Так в жизни у Гали и Тимофея появились новые друзья.

И будто налаживаться стала жизнь, и сердце Гали стало биться спокойнее и ритмичнее, чем ещё совсем недавно.

Но через год подоспела школа, и всё «обломилось». Враз.

Сын не принял школу. Никак.

Школа отняла у них радость общения. Тима изменился не в лучшую сторону. Стал врать, чего до школы никогда не было. Врал немилосердно. По любому поводу. Врал и не чувствовал за собой вины.

«Может, это я виновата, а не он?!» – сокрушалась Галя.

– Почему ты такой врун-то? – спрашивала она сына.

– Не знаю, – отвечал сын с непритворством и даже удивлением по поводу открывшихся способностей.

Вранье не было в природе их семьи. И муж не такой… был… и она не такая… вроде… Но тем не менее, она склонялась к мысли, что виновата сама. Может недовоспитала? Что-то упустила? Была грубой? Жестокой? Но нет же! Она никогда не била его… Может, кричала на него, такого маленького? Ведь было же такое, было! А он боялся её громких слов? Да, скорее всего! И постепенно Галина убедила себя, что во всём, что касается её сына, виновата она сама, и больше никто. А враньём малыш защищается от её крика и грубых слов, обещающих наказание. Сама, сама, сама! И не внушила ему вовремя, что родителям нужно рассказывать всё без утайки…

Приходила ночь. Сын засыпал в своей кровати. Она подходила к нему, долго смотрела. Он выглядел таким беспомощно одиноким, что она снова, переживая свою вину, оправдывала его: «Он – мой сын. И он просто фантазёр! Творческая личность…»

Через три года его учительница по скрипке Марфуша вышла замуж, а еще через год родила, и они с Татьяной Марковной полностью отдались ребенку. Занятия прекратились. Галя больше переживала не из-за обучения, а что потеряется контакт с такими хорошими людьми. И он потерялся… Она нашла других преподавателей по скрипке и по языку, за деньги, но это все было не то и не так, официально, по-деловому, а они с Тимофеем уже привыкли к иному…

Через короткое время Тимофей категорически отказался продолжать занятия языком и музыкой.

Позже он стал прогуливать школу. То есть, уходил туда, как положено, а сам шел болтаться по улице, сидеть в подъездах и на скамейках в парке, общаться с такими же прогульщиками. Это выяснилось не сразу, а только после звонка учительницы… Тогда же Галя впервые унюхала от сына запах курева…

Галя кричала громко, ругалась разными словами, пыталась даже стукнуть сына, но тот ловко уворачивался. А ей надо было его наказать, наказать, наказать…

Бабушка кинулась на защиту внука.

– Нельзя! Не смей! Он у нас дефицитный!

Наталия Саввишна, Тимочкина бабушка, вместо слова «дефективный» употребляла слово «дефицитный», что в общем, тоже было точно. Она жалела Тиму и считала, что все проблемы у него от отсутствия отца. Постоянно говорила об этом Гале. Та соглашалась и старалась отсутствие отца заменить своим постоянным присутствием в жизни сына, подчинив ему свою жизнь полностью.

У Гали никогда не было сомнения в том, что сын её вырастет хорошим человеком! И она прощала ему всё! И делала для него всё, что могла. Одно она не могла никак: заменить ему отца…

Сын учиться не хотел. И не учился. Сидел в классе, смотрел в окно и постоянно получал двойки. По всем предметам, кроме физкультуры. Здесь он был отличником. И Галина поддерживала хоть этот интерес ребенка к школе. Она дополнительно устроила его в бассейн, где работала медсестрой ее любимая племянница Нина. С Ниной ее связывала дружба с самого детства. Нина была всего на два года младше Галины, и интересы у них были общими, да и сыновья почти ровесники. Нина была и внешне очень похожа на Галю, только чуть повыше и одевалась более современно.

Поскольку бассейн был далеко от дома, и нужно было ездить на автобусе, Галина провожала его, ждала в вестибюле и после занятия везла домой. И это все после рабочего дня.

