– Как вам моя коллекция? – замедляя ход, поинтересовался он.

А затем совсем остановился, заметив ее интерес к висящей справа от него картине.

– Совсем не плохо, – она подошла ближе, продолжая рассматривать прекрасный пейзаж Моне.

Милен старалась не смотреть на мсье Бушеми, она всем телом чувствовала на себе его взгляд.

– Совсем неплохо для новичка? – его голос звучал в той бархатисто-обволакивающей вариации, которая каждый раз погружала ее словно в транс.

«А что будет, если он дотронется?» – эта мысль заставила волну мурашек прокатиться по ее спине и бедрам, вернув в реальность.

– Кто составлял вашу коллекцию, доктор? – неожиданно для самой себя спросила Мила уверенно и слишком громко. Словно хотела прервать это его странное, почти гипнотическое влияние.

Он скривил тонике губы в чуть заметной ухмылке, явно заметив ее смущение.

– Считаете, мой агент плохо справляется со своими обязанностями? – с ноткой издевки поинтересовался он.

– Я не в праве оценивать работу вашего агента. Все зависит от ваших предпочтений. Дело может быть совсем не в компетенции вашего агента, а в вашей неуверенности.

– Неуверенности в чем?

– Видите ли, мир современного искусства – это часто вызов: себе, обществу. Не всякий человек, особенно занимающий столь высокое положение, может рискнуть репутацией, ведь это самое общество имеет строгие законы, выходить за рамки которых означает выбиться из стада.

– Из стада? – переспросил он. – Думаю, из стаи.

Он изучающе смотрел на нее, Мила смутилась и сделала шаг в сторону, немого увеличивая расстояние между ними. Он чуть заметно улыбнулся:

– Идемте.

И, развернувшись, быстро зашагал в полумрак.

– Разве мы еще не пришли? – уже на ходу спросила Милен, стараясь не отставать.

– Еще нет.

– Ладно.

Они прошли до конца коридора и, свернув в какую-то неприметную дверь, оказались на узкой деревянной лестнице. Казалось, что это – какой-то потайной проход на случай нападения «стаи». Милен улыбнулась своему умозаключению и прибавила ходу, так как мсье Бушеми уже сбежал по довольно крутой лестнице и скрылся за ближайшим поворотом.

– Ой, простите, – отскочила она от его широкой груди, влетев в нее на полном ходу.

Он не сказал ни слова и, открыв очередную дверь, щелкнул выключателем. Мила на секунду зажмурилась от яркого света, ударившего ей в глаза. Привыкнув к освещению, Милен осмотрелась. Они оказались в небольшой совершенно пустой комнате, все стены в которой были завешаны картинами. Здесь не было привычной классики, все они представляли собой современное искусство. Со стен на нее смотрели искаженные самыми невероятными, даже нелепыми трансформациями лица и тела, плачущие собаки и кони на тонких, словно спицы ногах. От ярких красок закружилась голова. Она почувствовала, как, обхватив ее плечи, он помог ей сесть в небольшое кресло в центре комнаты.

– Поначалу у всех кружится голова, – его теплое дыхание коснулось ее виска, пустив по телу электрический разряд.

– Просто у вас не совсем удачно выставлен свет, и по поводу соседства я бы тоже поспорила.

– Здесь, за очень редким исключением, бываю только я, – ответил он на ее замечание.

– То есть, мне выпала редкая возможность? – Мила посмотрела на него через плечо.

– Мое честолюбие не позволяет мне проигнорировать присутствие эксперта в моем доме, – начал он. – Что бы вы ответили, попроси я вас составить каталог моей коллекции? Вы ведь, насколько я понимаю, современным искусством занимаетесь?

– В основном – да.

– Да, я помню шумиху, которую наделало пару лет назад ваше псевдо-открытие.

Милен невольно улыбнулась. Конечно, она сразу поняла, о чем он.

А речь шла о скандально-известной выставке современного искусства, организованной как раз галереей «Valeur».

