Солнце после полудня необычайно яркое. Облака-фрегаты плывут по синему небу. Пахнет водорослями и отчего-то мокрым мелом.

Эула сидит на бортике фонтана, опустив ноги в худых башмаках на мраморные плиты. Юбка расправлена; на коленях лежит доска – тёмное дерево, покрытое лаком. В кулаке зажаты кодолы – двуцветные камешки для гадания. Размером с крупную фасолину, гладкие, с тонкими прожилками, они перекатываются, шелестя, прежде чем упасть и сложиться в чёрно-белый узор.

Прохожие снуют через площадь: своих девочка легко отличает от пришлых. Граждане Ласеры всегда спешат, их бесполезно окликать – всё равно пройдут мимо. Другое дело – туристы со всех концов Силт-Айлского доминиона, прибывающие на Остров Каменных Лестниц с утренними гудками пароходов. Они нередко останавливаются, чтобы бросить пару медных холов, впечатлённые не столько «поющими камнями» в руках провидицы, сколько «бедной слепой девочкой, наверняка сиротой».

Эула в таких случаях прячет улыбку за монотонным предсказанием. Она всегда придумывает на ходу. Присматривается к клиентам, подмечает мелкие детали, особенности говора, одежды, поведения… А дальше – считает камешки, рассыпанные по доске, подушечками пальцев. Разгадывает судьбы в сочетаниях белых и чёрных.

Мона Чиэра говорит, что у Эулы талант. Просто поразительный для тринадцати лет. Не предвидеть, конечно, а врать. Это получается у неё лучше всего. Эула любит сочинять истории.

Она и правда слепая. На правый глаз. Левый закапывает травяным настоем из огницы, прежде чем выйти на площадь: радужку мигом затягивает молочная пелена. А вдоль щеки тянется уродливый шрам от ожога: опрокинула на себя чан с кипятком в раннем детстве, с тех пор и стала «непригодной». Зарабатывает как может. В «Бирюзовой лилии» все равны. Мона Чиэра, которую девочки уважительно называют митресс, не устаёт об этом напоминать ежедневно, пересчитывая заработанные суммы.

Воспитанная в публичном доме Эула не помнит мать. Она любит всех, кто проявляет каплю заботы: заплетает косы на ночь или штопает рваный чулок. Она малодушно благодарит – не зная, кого – за свои изъяны, привыкая к насмешкам сверстников. Пускай красавицей ей не быть, зато она в полной мере оправдывает имя, данное при рождении.

– Добрый мон, не проходите мимо! – Её звонкий голос летит над площадью. – Хотите узнать свою судьбу?

Кто-то оглядывается и спешит дальше. Других пугает её «пустой» взгляда: мужчины чаще отводят глаза, с ними легко работать. Дамы же, как правило, делятся на две категории: дотошные и сердобольные. Эула согласится на любых – стыдно возвращаться с пустыми карманами. День выходит каким-то неудачным.

– Ты слышишь их?

Мужчина садится рядом. Эула осторожно, не мигая, поворачивает голову.

– Простите, мон?

– Камни. Ты их слышишь?

Девочка кивает, разглядывая незнакомца. У него очень интересные черты лица: широкий нос и массивная челюсть, глубоко посаженные зелёные глаза и тонкие губы. Десяток блестящих колец в левом ухе. Голова обрита наголо. От пальцев и выше тянутся причудливые татуировки: цветные кольца щупалец оплетают запястья. Эула с трудом отводит взгляд, чтобы не выдать себя.

– Именно так, мон. Они поют по-своему. Если желаете, задайте вопрос, и я раскину для вас кодолы.

– Сколько историй ты готова рассказать за серебряный хол?

Эула теряется, не сразу подбирая слова.

– Простите, мон, вы, наверное, не так поняли…

Он наклоняется к ней, почти касаясь лица. От неожиданности Эула жмурится.

– Разве? Ты развлекаешь почтенных граждан историями за несколько медяшек. По-моему, я всё понял верно.

В его голосе нет угрозы, и девочка позволяет себе свободный вздох. По крайней мере, её не спешат вести к жандармам. Наоборот, предлагают сумму недельной выручки. Ну раскрыли секрет, ничего не поделать. Рано или поздно это должно было случиться. На каждого хитрого найдётся тот, кто хитрее. Главное – не продешевить и не сказать «одну»: это будет нечестно.

