Мой дядя Самуил бросился на брата Кирова, с размаху ударил его по лицу, но в ту же секунду человек, стоявший сзади, проколол его насквозь штыком. Рука его крепко сжимала руку Сары, но вот его хватка ослабла, и, как только этот убийца вытащил из него штык, Самуил рухнул на пол. Он поднялся на одно колено, а брат Кирова, заметив это, схватил этот же окровавленный штык и с размаху всадил ему в горло. Он даже не удосужился выдернуть орудие убийства из горла, и Самуил снова рухнул на пол, с торчащим в шее штыком.
Я видел, что произошло потом. Все остальные закрыли глаза -- мать, отец, Давид, даже дети. Губы отца шевелились -- это он нашептывал молитву, с полузакрытыми глазами, но я все видел, видел то, что происходило у меня на глазах.
Оставаясь пока живым, я с холодной головой, бесстрастно составлял мысленно перечень тех страшных пыток, изуверств, которым будут подвергнуты все эти люди в этой комнате. Я буду всех их нещадно пытать, пытать собственными руками,-- резать по живому телу ножом, жечь огнем, сечь кнутом, стараясь прежде всего повредить как можно сильнее самые уязвимые части тела. Я сделал зарубку в памяти о каждом из них в этой комнате и никогда не забуду их отвратительных рож.
Не знаю, как долго они бы еще зверствовали в этой комнате, но вдруг с улицы донеслись истошные крики:
-- Большевики! Красные! Они возвращаются! Они вступают снова в город! Красные! Да здравствуют Советы!
Киров торопливо погасил везде свет, и все его люди, отталкивая друг друга, бросились вон из дома врассыпную, кто куда. Открыв окно, я спрыгнул на землю и побежал навстречу радостным возгласам. Вскоре я уже был в толпе людей, мужчин и женщин, которые бежали, неслись навстречу победоносной Красной Армии, чтобы первыми приветствовать ее бойцов. Я чувствовал, как тяжелые, словно из свинца, слезы текли по моим щекам. В толпе многие не стесняясь плакали, смахивая слезы на бегу.
Толпа свернула за угол и увидела авангард победоносной Красной Армии, вступавшей в Киев. Многие были плохо одеты, кое-кто вообще в лохмотьях, все бородатые и веселые. На некоторых военная форма, на других -- нет, а у одного солдата, напялившего на себя фартук мясника, болталась на боку в качестве оружия большая кавалерийская сабля. Все с удовольствием уписывали фруктовый компот из больших банок, которые прихватили, очевидно, в каком-то гастрономическом магазине на пути в город. Но они вошли в город, одержав честную победу, эти бойцы отвоевали город, и обрадованная толпа окружила их, а мужчины и женщины подбегали к солдатам и целовали их на ходу, стараясь не мешать их маршу.
-- Капитан! Послушайте, капитан! -- Я остановил одного из них, который показался мне командиром.
Невысокого роста, он сильно смахивал на обыкновенного чиновника. Накалывая на ходу острием штыка персик, он выуживал его из банки и отправлял в рот и был очень увлечен своим занятием.
-- Капитан, прошу вас!
-- Что тебе надо, хлопец? -- остановился он на секунду и, бросив на меня острый взгляд, пошел дальше, выуживая сочные персики из банки.
-- Мне нужен пистолет, капитан, пистолет! Мне нужен пистолет и несколько ваших солдат.
Я плакал, не стесняясь своих слез, крепко сжав пальцами его предплечье.
-- Послушайте, ради Бога, послушайте меня!
-- Сколько тебе лет, товарищ? -- Он шагал вперед, обсасывая большой персик.
-- Шестнадцать! Прошу вас, очень прошу, дайте мне пистолет и несколько ваших солдат!
-- Иди-ка ты домой, маленький товарищ! -- И погладил меня по голове.-Иди домой, к своей мамочке, а завтра утром, когда все мы как следует выспимся и все будет более или менее улажено, приходи к нам в штаб, и мы все там...
-- Я не могу ждать до завтра! -- взмолился я; слезы текли у меня ручьем.-- Немедленно! Сегодня вечером! У меня должен быть пистолет сегодня вечером!
-- Кого же ты собрался пристрелить? -- Наконец он остановился, оглядывая меня с головы до ног.
-- Пятнадцать человек, этих...
-- Боже всемогущий, товарищ! Ты что, спятил? -- Он засмеялся.
-- Почему вы смеетесь?! -- взвился я.-- Что, черт подери, значит этот ваш смех?
Он усталым жестом вытер потное лицо.
-- Послушай, товарищ, я так устал. Мы вели тяжелые бои целых две недели, и мне ужасно хочется где-то прилечь... соснуть...
-- Черт бы вас побрал! -- заорал я на него.-- Почему вы не желаете меня выслушать?
Тяжело вздохнув, он обнял меня за плечи, и мы зашагали с ним вместе в строю.
-- Ладно, малыш,-- согласился он.-- Неужели настолько все серьезно?
Я все ему подробно рассказал. Его лицо сразу потемнело, посерело от злости. Выбросив банку из-под компота, он дважды крепко сжал мое плечо и подвел меня к очень крупному, широкоплечему человеку, в военном френче, но обычных брюках; он шел чуть позади. Как я узнал, офицер из Чека, ему поручено немедленно организовать в Киеве советскую милицию.
-- Могу дать одного бойца,-- заявил он, узнав, в чем дело.-- Только вот как бы он не заснул по дороге к твоему дому.
-- И пистолет! Мне нужен пистолет! -- заревел я с досады.-- Или ружье! Прошу вас, не забудьте!
Оба с любопытством посмотрели на меня, многозначительно переглянулись.
-- Пацану всего шестнадцать,-- объяснил капитан.
-- Мы дадим ему ружье, конечно, дадим,-- тихо пообещал чекист.-- Да прекрати ты скулить, Христа ради!
-- Сейчас...-- выговорил я, но слезы никак не мог унять.-- Не обращайте внимания. Где я могу получить пистолет?
Чекист передал мне свою винтовку, позвал солдата.
-- Вот, пойдешь с этим хлопцем! -- строго произнес он.-- Нужно там навести порядок. Понял, милицейский? Он тебе скажет, что делать.-- И кивнул в мою сторону.-- Да прекрати ты наконец реветь... как тебя звать?
-- Даниил. Я уже не плачу. Благодарю вас от всего сердца.
Мы с солдатом пошли. Он высокий, широкоплечий, очень молодой; под глазами, почти закрытыми,-- черные круги, словно какой-то боксер аккуратно поработал над ним.
-- Да здравствует революция, Даниил! -- громко крикнул капитан нам в спину.-- Да здравствует товарищ Ленин!
-- Да, да здравствует! -- крикнул я, обернувшись; потом обратился к солдату: -- Прошу вас, товарищ, пошли побыстрее!
-- Как спать хочется...-- сонно произнес солдат.-- Сейчас лег бы где угодно и заснул мертвецким сном.