На одной из посиделок выпускников Академии Художеств, к которым относилась и Мила, произошел спор о критериях оценки современного искусства. Мила придерживалась мнения, что рамки эти слишком размыты, и на цену и ценность картины влияют слишком много факторов, таких как: политика, экономика, общественное мнение, маркетинговые ходы дилеров, причуды коллекционеров, капризы критиков, постоянно меняющиеся вкусы и, конечно, средства массовой информации. Как это часто бывает в молодежных тусовках, беседа была сдобрена большим количеством алкоголя и честолюбивыми амбициями участников. Спор вышел жарким, и самые стойкие его участники, а ими, как вы, наверное, догадались, оказались Милен и ее нынешний начальник Дин, заключили пари: Милен за месяц сможет сделать признанного художника из самого обычного человека, никогда не державшего в руках кисть.

В случае победы Дина Милен полгода должна была работать на него бесплатно, если выиграет Мила – он берет ее на должность ведущего специалиста и делает своей помощницей.

Конечно, проснувшись наутро, Милен не раз пожалела о своей неосмотрительности, но уговор, как говорится, дороже денег, и она начала продумывать план.

Через месяц в галерее «Valeur» открывалась новая выставка. Среди прочих на ней был заявлен никому не известный, но за прошедший месяц наделавший немало шума в соцсетях и в средствах массовой информации, художник, подогревая не шуточный интерес к себе и предстоящей выставке. История его была романтичной и трагичной одновременно. Молодой художник N (а звали наше дарование Алекс Нихель), к своим двадцати трем годам уже успел разочароваться в искусстве, в себе, как в художнике, и решил выкупить все ранее проданные им работы и уничтожить. Что он, собственно, и сделал, а после покончил с собой, прыгнув с моста. Уцелели только две его работы, которые и выставлялись среди прочих в галерее.

Мероприятие собрало беспрецедентное для галереи «Valeur» количество желающих взглянуть своими глазами на работы мастера и, конечно, оценить представленные на суд зрителя полотна.

После ажиотажа вокруг полотен, восторженных отзывов критиков, и беспрецедентных двадцати тысяч евро за картину, наутро вышла статья молодого журналиста Пьера Бушеми, взорвавшая художественный бомонд. В ней рассказывалось о произошедшей мистификации. Оказалось, что такого художника никогда не существовало, а картины написала сама Милен.

Разразился скандал, в неловком положении оказались многие. Но, когда шумиха немного утихла, произошедшее предпочли охарактеризовать, как розыгрыш. В оправдание можно было сказать, что картины были весьма хорошего качества, а скандальная слава полотен в разы повысила их цену, так что все остались в выигрыше.

Милен получила свой приз, хорошего друга, скандальную репутацию и кличку – гиена. Ее боялись, ее ненавидели, но одно было бесспорно – после случившегося к ней прислушивались.

– Давно вы об этом знаете? – уточнила Милен.

– Я, конечно, отношусь к миру искусства постольку-поскольку, но даже среди простых обывателей та статья наделала много шума. Должен сказать, это было смело.

– Смело с моей стороны или со стороны Поля, осветить весь этот скандал в газете? По-моему, это была его первая большая статья.

На лице Жана вспыхнула мимолетная снисходительная улыбка:

– Обоих.

Он отвернулся к стене и, заложив руки за спину, делал вид, что разглядывает картины. Милен смотрела ему в спину и не могла понять, почему он не хочет показывать свой интерес к жизни сына? Что это: строгое воспитание, боязнь показаться слабым?

– Так, что вы решили? – спросил он, чуть погодя.

– Почту за честь, доктор.

– Можно личный вопрос? – спросил он, когда поднявшись по деревянной лестнице, они снова оказались в полутемном коридоре.

– Конечно.

– А почему гиена?

Мила выдохнула смущенную улыбку и, чуть замедлив шаг, повернулась к нему:

– Видите ли, – неуверенно начала она, – у самки гиены, так же как у самца, есть ложный пенис. Ну, если в двух словах, это почти тоже самое, что баба с яйцами.

Она почувствовала, как лицо ее вспыхнуло после этих слов и, отведя от него глаза, она быстро зашагала дальше.