– Здравствуй Наташенька, – соседка радостно при виде меня замахала рукой и не спрашивая моего разрешения зашла во двор, вот уж поистине сельская жизнь со своей простотой вызывает некое восхищение. У меня дома в подъезде не знаешь большую половину жителей, страшно заболеть, так как помощи будет ждать не откуда, безразличие и малодушие, словно эпидемия, распространяется с огромной скоростью почти на всех жителей крупных городов.
–Здравствуйте, Любовь Егоровна, как жизнь? – нет, все-таки бесцеремонность некоторых людей меня поражает: соседка, не спрашивая моего разрешения, резала секатором мои розы, растущие у веранды.
–Да какая там у нас жизнь! Муж дурак, дети еще хуже, не слушают, когда им говоришь, а потом локти кусают! Все сама, все сама! Хозяйство, дети, дом вон какой!– соседку было не остановить, видно было, что она в моей особе нашла свободные уши, но мне это было ни к чему, своих проблем хватало. Как же от нее избавиться?
–Ну что вы, муж умница, директор школы, его все дети любят!– начала я, но соседка перебила:
– Конечно, дети его любят, а также училки молоденькие! Сама видела, как на него пялятся, дай им удобный случай, захомутают, но я не лыком шита, спасу не даю, глаза всем выцарапаю, кто не так посмотрит!
Вот-вот, подумала я, будь я твоим мужем, на второй день свадьбы сбежала бы. Я ведь знаю эту семью с детства. Юрий Матвеевич Лопырев всю свою жизнь посвятил детям, работал директором школы, интеллигент. Абсолютная противоположность своей жене, никогда не кричал, не ругался. Любовь Егоровна наоборот, кажется девиз ее жизни – «Ни дня без мата и скандала!». У супругов разные взгляды, разные интересы и социальные слои. Он после пединститута приехал в этот городок учителем по распределению и тут остался. Хотя ходили слухи, что Любовь Егоровна на каком-то празднике подпоила его и провела ночь. Результат той ночи работает сейчас начальником полиции этого городка и по совместительству нашим с Ромой другом детства. Вот такая жизнь…
Вернувшись на веранду, я стала заваривать себе кофе.
– Привет, обещал заскочить на чай. Вот, тортик принес, – от его голоса мурашки по коже побежали и ноги подкосились, ну что за испытание? Да к тому же еще и одета по-домашнему: хлопковый бежевый топ и короткие шорты. Хотя, может и правильно я оделась, Рома рассматривал меня, переводя взгляд с груди на ноги и наоборот. А в глазах его заплясали до боли знакомые чертики. Он взъерошил волосы (еще одна привычка, которую я в нем любила) и повернулся за ножом. Боже, ну сколько можно, я так давно пыталась выбросить его из головы, только во сне иногда он мне снился, и вот опять! Я не хотела совершать еще одну ошибку, не хотела испытывать снова ту боль, через которую прошла, когда он меня бросил. Но законы химии в моем теле противились моей логике. «Да у него же жена и куча детей! Соберись! Дыши, дыши!» – я попыталась взять себя в руки.
–Это мой любимый торт «Пражский»! – я искренне обрадовалась, что он помнит мои вкусы.
–Да, я не знал, какой был, такой и взял. Ведь все женщины любят шоколад, а шоколадный торт и подавно, – голос Романа был такой безразличный, что мне так и захотелось на него накричать: «Я не все женщины!», но в ответ я только жалко улыбнулась. Он по-хозяйски разложил десерт на блюдца и не дожидаясь моего приглашения, разлив по чашкам кофе, сел за стол. Отпив глоток, Рома зажмурился на мгновение и волна удовольствия скользнула по его лицу:
– Удивительно, я так соскучился за твоим кофе, только ты его так вкусно варишь. Я объездил пол-мира, но нигде не пил такой кофе! Ты колдунья?
– Я – просто женщина! Была бы колдунья, мы не ели бы сейчас с тобой этот чертов торт! – я разгневанно поставила чашку на блюдце, отчего немного напитка разлилось на скатерть. Рома встал и вплотную подошел ко мне, он был такой большой, что занял все мое пространство, не давая шанса на побег.
– А чем бы мы с тобой занимались? – его голос стал хриплым и он провел большим пальцем руки по моим губам, не выдержав, я легонько прикусила его палец, как тогда в молодости, когда мы с ним занимались любовью, – Не делай так, детка, а то я за свои действия не отвечаю!
Но на меня что-то нашло, я снова его легонько укусила и в этот же миг Ромка схватил меня в охапку своих крепких рук и стал жадно целовать. Одна рука его стала снимать заколку с волос, распуская их и погружая в них пальцы. А другая рука стала хозяйничать на моей груди. Мои ноги меня не слушались, а в голове проносилось только одно: «Как же хорошо!»? К тому же в мои бедра явно выпирало его желание.
