Всю ночь Розовая Медведица не выходила из пещеры, лежа подле спящего ребенка; она вдыхала его запах и видела в сумеречной темноте, как он в задранной рубашонке тихо сопит носом и вздрагивает, точь-в-точь как ее медвежонок. Только было странно, что этот неведомо чей детеныш почему-то абсолютно гол и у него очень нежная кожа.

Утром она разбудила его, толкнув носом. Так она всегда делала, чтобы поднять медвежонка и идти с ним добывать пропитание. Но приемыш забился в угол, и медведица поняла, что он никуда не хочет идти.

Она посидела возле, озадаченно поурчала и вышла. Но не ушла, а стала заваливать лаз пещеры разбросанным вокруг хворостом.

Испуг, страдание, боль всегда потом вызывают глубокий сон. Это естественная защита от потрясения, за порогом которого может стоять только смерть. И природа разумно оградила и человека и животного от этого порога. Поэтому мальчик, как только ушла медведица, снова впал в забытье и спал до тех пор, пока она не вернулась. Когда очнулся, то увидел перед собой большого, жирного суслика. Он помнил, как совсем недавно старшие ребятишки, с которыми бегал вместе, добывали таких же сусликов при помощи петель, сплетенных из конского волоса, и называли их балпак. Они говорили еще, что их можно есть, что у них вкусное и нежное мясо, как у барашка, но почему-то отдавали собакам. Мальчик не протянул руки и не взял суслика, как хотела того медведица.

Так прошел еще один день.

Садык мучился теперь от жажды. Внутри у него все горело. Губы и рот пересохли, слюны во рту не было. Среди ночи он наконец не вынес мучения и выполз из пещеры. Розовая Медведица лишь подняла голову и следила за ним. Потом вышла следом и увидела, как приемыш ползает по росистой траве, жадно хватая ртом мокрые стебли травы. И опять инстинкт, тот самый инстинкт, повинуясь которому она носила к водопою медвежонка, заставил понять, что новый ее детеныш хочет пить. Она подошла, спокойно и осторожно взяла его зубами за холщовую рубашонку и понесла к горному ключу.

С каким вниманием и любопытством она наблюдала за тем, как он пьет, припав черной головой к воде. В эту минуту он совсем почти не отличался от потерянного медвежонка. Он даже урчал слегка от жажды и нетерпения. А потом она видела, как он с таким же нетерпением и жадностью грыз задушенного ею суслика.

В эту ночь свершилось великое чудо природы - голод и жажда заставили человеческого детеныша стать сыном Розовой Медведицы.

4

Наступала пора созревания плодов. В яблоневом поясе гор много зрело кислицы, урюка, вишен, барбариса. В эту пору медведи особенно набирают жир, готовясь или к дальнему переходу на юг, или к спячке. Но Розовой Медведице, так неосмотрительно взявшей на себя роль матери нового питомца, было сперва не до сбора диких плодов. Не убив и не бросив приемыша поначалу, несмотря на то что он доставил ей сразу массу хлопот и неприятностей, побуждаемая все тем же инстинктом материнства к сохранению беззащитного существа, способного заменить ей пропавшего медвежонка, она уже попросту не могла лишить его своей опеки. А мальчику больше ничего не оставалось, как постепенно привыкать к новому положению и новым условиям. Всегда, везде и во всем труден лишь первый шаг. И этот шаг благодаря голоду и жажде был сделан им.

Но еще долго мальчик пугался дикого зверя, приносившего ему еду и таскавшего его к водопою, пока страх не был окончательно вытеснен из него заботами молодой медведицы. Прошлое расставалось с ним неохотно. Он отчетливо помнил мать, отца, детвору из аила, дядю, теток, особенно байбиче, которая была ласковей остальных. Но заученные им слова уходили из памяти быстро. Их настойчиво вытесняли странные рыкающие звуки медведицы. Чаще всего он слышал в ее призывном выдохе отчетливый горловой звук: "Хууги-и". И этот звук постепенно становился его новым именем. Как только Розовая Медведица издавала его, он послушно шел к ней и старался делать то же, что делала она. Но ходить и бегать предпочитал все-таки как и прежде, а не на четвереньках. И это, очевидно, сохранялось в нем не только от прежней привычки, но еще и от подражания: медведи, обирая на деревьях плоды, оглядывая окрестности или просто ради забавы, нередко встают на задние лапы и даже ходят, как человек.

На втором месяце их совместного существования Хуги научился лазать по деревьям, довольно цепко хватаясь ручонками за ветви, чем всегда приводил в восторг Розовую Медведицу. Он оказался даже послушнее, чем ее медвежонок, и она дорожила этим. Так они оба привыкали друг к другу.

Иногда она уводила его высоко в горы, к альпийским лугам, и они охотились на сурков. Там, где Хуги не мог перелезть через упавшее дерево, она брала его сзади за остатки изорванной рубашонки и помогала одолеть препятствие. Хуги проворно бежал следом, но мог, опять-таки подражая медведице, опуститься и на четвереньки и тоже передвигаться довольно быстро. Колени его грубели, на них стало появляться что-то вроде жестких подушечек.

Приступы тоски по ближним становились все реже и реже. И всегда, как правило, их глушил голод. Два или три раза мальчик болел расстройством желудка, но постепенно научился есть почти все, что ела медведица, больше и больше приобщаясь к звериному образу жизни. Стал понимать жесты медведицы и различные оттенки ее урчания. И все это схватывал в слепом, не требующем ума, подражании.

Был ясный и теплый день. Горные пики искрились на солнце ослепительными шапками вечного снега. А ниже, на альпийских лугах, было тепло и зелено, горный воздух был чист, прозрачен, и дышалось удивительно легко. На каменных выступах, на фоне синего неба, стояли, застыв в своей созерцательной неподвижности, тау-теке - горные козлы. Их огромные рога царственно венчали гордые бородатые головы. Небольшое стадо паслось в расселинах скал. Но когда какое-нибудь животное вдруг лениво и грациозно перемахивало с камня на камень, то столько в этом было спокойного величия, уверенности и точности, что даже Розовая Медведица, безразличная к тому, что недосягаемо, завистливо ворчала, глядя на акробатические прыжки.

Внезапно на поляну выбежал красный волк, обнюхал воздух и безбоязненно сел, поглядывая на Розовую Медведицу и Хуги.