Литмир - Электронная Библиотека

Андрей… Как я его любила! И как любил меня он! Стоило нам лишь увидеть друг друга, как стало понятно: мы две половинки единого целого. Бывает так: встречаешь человека и понимаешь – вот он – твоя судьба, твоя жизнь. Мой Мастер – так я звала того, без которого, мне казалось, я не смогла бы существовать на белом свете – говорил, что сами высшие силы создали нас друг для друга. Мастера и Маргариту.

Но увы, наша любовь не выдержала испытания. Слишком малодушной оказалась я, чтобы, подобно булгаковской героини, бороться за свою любовь, не боясь и самого дьявола.

«Рит, он тебе не пара», – говорила мама, как только узнала о моей любви.

Художники все какие-то не от мира сего. К тому же пьющие. Пусть Андрей пока не такой, но это до поры до времени, в конце концов, природа возьмёт своё. К тому же, хроническое безденежье – не та участь, которую любящая мать пожелала бы дочери.

«Мы любим друг друга!», – повторяла я на все уговоры.

Тогда мать стала плакать, хвататься за сердце, сетуя, как непросто было ей вырастить двух дочерей, как ради нас она так и не стала балериной, о чём мечтала в детстве; как долгих пять лет терпела этого чёрствого эгоиста – нашего папашу, пока Господь не забрал его к себе – не разводилась лишь потому, чтобы дочки не считали себя хуже всех; как во всём себе отказывала, только бы Риточке и Викусе было хорошо; какой бессердечной эгоисткой выросла моя сестра.

«Вы загоните меня в могилу!» – этими словами она заканчивала свою речь.

Держалась я всего пару дней. После очередного потока упрёков и слёз я чувствовала себя такой свиньёй неблагодарной, что готова была провалиться сквозь землю. И я решилась на самую большую глупость в своей жизни.

«Нам надо расстаться, – сказала я Андрею. – То, что мы принимали за любовь, было лишь увлечением, влюблённостью. Мы не подходим друг другу – слишком разные. Прости и забудь».

Андрей сделался белее полотна, будто мои слова выкачали из его тела всю кровь. Но неожиданно вдруг ожил. Глаза его загорелись лихорадочным блеском.

«Я всё равно буду ждать тебя, моя Марго! – вскричал он в возбуждении. – Пусть даже всю жизнь!»

Напрасно я говорила: не надо. Андрей был непреклонен.

Он действительно ждал всю жизнь. Водила-лихач вылетел из-за поворота неожиданно. Смерть была мгновенной.

К тому времени я успела худо-бедно смириться с нашей разлукой, научилась жить без него. Пусть, утешалась я мыслью, мой Мастер не со мной, пусть нам не суждено быть вместе, но он есть на белом свете. Теперь у меня не стало даже этого утешения.

Впервые за свои двадцать три года я ослушалась мать, тайком отправившись на похороны. Мой Мастер, казалось, спал среди цветов, и стоило лишь покрепче поцеловать его в бледные губы, как он проснётся и с улыбкой скажет: «Это ты, Марго? Ты пришла!». И обнимет, чтобы больше не отпустить. Никогда. Я не верила, я отказывалась верить, что Андрей мёртв. Я разговаривала с ним как с живым, толкуя его молчание как: «Я тебя внимательно слушаю, Марго». Лишь когда последняя горсть земли упала на могильный холмик, в сердце воцарилась звенящая пустота.

«Я же тебе говорила: не ходи на похороны, – встретила меня дома мама такими словами, когда я ответила на вопрос: где была? – Андрея, конечно, жаль, но ничего путного у вас бы всё равно не вышло».

Возможно, не скажи она всего этого, так и обошлось бы по-тихому. Но от этих слов я вдруг впала в такую ярость, что и сама не ожидала. Я орала на мать, что она сломала мне жизнь, отняла любовь, проклиная свою излишнюю покладистость, что заставила меня её послушаться.

«Бессердечная! – слово, которое не раз слышала Вика. Теперь оно впервые в жизни относилось ко мне. – Совсем мать не жалеешь!».

«Замолчи! А то голову оторву!»

Надо ли говорить, что у матери от таких слов просто челюсть отвисла? Я же в бешенстве носилась по квартире, круша всё, что попадалось под руку. Трещали, разрываясь, салфетки, скатерти, полотенца. Тарелки и чашки рассыпались на осколки, прощально звеня. Книги глухо бились переплётами о стенки мебели. А я всё никак не могла остановиться.

Остановила меня бригада скорой помощи, вызванная кем-то из соседей. Что-то они мне вкололи, отчего я почти сразу «завяла» – и увезли.

В психушке я пролежала около месяца. Бывало, целыми днями я не вставала с койки, безразличная ко всему. Жить дальше? Как? Да и зачем? Не чудовищен ли этот мир сам по себе, если существует без Андрея? Но умереть мне не давали.

Ночами я звала своего Мастера, Вику – тех, кого я предала из-за своей проклятой покорности. Но кто мог прийти, когда одна – в тюрьме, а другой – в могиле? Одна я осталась в этом мире!

Впрочем, в палате, кроме меня, были ещё две женщины. Анна Ивановна вначале показалась мне вполне здоровой. Часто рассказывала о сыне, который учится в Москве и вот-вот должен приехать. Это потом я узнала, что её сын никогда не приедет, потому что погиб – разбился на мотоцикле. Материнское сердце не вынесло утраты…

Другая моя соседка – Марья – даже поначалу не казалась здоровой. Она уверяла всех, что она супруга президента Гватемалы, и что американские спецслужбы её похитили и держат в заложниках. И колют всякую гадость специально чтобы свести с ума. При этом несчастная была уверена, что находится на территории США. Соседки же рассказывали, что Машка тронулась умом, когда её благоверный ушёл к другой. Может, он и был президентом Гватемалы, когда набирался до чёртиков – неизвестно. Но квасил, говорят, будь здоров!

Признаться, я завидовала этим женщинам. Да, они тоже потеряли тех, кого любили, но обе жили надеждой с ними увидеться. Я же осталась в здравом уме, без надежды, без веры, с болью и чувством вины.

Моё возвращение к жизни было долгим и мучительным. После выписки я могла часами сидеть и рассматривать картину – подарок моего Мастера. Девушка в белом воздушном платье, в шляпке с розами сидела, задумавшись, на скамейке у пруда, где плавали лебеди. Ландшафт художник подрисовал уже потом – на деле я позировала в его мастерской. Теперь же я гладила пальцами засохшие краски, словно пытаясь повторить движения любимых рук. Поначалу мать пыталась отобрать картину, но я сопротивлялась с такой яростью, что она, в конце концов, ретировалась и больше не рискнула к ней даже приближаться.

Смириться с гибелью Андрея было трудно. Не легче оказалось привыкнуть и к себе настоящей. Милая девочка, Рита-умница, вылепленная матерью по идеальному шаблону, мучительно умирала. Та же Маргарита, которую я каждый день видела в зеркале, представлялась мне настолько незнакомой и непредсказуемой, что порой меня и саму пугала. Я и сейчас не была уверена, что привыкла к ней полностью. Но Вике именно она, думаю, нравилась больше, чем прежняя. Та, которая писала ей за решётку тёплые письма, без единого упрёка…

Заснула я, к своему удивлению, очень скоро. Я не слышала, как Вика пришла, помылась и легла спать.

Проснулась я оттого, что услышала голос Вики:

2
{"b":"729654","o":1}