Внезапно нас прервали истошным криком вперемешку с подвыванием.
– Да что за черт? – успел выругаться Роман, а я пыталась привести себя в порядок, увидев краем глаза, как он пытается взять себя в руки. Желание в его глазах читалось настолько явно, а я боялась показать Роману свои чувства, это ведь ни к чему хорошему не приведет. Снова я останусь с разбитым сердцем, а он уедет покорять карьерные высоты и заботиться о жене и детях. Я чувствовала, что его присутствие снова загоняет меня в кабалу любви. Так, надо немедленно что-то делать!
Мысли мои прервала соседка, которая бежала к нам с телефоном в руке и выкрикивала что-то вроде : «Убили!». Рома снова тихо выругался и повернулся в сторону соседки:
–Любовь Егоровна, что случилось? – хотя по голосу его явно узнавалось «Какого черта вы здесь делаете?»
–Мне секретарша с работы мужа позвонила, сказала, что моего Юрочку убили, ох, что же теперь будет-то? А у Наташеньки машина, может отвезет меня в морг? – поток слов выливался из соседки, словно осенний ливень, причем половину сказанного понять невозможно. Романтизм у меня стал уже остывать, а вот на Ромку жалко было смотреть, он злился, то ли на себя, то ли на меня, а может на всю ситуацию. Но вдруг у меня в голове прозвенел тревожный звоночек: «Это он переживает, что чуть не наставил рога своей жене. А вот и нечего такого красивого мужа одного отпускать надолго!» Собравшись с мыслями я пообещала помочь соседке и отвезти ее в больницу. Роме кто-то позвонил и он отошел поговорить. « Наверное жена», – подумала я , но услышала на греческом первые фразы приветствия и немного успокоилась. Да что же это со мной такое происходит? Я ревновала и ненавидела жену Романа всей душой. Я не хотела этого делать, понимала, что женщина не виновата, что моя любовь к Роме вновь вспыхнула. Так, надо держаться от него подальше, но как, когда он всегда рядом?
– Мне надо уехать ненадолго, αγαπη, справишься? – не дожидаясь ответа он вышел с веранды. Первый раз он назвал меня по-гречески АГАПИ, так как перевода я не знала, то решила, что это какая-то ласкательная форма обращения к женщине на греческом языке, что-то типа нашего «зайка», «солнышко». Ну что же, я выяснила, что жена у него скорее всего гречанка, а они все красивые, ну что же, реально надо держаться подальше от него, а то ниток не хватит снова сшивать свое сердце. А еще, в свойственной ему манере, Рома снова оставил меня разбираться со всеми делами. Ничего не изменилось!
– Любовь Егоровна, вы сыну звонили, что он говорит? Он-то в полиции служит, – я вспомнила, как мальчишками Рома и Женя бегали во дворе и во что-то свое мальчишечье играли, а я сидела на орехе и наблюдала за ними. Меня они никогда всерьез не воспринимали, а когда мы стали подрастать, мальчишки разрешили мне помогать им в играх, в основном это были «Монополия» и похожие на нее. У Ромы родители погибли и с 10 лет его воспитывал наш общий крестный Федор Федорович, районный судебный эксперт со своей женой, которая приходилась Роме родной тетей. У крестного с женой своих детей не было и они с самоотдачей окунулись в заботы о сироте. А потом мальчишки резко повзрослели. Я помню, когда у них был выпускной, я 12-летняя девченка, подглядывала за их классом в парке, и каждый раз, когда к «моему» Ромке какая-то из девченок лезла целоваться, я хотела подбежать и вылить красное вино на ее красивое выпускное платье. Наверное, уже тогда я на подсознательном уровне знала, что Рома должен принадлежать только мне. А потом они уехали в столицу поступать, я проплакала всю ночь и день тоже. Ромка даже со мной не попрощался, я знала, что Федор Федорович помог ему и Жене поступить на юридический, что учились они хорошо, продолжали дружить. Роме предложили стажировку в Греции (крестный подсуетился) и я его больше не видела, пока мне не стукнуло 23 года. Мои родители на тот момент переехали в столицу, я устроилась свободным журналистом в несколько изданий, жила на даче, а на работу ездила. Личную жизнь налаживать было некогда, сначала училась в медицинском на психиатра, получала дополнительное юридическое образование и писала диссертацию по психологии о суицидальных поведениях. В тот день мы отмечали в беседке у крестного выход моей статьи в международном журнале, мы с Полиной Ивановной накрывали на стол, а Федор Федорович поехал за «сюрпризом», как выразилась его жена.
