Перед ним был Неземной, это он бессознательно ощутил еще до того, как заметил фигуру под фонарем. И не какой-то там Неземной, а высший среди этого могущественного народа – вампир, что было ясно по его кристальным фиолетовым глазам, бледно мерцавшим в ночной темноте. Он был очень высок и великолепно сложен, даже богатая черная мантия, свисавшая с его плеч до самого пола, не могла этого скрыть. Несомненно, он был также очень красив, хотя в его красоте не было ничего мягкого или тщедушного. Черты его лица были резкими, даже немного грубыми, скулы заостренными, как от долгого голодания, уши – загнутыми к низу, а волосы – густыми и темными, как ночь вокруг, даже еще темнее. Они закрывали большую часть его лба, отчего глаза казались вдвойне ярче и страшнее.

Джеку, разумеется, не было до его красоты никакого дела. Он не помнил себя от ужаса, и не мудрено. Темные никогда не появлялись в Серебряном Котле, за всю свою жизнь он не видел ни одного, даже самого незначительного из них! О вампирах же и говорить не приходилось. О встрече с этими легендарными существами люди даже мечтать не смели. Многие за целую жизнь не видели ни одного, тем более в захолустном графстве вроде Серебряного Котла.

Смятение и страх Джека были вполне объяснимы. Вампир остановился в каком-то полуметре от него, ничего не говоря и не предпринимая никаких действий. Больше всего Джека пугало в нем выражение лица: оно было каким-то странным, зловещим. Его рот был сжат в тонкую линию, а все мышцы лица казались страшно напряженными, каменными: он будто сдерживал что-то в себе или боролся с чем-то, о чем Джек не имел ни малейшего понятия. А еще он смотрел так пристально и неотрывно, с такой пугающей безумной жадностью, что это привело бы в ужас кого угодно, не только двенадцатилетнего мальчишку.

Вся его фигура подавляла Джека, вызывала легкую тошноту и головокружение, он хотел бы сбежать, но не мог пошевелить ни единым мускулом. Неземной казался ему грозным великаном, в то время как сам он ощущал себя бесполезной убогой букашкой. Воздух вокруг него словно сгущался и сжимал голову, будто в медвежьей хватке, так что казалось, она вот-вот взорвется.

Тот момент, когда Неземной протянул к нему руку, Джек уловил лишь краем сознания. Давление, в конце концов, превзошло его физические и душевные силы, и он свалился без чувств.

Когда Джек пришел в себя, вокруг него толпились его товарищи, а Герберт усиленно вливал ему в рот вишневый сок из кожаного меха. Со стороны главной площади доносился знакомый праздничный гул, а народа в переулке было столько же, сколько колосьев в снопе.

– Что с тобой стряслось? – закричали все наперебой, увидев, что Джек открыл глаза.

– Я… я упал и ударился головой.

– Осторожнее надо, – Герберт казался хмурым, но дело было в пережитом страхе за брата.

– А вы… где вы были столько времени!?

– Как это где? – удивленно спросил Дуг. – Мы бежали сразу за тобой. Свернули туда же, куда и ты, и нашли тебя уже валяющимся на земле.

Что Джеку оставалось? Он был достаточно умен, чтобы понимать: в его рассказ никто не поверит. Да и не хотелось ему ничего рассказывать. Во-первых, его бы наверняка подняли на смех, а во-вторых, он сам толком не понимал, что с ним вообще произошло. Только на следующий день он не выдержал и рассказал обо всем Герберту. Тот поначалу решил, что его разыгрывают, но, увидев непритворный страх и беспокойство в глазах Джека, поверил младшему брату. Но даже вместе они так и не смогли найти объяснения случившемуся. Это стало их общей непостижимой тайной, которая, как они оба были уверены, навсегда ею и останется.

Десять лет спустя

Еще при жизни мужа Селина Эстансия была довольно-таки сварливой и жадной женщиной, которую многие в Серебряном Котле недолюбливали; став же вдовой, она и вовсе растеряла какие-либо положительные черты своего характера (которых с самого начала было не слишком много).

