* * *

Всю дорогу до дома родителей Поль пребывал в раздраженно-задумчивом настроении. Он ни разу даже не взглянул на Милен, которая тоже была словно в тумане, срочно пытаясь настроиться на положительную волну, но стоило ей вспомнить о виновнике торжества, как все ее потуги заканчивались дрожью в коленях. Не помогало даже успокоительное, которым напоила ее Бэт. Поля раздражало ее молчание, и в тоже время он боялся, что она заговорит. Эта ее отрешенность в последнее время пугала его и радовала одновременно. Он влюбился. Влюбился, казалось, на всю жизнь. По крайней мере, такого с ним еще никогда не случалось, и этим он словно предавал ее – девушку, которая совсем скоро должна стать его женой. Это странное ощущение лжи, которого и в помине не было, когда они обговаривали все пункты своего договора, сейчас, как камень на груди, тянул его на самое дно отчаянья. Теперь он будет вынужден врать. Всем: и отцу, которому так стремился угодить, и матери, которая будет ждать от этого союза внуков, которых у нее никогда не будет, Милен, которую он, как ни странно, будет ненавидеть больше все остальных, даже больше отца, который, по сути, и толкает их сейчас к этому злополучному шагу. Ненавидеть за свою холодность, за свою неправильность. Ведь он не сомневался, что любил ее тепло, нежно, но, когда собирался сделать следующий шаг в их отношениях, его словно клинило. Он всматривался в ее почти совершенное тело, ее красивое лицо, стараясь возбудить себя, но все эти потуги, в конце концов, вызывали лишь душное бессилие. Ему казалось, что им просто нужно немного больше времени, и все придет: и желание, и страсть. Но сейчас, когда он встретил Эмиля, все это безумие, эта любовная горячка погребли под собой все его надежды на тихую семейную жизнь, и осознание собственной «неправильности», снова, как много лет назад, стало тревожить душу, вызывая отторжение. Теперь она словно обличала его во лжи, во лжи себе самому. Она – которая ему ближе всех на свете, которая поймет и примет любым. Она – как напоминание о том, что он никогда не станет «нормальным». Она – рядом с которой он сейчас чувствовал себя, как с кем-то только что убитым им, и это отвратительное чувство презрения к себе растекалось внутри липкой лужей.

* * *

– Прости, пожалуйста, – прервал его рефлексию мелодичный голос Милен, когда они подъехали к высоким кованым воротам, за которыми их ждала так внезапно настигнувшая их судьба.

Она почувствовала отчаянное желание, чтобы кто-то защитил ее от безжалостного надвигающегося на нее возмездия. Как бы Жано ни вел себя сегодня, она все равно будет наказана. Наказана стыдом и презрением, именно тем, чего всегда так боялась. Ей отчаянно был нужен друг. Милен положила ладонь на руку Поля, сжимающую рычаг переключения скоростей, и с надеждой посмотрела на него. Он словно не слышал ее и, лишь подъехав к дому и заглушив мотор, наконец поднял на нее глаза.

– Я тоже волнуюсь, поверь мне, и не меньше чем ты хочу оказаться сегодня подальше от этого места. Но ты мне нужна. Ведь мы все обговорили, – он внимательно смотрел на Милу, словно искал в ее лице признаки сомнения, – Ты передумала?

– Нет, – вдруг вырвалось у нее, прежде чем она сумела понять, что, возможно, это был тот самый единственный шанс все исправить. Но Поль уже вышел из машины, и момент был безвозвратно потерян. Миле ничего не оставалось, как дождаться, когда он заберет с заднего сиденья аккуратно упакованную коробку и поможет ей выйти. Чертовы условности, как она ненавидела их. Она невольно вспомнила мать, которая всегда отличалась хладнокровием и ни при каких обстоятельствах не теряла лица. «Не теряла лица», – Милен даже усмехнулась от этой мысли.

Что тебя так развеселило? – спросил Поль, услышав ее смешок.

– Ничего, мать вспомнила.

– И? – не понял он.

– И думаю, что становлюсь похожей на нее. Мы поссорились, между прочим, в первый раз, и сейчас стоим здесь, совершенно не уверенные в том, что делаем, со вспотевшими ладонями, и пытаемся напялить на себя маску любви и верности до гроба.

