— Уже в машине.

Наверное, в этом и есть преимущество миллионера — мне даже не нужно паковать свое собственное дерьмо. И все же мне хотелось бы провести еще одну ночь напиваясь и притворяясь, что моя жизнь прекрасна, а не куча дерьма.

— Ладно. — Я пожимаю плечами, заставляя монстра признать, что это то, что должно произойти, чтобы остаться на вершине. — Двадцать восемь дней.

— Девяносто.

Мои глаза горят, когда практически выпадают из черепа.

— Три месяца?!

— Таковы условия.

Сцепляю руки за шеей и смотрю на витиеватые обои на потолке. Кто, черт возьми, оклеивает потолок обоями и почему я не заметил этого раньше? Без разницы. Девяносто дней. Я могу продержаться девяносто дней. Уверен, что смогу выкрутиться после двадцати восьми, хорошее поведение и все такое.

— Ладно, — стону я. — Мне нужен частный двухместный номер в «Ла Мар Рекавери», верхний этаж, и никакого группового дерьма, которое они пытались заставить меня сделать в прошлый раз. Я соглашусь только на индивидуальные сеансы.

Иду к двери, и на этот раз Дейв меня не останавливает.

Он протягивает мне бейсболку «Доджерс» и пару солнцезащитных очков «Рэй-Бэн». Надеваю их, когда мы выходим в коридор отеля, направляясь к лифтам.

— Доктор Хэнсон. Скажи ему, что я работаю только с ним, и убедись, чтобы у меня был апельсиновый «Сан Пеллегрино». В прошлый раз у них был только лимон. Ненавижу это дерьмо, у него такой вкус, будто я пью «Мистер Пропер». — Нажимаю кнопку со стрелкой вниз. — А ещё мне нужна моя гитара. Блокноты. Много.

Войдя в лифт, опираюсь на заднюю панель, когда двери закрываются, и Дэйв молча нажимает кнопку вестибюля.

— И никакого дерьма из Калифорнийской кухни, которым меня пытались накормить в прошлый раз. Я хочу, чтобы Антон готовил все мои любимые блюда. — Да, у меня есть личный шеф-повар. Он родом из Луизианы и может приготовить почти все, что угодно. — Мне нужно такое же постельное белье, что и дома. Та же марка, количество нитей. Разве ты не должен это записать?

Лифт звонит, и мы выходим в вестибюль. Раздаются вздохи и визг. Я поднимаю руку и машу, улыбаясь, как гребаная рок-звезда, которой и являюсь. Затем проталкиваюсь через толпу, которая быстро формируется и ныряю на заднее сиденье ожидающего лимузина. Дэйв заползает следом за мной, закрывает и запирает дверь.

— О, еще одна вещь. Если мне придется сидеть взаперти в течение девяноста дней, мне нужен мой гребаный телефон. — Хватаю новую пачку красных «Мальборо», которые всегда есть в каждой машине, в которой я нахожусь, разрываю целлофан и сую одну между губ.

Дэйв открывает золотую «Зиппо», как хороший менеджер, и пламя пляшет перед моим лицом. Парень не курит, но у него всегда есть пара зажигалок на случай, если мне понадобится. Он захлопывает ее и бросает на сиденье напротив себя.

— Во всем этом есть только одна маленькая проблема, Джэс.

Я втягиваю полной грудью и выдыхаю, пока задняя часть лимузина не исчезает в облаке дыма.

— Да? — Снимаю бейсболку, чтобы потереть голову, и хихикаю. Это должно быть чертовски весело. — И что же это?

— Ты не едешь на реабилитацию.

Проехав по переполненным улицам центра Лос-Анджелеса, лимузин выскакивает на шоссе I-10 и направляется на восток. В том направлении от Лос-Анджелеса есть только одно место. Пустыня. Много-много плоской, скучной, коричневой пустыни.

Я хочу спросить Дэйва, куда, черт возьми, мы едем, но не доставлю ему удовольствия, показывая, что мне не все равно. В любом случае мое беспокойство бессмысленно. Надеюсь, что мы направляемся в какой-нибудь причудливый маленький центр личных размышлений в Палм-Спрингс. Если мой лейбл хочет, чтобы я провел девяносто дней в пустыне — что, кстати, более чем в два раза дольше, чем Иисус Христос — я это сделаю. Мне придется. Ради себя, моей музыки, фанатов и группы. Кстати, мне нужно им позвонить.