– Три, – отвечает Эула, справившись с волнением. – Я расскажу вам три истории: весёлую, грустную и вечную. Если вы никуда не спешите.

Незнакомец возвращает прежнюю дистанцию.

– У меня есть время.

– Хорошо. Если понравятся все три – заплатите втрое больше. – На миг она поражается собственной наглости, но вызов брошен.

– Как тебя зовут?

– Эулалия, мон.

– «Та, что хорошо говорит». Ты родом из Талифы?

– Возможно, оттуда моя мать. Я родилась в Ласере.

Её часто принимали за чужестранку из-за смуглой кожи и вьющихся волос, но для Эулы все люди были одинаковы, несмотря на то, как они выглядели и во что одевались.

– Какую историю вы хотите услышать первой? Весёлую или грустную?

– На твой выбор.

Незнакомец зачерпывает из фонтана горсть воды: капли стекают вниз, рисуя дорожки на белом мраморе, и Эула вновь поражается странной встрече и разговору. Правда, недолго.

Она уже знает, с чего начать.

…В те далёкие времена, когда по волнам Семи морей ходили не паровые чудища закованные в броню, а лёгкие фрегаты с парусами-крыльями, жил на свете один Капитан. Никто не знал, откуда он родом, как не ведал и настоящего имени. Кто-то говорил, что он выходец с северных имперских окраин и чуть ли не дальний родственник кайзера – то ли Герарда, то ли Готтарда, – в общем, того, кто правил в годы после Великого Потопа.

Был наш Капитан хорошо собой, высок и строен, с резкими чертами и дерзкой улыбкой. Покорял всех барышень светлыми локонами да лестными словами – к сердцу каждой мог отыскать заветный ключик. А глаза!.. В его глазах плескалось море! Не то зелёные, не то голубые – поди разбери, – но хитрые искры сверкали в них, что солнечные костры на водной глади. Любил Капитан свободу и Окраинные просторы, ветер в лицо и приключения. Столько раз выигрывал в кости у судьбы – не счесть. Но, поскольку Капитан стал в некотором роде легендой при жизни, его бесчисленные подвиги обросли домыслами, как берега Тальфы – илом.

Говорят, не было среди Окраинных островов берега, возле которого не бросала свой якорь «звезда Ортейи», сменившая имперские штандарты на пиратский флаг. Служба короне не могла дать Капитану того, о чём он мечтал. То был человек потрясающей удачи, что трижды пересекал экватор и воочию видел Остров Белой Пустоты. По слухам, год провёл в застенках Фардской крепости и сбежал из заключения, едва не прихватив с собой принцессу Джалии, на которой вознамерился жениться. Одолел в поединке джалийского князя, и только суровые законы восточного края вынудили его отступить – спасаясь от дворцовой стражи, – после воссоединения с командой.

Однако речь пойдёт не принцессе, а о дочери простого мастера, что жил в портовом городе и изготавливал линзы для подзорных труб, компасы и астролябии. Красавицу-смуглянку звали, скажем, Джанан. Хотя историю пересказывали столько раз, что бедняжка успела побывать и Джахизой, и Джамилой. Некоторые уверяют, что старый астроном и оптик назвал единственную дочь Анджум – «звездой», – потому что любил небесные светила больше всего прочего.

Так или иначе, нити судеб Капитана и смуглянки Джанан пересеклись. Завязались крепким узлом. О таком говорят – с первого взгляда. И если для любимца женщин вспыхнувшая страсть оказалась делом привычным, то для скромной восточной красавицы – чем-то из ряда вон выходящим, прежде неизведанным и почти возмутительным. Потому что чужак – при всём своём обаянии – был человеком страшным. По мнению джалийской знати – первостатейным негодяем и преступником. А она – девушка порядочная, незамужняя. Как бы позора не случилось.

Но случилось нечто большее – любовь. Тут уже не до косых соседских взглядов и брошенных ради порядка посулов отца. Не до прежних интрижек с принцессами и потовыми шлюхами. И даже не до суеверия, мол, женщина на корабле – быть беде.