– Мама, – спрашивал Тима, – можно я сам буду ездить? Мне уже двенадцать. Многие ребята сами приходят.

– Давай на следующий год, сынок. Мне не трудно, а даже интересно с тобой лишний раз пообщаться.

Многих детей приводили родители учиться плаванию, но Тима, по словам тренера, оказался самым одарённым в группе. Уже на втором занятии он поплыл! И с каждым разом плавал все лучше. Сын плавал, а Галина сидела на скамеечке в фойе и разговаривала с бабушкой Юры Хомякова. Они здесь и познакомились. Казалось бы, случайное знакомство, а вот вышло, не случайное. Бабушка Юры сыграла в жизни Гали и её сына роль спасительницы. Но об этом позже.

И всё бы было хорошо, если бы не школа. Сама школа, конечно, ни при чём, но конкретная школа, где учился сын Тимофей, оказалась очень даже «при чём».

Галина всю жизнь не могла без ужаса вспоминать Ларису Дмитриевну Колобову, директора Тиминой школы.

Молодая комсомольская выдвиженка, приняв школу, решила сделать её лучшей в Ленинграде, для чего стала физическим способом в кратчайший срок освобождать школу от плохо успевающих учеников. Тимофей тогда учился уже в пятом классе.

Поскольку школа была с французским уклоном, её должны были покинуть дети, не способные к языку. Таких детей она отсылала в соседние, более «слабые» школы. А уж совсем «плохих», по её мнению, детей, неуспевающих и по другим предметам или с плохим поведением отправляла в спецшколу «для детей с трудной судьбой». В этой школе даже решетки стояли на окнах, как в тюрьме.

В том, что её сын получил направление в самую страшную для детей и родителей школу, Галина вновь видела свою вину, потому что неосторожно высказалась на одном из родительских собраний. Она выступила с протестом против такого отношения к «слабым» детям, которые могут вырасти из отстающих в передовые. В качестве примера привела Пушкина. Не сдержалась и назвала директора школы человеком с «коротким» взглядом на детей, что означало неспособность видеть на расстоянии. Директору, конечно же, передали, и она этого простить не смогла. Буквально через день, несмотря на середину учебного года и приближающиеся новогодние праздники, Колобова распорядилась направить мальчика в школу с зарешечёнными окнами. Она объявила Тимофея умственно отсталым, не поддающимся обучению. И доказательства у нее были неоспоримые. По всем предметам у мальчика было из рук вон плохо.

Тогда Галина, не мешкая, отправилась в спецшколу, чтобы всё увидеть своими глазами. Пошла не одна, а с племянницей Ниной. Одной было уж совсем страшно.

Спецшкола и участок возле нее были обнесены оградой с калиткой. Они подошли как раз в тот момент, когда из калитки гуськом выводили группу детей примерно того же возраста, что и Тимофей. В одинаковых серых пальто с меховыми воротниками, в одинаковых зимних шапках-ушанках с завязанными наверху «ушами».

Рядом с детьми были молодые парни-воспитатели. Они поеживались от холода. Воспитатели не показались Галине страшными, и потому она осмелилась заговорить:

– Здравствуйте. Вы извините за мой вопрос, а эти дети пионеры?

Почему она спросила именно об этом, она и сама не понимала… Видимо, в голове крепко засели советские критерии.

Парни-воспитатели засмеялись в ответ:

– Их лишили такой чести.

Потом они разговорились. Оказалось, что эти молодые воспитатели – студенты и находятся здесь на практике. Галина призналась, что ее сына хотят определить в эту школу. Парни погрустнели, переглянулись. Разговор остановился. Галя спросила:

– Что-то не так?

– Понимаете, – начал один, – это не совсем школа…

И осекся.

– Продолжайте, пожалуйста, – попросила Галина.

И молодые воспитатели рассказали страшные истории. Школа только по названию школа, а по сути – это детская зона. Учителя здесь – это больше надсмотрщики, надзиратели, которых за провинности детей лишают отпусков, премий, и потому они вымещают своё недовольство на самих детях. Но наказывают не сами, а отдают «на воспитание» учащимся постарше, а уж те расправляются с виновниками по-своему.