В юности Селина была необыкновенно красива, и через всю жизнь она пронесла убежденность в своей исключительности и несправедливости выпавшей ей на долю участи. Стоит отметить, что эта участь была не так уж и ужасна. В мужья ей достался добрый и трудолюбивый парень (отец Герберта и Джека), который всегда был ласков с ней, несмотря на ее далеко не ангельский характер.

Богатыми они не были, но и не бедствовали. Август занимался скотоводством, успешно умножая свое имущество из года в год, так что Селина никогда ни в чем не нуждалась. Иногда муж даже дарил ей украшения из дорогих металлов (что стоило ему немалого труда и усилий), но Селина редко бывала ими довольна: они казались ей недостаточно дорогими.

Так они жили много лет, пока три года назад Август не умер от Волчьей лихорадки в возрасте пятидесяти семи лет. Только тут выяснилось, что Селина все-таки не была так равнодушна к мужу, как это порой казалось со стороны. Она горько оплакивала его целый год и так и не смогла до конца оправиться от потери. Остатки ее красоты полностью увяли, характер окончательно испортился, и источником интереса для нее теперь являлось только имущество семьи, которое находилось теперь в руках Герберта.

Герберт к этому времени превратился в статного молодого мужчину, темные глаза которого волновали умы многих девушек в графстве. Вот только падким на женское внимание он не был. Селина вполне могла положиться на своего старшего сына. Герберт уверенно держал в руках хозяйство и за три прошедших года значительно умножил добро, нажитое Августом.

Джек, разумеется, охотно помогал ему в этом. Как в детстве, так и сейчас они оставались самыми близкими друзьями, надежной опорой, в которой им никогда не приходилось сомневаться.

Джек, в отличие от Герберта, красавцем не вырос. Впрочем, неказистым он тоже не был. Ростом он уступал Герберту, но телосложение у него было что надо: стройное и в то же время крепкое; он походил на молодого волка, поджарого и сильного. Лицо у него было не самое идеальное, но довольно привлекательное, хотя сам он так не считал. Его раздражал нос, сломанный в детстве и слегка повернутый в правую сторону, слишком большой рот (который вовсе не портил его, а наоборот – придавал своеобразную детскую обаятельность) и больше всего – волосы: темно-русые и кудрявые, делавшие его, как он был уверен, похожим на барашка. На самом деле с барашком у него не было никакого сходства. Пусть не так, как на Герберта, но на него тоже заглядывались многие девушки, потому что он выглядел этаким мужественным лесным духом, в объятиях которого было бы очень приятно оказаться. Но Джек этого не замечал и не считал себя хоть сколько-нибудь симпатичным, хотя и не беспокоился сильно по этому поводу.

Он знал, что когда придет время, ему, в любом случае, удастся создать семью, которую он будет усердно обеспечивать всю свою жизнь, пока не умрет от старости или болезни, как его отец. Так жили все в Серебряном Котле. Да и в сотнях соседних графств дело обстояло также.

Джек никогда не одобрял позиции своей матери, ее вечное недовольство жизнью, которую она вела, хотя сам порой ощущал смутную тревогу, жестокую беспомощность перед пустотой того пути, который ему предстояло пройти. А иногда его даже одолевало болезненное чувство потери, чувство, будто каждую секунду своей жизни он лишается чего-то важного, бесценного, что могло бы быть с ним при других, более счастливых обстоятельствах. Но поскольку оснований у этой уверенности не было ни малейших, Джек всегда быстро отметал ее от себя, не желая давать волю бессмысленным душевным терзаниям.

Да и не было у него времени на подобные глупости. Он нес не меньшую ответственность за домашнее хозяйство, чем Герберт, и предпочитал добросовестно относиться к своим обязанностям. Может, иногда ему и казалось, что все его усилия – не более чем движение воды в колесах мельницы, это не пугало его и не вызывало отторжения к тому, что он делал. В конце концов, так жили все вокруг, а он не считал себя хоть сколько-нибудь значительнее или выше других.