Кара-Мерген отправился в долину Черной Смерти, а Федор Борисович и Скочинский стали взбираться вверх, возвращаясь к лагерю. Еще никогда они не оставляли Дину одну, и это их теперь тревожило.
- Наверно, мне надо было идти с Кара-Мергеном одному, - обеспокоенно сказал Федор Борисович. - Мало ли что может быть?
- Да вот и я так подумал, - ответил Скочинский. - Она, правда, не робкого десятка, а все-таки... Я даже не представляю, что бы мы делали без нее...
Федор Борисович приостановился, тяжело дыша. Вопрос друга как будто застал его врасплох.
- Нет, нет!.. Этакие подъемы... Они выматывают страшно. - Он потоптался, выбирая место, и сел, опираясь на винчестер.
Скочинский вытер фуражкой лоб, незаметно улыбнулся, На сугубо личные темы они почти не вели разговоров. Федору Борисовичу было известно, что у Скочинского в Челябинске есть приятельница, с которой они весьма дружны: из Алма-Аты, из Талды-Кургана он посылал ей письма, но, по его же словам, жениться пока не собирался. Скочинский, в свою очередь, тоже знал, что Федор Борисович по своей натуре отшельник и поэтому даже разговоры на интимные темы ведет крайне неохотно. Но он знал о нем и другое: если этот человек однажды полюбит, то второй любви у него не будет.
Вернулись они, когда уже стало темнеть. Дина, превозмогая сон и усталость, терпеливо сидела у очага, как тысячу и миллион лет назад привыкла сидеть женщина, ожидая мужчину.
16
Кара-Мергена ждали в воскресенье. Он пришел в среду. Еще издали Федор Борисович заметил, что охотник расстроен.
- Внизу что-то случилось, - сказал он Скочинскому.
- Что-нибудь с лошадьми?
- Возможно.
Сдвинув на затылок свой чумак и поминутно вытирая рукавом чапана потеющий лоб, Кара-Мерген испуганно и страдальчески несколько раз взглянул на Федора Борисовича и снял шапку.
- Что произошло? - спокойно и твердо спросил тот.
- О, бисимилла иррахманиррахим, - жалостливо ответил Кара-Мерген, соединяя ладони и словно собираясь молиться, - пожалуйста, не ругай, Дундулай-ага. Я принес шибко плохие вести... В долину пришли сын и зять Кильдымбая. И еще, бишь, пять жигитов. Все шибко сердитые. Зять Кильдымбая, Абубакир, мою спину плеткой стегал, кричал много. Говорил, зачем я вас Кокташ привел, зачем вы хотите Жалмауыз смотреть. Беда будет. Опять казахча аил смерть придет. Урус, говорит, шайтан, обман делал. Мы ему лошадей дешево продавали, он конак-асы кушал, богатые подарки получал, а теперь хочет Смерть посылать... Что будем делать, Дундулай-ага? Абу-бакир говорит - иди, я пришел. Отвечай, пожалуйста...
То, чего втайне побаивался Федор Борисович, произошло. Очевидно, казахи все-таки следили, куда направилась экспедиция, и потом долго решали, что же делать с Дундулаем, который когда-то наголову разбил банду самого Казанбая. И вот суеверие взяло верх. Да только ли суеверие? Вряд ли здесь дело обошлось без классовой ненависти, которую скрыто питала к нему зажиточная часть казахов вроде Кильдымбая. Кара-Мерген рассказывал как-то, что этот аксакал очень хитрый и умный. До сих пор нелегально держит работников, которые пасут ему скот, числившийся за другими, подставными, хозяевами. Поэтому все трое прекрасно поняли из слов Кара-Мергена, что последствия посещения казахами запретной долины Черной Смерти могут оказаться более чем серьезными.
Выслушав охотника, Дина заметно побледнела. Водя языком по пересохшим губам, стояла она, переводя испуганный взгляд с одного лица на другое и вытирая за спиной влажные руки. Скочинский же дерзко усмехался, бурчал под нос:
- Недобитки... Ублюдки байские!.. - и еще больше округлял большие, широко расставленные глаза.
Федор Борисович хмурился, не зная, как и что ответить своему проводнику, прекрасно понимающему, какое может ожидать его наказание за нарушение запретного.
- Чепуха! - вдруг бодро и даже как-то весело сказал Скочинский. - Я пойду вниз и по-своему втолкую этому безмозглому дураку... как его... Что это такое? Да отдает ли он отчет своим поступкам?..
- В том-то и дело, что отдает, - ответил Федор Борисович и первым, кивнув Кара-Мергену, направился к шалашу.
Возле шалаша все четверо расселись прямо на траве, и Федор Борисович стал подробно выспрашивать Кара-Мергена, чего же, собственно, хочет этот Абубакир и кто его послал сюда в качестве полномочного посла. Ответ был еще более неутешительным. Оказывается, об истинной цели экспедиции знают уже многие предгорные аилы, что в одном из них (что самое страшное!) заболели холерой два человека, и местный жаурынши - гадальщик на овечьей сухой лопаточной кости - заявил, что виной их болезни являются те, кто недавно снова потревожил покой Жалмауыза. Многие аилы в панике и не знают, что теперь будет. Все клянут русских и угрожают расправой, если только холера перекинется на другие аилы и поселения. Мулла Асаубай ездит от аила к аилу и читает проповеди. Он говорит, что Советская власть специально посылает в их исконные земли своих азреилов, чтобы погубить весь казахский журт. Русские, говорит мулла Асаубай, хотят лишить казахов свободы и воли, они хотят заставить их жить общими коммунами, где самые красивые женщины и девушки будут принадлежать русским начальникам, а те, что похуже, станут достоянием всех. Скот же перейдет в руки Советской власти, и казахи навсегда перестанут вдыхать вольный ветер степей. Их удел будет печальным уделом каирши, то есть нищих.
- Да это же старая песня! - негодовал Скочинский. - Опять кто-то мутит народ, разжигает национальную вражду.
- Жаман дело, шибко жаман, - печально констатировал Кара-Мерген. Абубакир так говорит. Пусть Дундулай уходит. Если не пойдет, мы его палатку сжигаем, а лошадь в степь угоним. Теперь мне совсем плохо будет. Я совсем дивана13 был. Зачем соглашался Кокташ гулять? Что будет? Что теперь будет? - сокрушался он, покачиваясь из стороны в сторону и бормоча что-то еще, непонятное, горестное, покаянное
- Мы не можем, не имеем права прервать работу, - горячился Скочинский. - Это черт знает что такое! Бред каких-то фанатиков и недобитых врагов Советской власти ставит подножку в самый ответственный для нас момент...
- Погоди, не горячись, - остановил его Федор Борисович. Обстоятельства и в самом деле весьма серьезны. Что-то надо предпринимать.