— У тебя есть зарядное устройство? — Выпрямляю ногу, чтобы выудить телефон из кармана джинсов.

Дэйв протягивает руку, и я роняю устройство ему на ладонь. Откидываю голову назад и закрываю глаза, пока он возвращает телефон к жизни. Я слышу, как опускается окно, и сухой горячий воздух хлещет меня по лицу. Открываю глаза как раз в тот момент, когда мой айфон выбрасывают из гребаного окна, и я разворачиваюсь как раз вовремя, чтобы увидеть, как его засосало под полуприцеп и разнесло на миллион кусочков на шоссе.

— Какого хрена?

— Никаких телефонов.

Уродливый монстр внутри меня приоткрывает веко.

— Я должен позвонить Нейту! Должен с ним все уладить, а ты не даешь мне этого сделать! Парни должны знать, что я...

— Они знают. — Дэйв даже не смотрит на меня и говорит так спокойно, как будто ему наплевать, что он разрушает мою жизнь.

Я практически изрыгаю пламя, когда ярость поднимается в моей груди. Хочу причинить ему боль. Дышу через ноздри и смотрю на свои руки. Сжимаю пальцы в кулаки, фантазируя о том, чтобы обернуть их вокруг шеи Дэйва и сильно сжать. Нежелательные образы моих пальцев на ладах гитары дразнят меня и немного успокаивают гнев. Я не могу убить своего менеджера. Мне приходится сдерживать себя, поэтому мысленно перебираю аккорды «Урагана», первой песни, которую я когда-либо написал.

Шесть часов. Примерно.

Трудно сказать, так как у меня нет телефона, но, когда Дэйв вытащил свой, я взглянул на экран. Я торчу в машине уже шесть часов. Мы проехали через долину за пределами Лос-Анджелеса, пролетели мимо Палм-Спрингс, через Блайт и Кварсайт, где Дэйв схватил бутерброды, на которые я не мог даже смотреть без того, чтобы меня не стошнило. Сколько времени прошло с тех пор, как я по-настоящему жаждал еды? Годы? Я ел, потому что знал, что должен, но когда в последний раз наслаждался этим?

Без сожаления отбрасываю эти дерьмовые мысли. У меня будет три месяца, чтобы оглянуться назад и подвергнуть сомнению все плохие решения, которые я принял, и медленно морить себя голодом даже не будет лучшим моментом.

Мы остановились в пустынной зоне, чтобы я мог отлить, не беспокоясь о фанатах. Когда добираемся до окраины Финикса, штат Аризона, меня начинает трусить, и я отчаянно ищу за окном ближайший бар. Мысленно придумываю способы сбежать от Дэйва на достаточно долгое время, чтобы успеть влить в себя несколько шотов чего-нибудь. Ещё через полчаса я думаю, что надо было взять ополаскиватель для рта из отеля сегодня утром. В нем было немного алкоголя. Недостаточно, но лучше, чем ничего, верно?

Я в полном дерьме.

Мне приходится закрыть глаза, надеясь, что засну и проснусь в особняке со своей группой. Я не хочу этих пристрастий. Хочу писать музыку. Когда эти слова проносятся в моей голове, монстр тихо смеется, дым выходит из его ноздрей, когда он обзывает меня лгуном.

Ты бы продал свою гребаную душу за бутылку «Джеймсона» и дорожку.

И он прав.

Должно быть, я задремал, потому что, когда закрывал глаза, солнце ещё не село, а теперь лимузин остановился, и на улице темно. Протираю глаза и выглядываю в окно. Если бы не камни и кактусы во дворах этих дерьмовых домов, я бы подумал, что мы находимся в захудалом районе Лос-Анджелеса.

Когда оборачиваюсь, чтобы спросить Дэйва, где мы, черт возьми, находимся, его нет. Я один. У меня слюнки текут от желания выпить. Я ныряю к мини-холодильнику, зная, что это рискованно. Конечно же, Дэйв вычистил все до того, как я сел внутрь. Желудок сжимается от смеси жажды и разочарования, когда я не нахожу ничего, кроме воды.

— Дерьмо.

В отчаянии смотрю в окно. Где-то здесь по соседству должен быть небольшой бар. Или, черт возьми, я мог бы постучать в любую из этих дверей, и как только они поймут, что Джесси Ли стоит у двери, они предложат всю выпивку из своего винного шкафа.