– Слушай, не начинай. Ну, пожалуйста, – он повернулся к ней и положил руку ей на плечо. – Мы оба волнуемся, но у нас ведь все получится? – он с надеждой всматривался ей в глаза, и Милен ничего не оставалось, как кивнуть в ответ и обнять его.

– Я люблю тебя, – прошептала она ему в шею, и тот страх, что железными тисками сжимал ее сердце, на время отпустил.

Поль постучал.

Милен вытянулась, глубоко вдыхая и медленно выдыхая через плотно сжатые губы, пыталась вытеснить болезненный страх, который делал ее тело ватным.

VIII

– Поль, Милен, заходите скорее, – Тереза, похоже, была в прекрасном настроении и чуть не выбежала на крыльцо, подгоняя растерявшихся гостей.

Пока Поль обнимался с матерью, Мила, стоя за их спинами, пыталась подавить панику. Ее изнутри распирала какая-то странная жажда движения, словно механические действия смогут хоть ненадолго заглушить пугающие мысли. Руки ее похолодели, но голова работала быстро и сумбурно, словно в горячке, отчего ей казалось, что у нее горит лицо. Но Бэт постаралась на славу, похоронив все это буйство чувств и красок под пуленепробиваемой маской невинной красавицы.

Когда Поль с Терезой наконец зашли в дом, Мила набрала в грудь побольше воздуха и, не поднимая глаз, направилась следом, переступая порог, как своеобразную точку невозврата. От того, что голова у нее сегодня была явно не в ладах с телом, она споткнулась, но чьи-то сильные руки подхватили ее чуть не у самого пола. Мила зажмурилась, вдыхая до боли знакомый терпкий запах парфюма, а тело предательски задрожало в крепких тисках рук.

– Осторожно.

Голос мсье Бушеми был абсолютно спокойным. Видя, что девушка уже вполне уверенно стоит на ногах, он поспешил отстраниться от нее.

– Спасибо, – выпалила Милен, стараясь не смотреть на него, чувствуя, как кровь туго пульсирует в висках.

«Черт, черт, черт», – выругалась она про себя, но, как ни странно, эта неловкая ситуация заставила ее на время забыть о мыслях, что еще недавно не давали ей дышать.

Она совершенно спокойно направилась через знакомый, отделанный деревянными панелями холл, следом за удаляющимися Терезой и Полем, едва сдерживая желание рассмеяться.

Мила была неуклюжей, как утка, и если раньше это вызывало в ней взрыв смущения и досады, когда она в очередной раз спотыкалась, а еще хуже падала под ноги понравившемуся мальчику, то сейчас воспринимала собственную нескладность как часть игры. Мужчинам нравится быть сильными, они любят женщин, которых нужно защищать. Это эволюция тысячелетиями вытравливала из них их мужественность и охотничий инстинкт, но она знала: они все еще есть, там, внутри. От этих мыслей ее бросило в жар, но не от смущения, не от воспоминания. Она испытывала невольное удовольствие от тайной надежды снова распалить его, вызвать чувства, которые – она была в этом уверена – он никогда не испытывал. Она бы никогда не отказалась от удовольствия увидеть его побеждённым.

Они прошли в розовую гостиную, которая нравилась Милен гораздо больше, чем любимая Терезой – голубая. Она была меньше и более уютная. Пара белых кожаных диванов вдоль стен, мраморный портал камина с множеством уютных безделушек. У окна располагался круглый стол, в центре которого стояла высокая ваза с потрясающими нежно-розовыми кустовыми розами и лиловыми пионами. Солнце золотило нежные лепестки цветов, золотую кайму фамильного фарфора и шелк высоких стульев. Стол был накрыт на четыре персоны, все так, как и планировалось ранее, никаких неожиданностей быть не должно. Милен словно специально отмечала про себя детали, это помогало ей подавить волнение, и к тому времени, как Поль отодвинул ей стул, помогая сесть, она уже почти успокоилась.

Мила решила не придаваться меланхолии, тем более, этот совершенно нелепый казус на пороге вернул ей присутствие духа. Наверное, уже ничего более нелепого не могло с ней сегодня приключиться. Да и мсье Бушеми, судя по всему, был настроен дружелюбно.