Лозунги местных газет, валявшихся вокруг сломанных почтовых ящиков, пестрили обещаниями резко поднять промышленность и благосостояние народа. Статьи вещали о зарождении кооперативного движения и перестройки, но Жан-Жаку было все равно. Он больше не интересовался политикой, его интересовала лишь своя книга.

В быту не привыкшему к самообслуживанию, да еще и не подготовленному к новому качеству гастрономии было нелегко. К тому же с каждым новым московским вдохом доза тяжелого отравляющего никотина пронзала легкие. Но ко всему адаптируешься, тем более что ощущение свободы придавало сил и согревало изнутри. И даже к столичной пародии на чистый воздух Жан-Жак постепенно принюхался. Перманентную нехватку желаемых продуктов Жан-Жак скрашивал мыслями о сэкономленных деньгах.

Знакомств наш нелегальный иммигрант не заводил. Боялся чужого обмана и раскрытия собственного. Работа над книгой продвигалась медленно, но верно. Хотя, по правде говоря, молодой автор частенько злоупотреблял прокрастинацией и не упускал возможности пешочком исследовать закоулки старого города.

Москва! Абстрагируясь от бешеных людей, способных смести все и всех на своем пути, Жан-Жак чувствовал, что это место было совершенно необыкновенным! Вышел на одной станции метро – а там, словно на корточках, сидят маленькие домики, опоясанные узенькими, виляющими улочками. Их согревают фонари, и по вечерам кажется, что находишься в сказке. Уютные кафе и милые киоски мороженного манят к себе детей, маленьких и взрослых. Показался на другой станции, и узрел помпезную Тверскую! Шагая по ней, Жан-Жак чувствовал себя крошечным муравьем у подножия башен-великанов! Чего он никогда не мог понять, так это зачем многие москвичи пытаются жить американской культурой, когда у них самих есть величайшее, многогранное наследие! Жан-Жак был молод, добродушен и богат, он не замечал многих вещей, которые стали происходить тут и там в городе. Темная сторона Москвы его никак не трогала.

Тем летом в столице установилась несусветная жара. Зной, пыль и грязь окутали загруженные трассы и шумные бульвары. Законсервированные и недовольные лица прохожих отторгали, не внушая ни малейшего доверия. Из любопытства Жан-Жак посетил несколько экскурсий по городу, а затем повторно бродил по пройденным маршрутам с осознанием личной привязанности к Московской земле. В безлюдные часы этот город еще сильнее пленял его сердце! Особое удовольствие доставляло обнаружить на своем пути особняк или доходный дом. А уж если это были работы Шехтеля! В них дόлжно было всматриваться особенно, ими невозможно было налюбоваться! Жан-Жак ложился рано, чтобы чувствовать себя в безопасности.

Каждый день начинался с большими надеждами. Мечтатель набивал карманы мятными карамельками «Рот Фронт» и бесцельно блуждал в поисках таинственных, укромных мест. Он придумывал каждому понравившемуся зданию или объекту своих посетителей с извилистыми перипетиями судеб. Так создавались герои его книги. В один из таких променадов обрусевший француз, отвлекшись от архитектуры, заметил серое объявление, отражающее пасмурное небо и накрапывающий дождь:

«Открытый урок выпускников балетного училища»

– А что, почему бы и нет? – спросил он у самого себя.

Жан-Жаку доводилось слышать о русском балете, и только что перед ним открылась прекрасная возможность познакомиться с этим явлением! На другой день искатель вдохновения облачился в импортный костюм, гордо взял трость, добавившую ему годы, и отправился смаковать искусство. А тем временем Москва чувствовала странное напряжение. Тут и там преследовали тени странных людей. В банке Жан-Жаку предложили вложить деньги в финансовую пирамиду. Молодой человек обещал подумать позже. Он спешил в искусство!

К моменту его прихода в светлом зале уже было людно. На передних рядах восседали напыщенные дамы и важные господа, габариты которых еле-еле помещались в кресла. В центре с цветами, фотоаппаратами и горящими глазами сидели болтуны, полные ожиданий и надежд. На галерке собрались совсем юные и истощенные ребята. Из-за кулис то и дело осторожно выглядывали огромные глаза любопытных начинающих артистов. Жан-Жак притаился у входа, чтобы не привлекать к себе внимания. Мест почти не осталось, но ему повезло – пустили.

«Если выгонят, пойду пить кофе и писать очередную главу», – с досадой подумал он, завидев пожилую смотрительницу, шедшую прямо на него. Жан-Жак затаил дыхание. Выпуклые круглые очки вопросительно осмотрели вошедшего:

– Вы, случайно, не из Большого?

Жан-Жак ничего не понял и вежливо попросил повторить вопрос. Женщина расслышала иностранный акцент и пригласила следовать за ней. По ходу она продолжала:

– Сожалею, в первых рядах остались только крайние места. Присаживайтесь, мы скоро начинаем! – она вежлико указала кистью на место и устало изобразила приветливую улыбку.

Ее шарообразные очки слегка приподнялись, и Жан-Жак улыбнулся ей в ответ. После обмена любезностями та удалилась, даже не спросив фамилии гостя. По-видимому, побоялась бестактно оголить свое невежество. Гость смущенно присел, а про себя смекнул: «Кажется, меня приняли за одного из этих господ в первых рядах!» Мужчина рядом бросил на него неодобрительный взгляд. Слишком искренние и красивые глаза были у Жан-Жака. В зале постепенно начали приглушать свет.

Обволакивающие звуки музыки и грациозные движения создавали танец. Это было волшебно, прекрасно, неописуемо! Упругие тела запрокидывали ноги в воздух с легкостью ленточки! Движения их были подвластны божественному контролю. Разрушающие по силе махи, обороты и прыжки могли в долю секунды смягчиться спокойными переходами. Названий балетных премудростей Жан-Жак не знал. Не ведал он и секретов этих артистов. Он просто восторженно наблюдал за ними, едва ли не забыв, как дышать. От выступающих исходило трепетное волнение, придававшее их исполнению уникальность. Они забывали усталость и боль, каждый из них проживал всю свою жизнь здесь, на сцене! Постепенно внимание Жан-Жака захватила статная девушка, довольно часто мелькающая в первых рядах с его стороны. На коже цвета хурмы выступали мышцы, балерина была похожа на изящного атланта, и воздух вокруг нее как-будто мерцал. Она не просто улыбалась, она околдовывала своим взглядом и улыбкой, чарующей и пленительной женственностью. Её рыжевато-коричневые волосы переливались светом, украшения искрились, движения манили его, взгляд завораживал. Казалось бы, ничего не выделяло ее из толпы богов, но Жан-Жак заметил именно ее, и забыл обо всем, и не сводил с нее глаз…

Финальные аплодисменты отрезвили. Молодой гость вспомнил, что он все еще на Земле. Поклонившись, артисты выстроились в шеренгу, как будто приговоренные к высшей мере наказания. На сцене запестрели зрительские цветы, ей дарили цветы, много цветов… и как Жан-Жак тогда жалел, что у него для нее ничего не было!

Спустя некоторое время из первого ряда поднялась серьезная дородная дама с искусственными бледно-желтыми волосами. В зале тут же установилось гробовое молчание. Неторопливым, ехидным голоском она начала оглашать мнение экспертов балета. Жан-Жак не понимал, что та пыталась критиковать, в то время как лица со сцены понимающе кивали. В целом вердикт оказался положительным. Когда эта важная особа, надев очки, начала читать фамилии по бумажке, артисты один за другим вспыхивали радостью. «Наверное, это что-то значит», – подумал Жан-Жак и навострил уши. На фамилии «Дорова» губы его избранницы растянулись до ушей, а на уголках глаз засверкали синевой едва заметные слезы. Она была счастлива, и он был счастлив вместе с ней. И как по-королевски она себя вела! Жан-Жак хотел сию же минуту упасть перед ней на колени и захватить ее идеальное тело в любовные объятия.

Чтобы поймать миг, когда Дорова выйдет из окружения, ему пришлось мучительно долго и незаметно наблюдать издали. В какой-то момент двое обрюзгших и немолодых мужчин проходили мимо. Один был похож на испанца, а другой – на Кощея Бессмертного. На удивление Жан-Жака, они зацепили в беседе её фамилию: