Афанасий слушал, раскрыв рот. Настька и Колька тоже слушали, разглядывая портрет в книжке Родиона. Тот продолжал:

– А если кому тяжело одному – ему все сообща помогут!..

– Ну, это он хватил!

– Точно! – с жаром подтвердил Родион. – Чтобы все одной семьей жили! Один за всех, а все за одного! И назвал Томмазо свой город Городом Солнца.

– Ладно!

А Колька мечтательно повторил:

– Город Солнца.

– Ага! – вновь подхватил Родион. – Там ведь у них тепло, снегу вовсе не бывает.

– Ну да?

– Точно!

Афанасий покачал головой:

– Это плохо. Без морозу нет здоровья – гниль одна.

Колька в нетерпении дотронулся до Родиона:

– А дальше что с ним сталось?

Родион продолжал:

– Так вот… Собрал Кампанелла вокруг себя верных людей, и все бы у них получилось, да только в последний момент – предатель… И всех погубил… А светлого человека Томмазу Кампанеллу посадили на цепь в каземат, – он взялся за звенья цепи, – вроде как меня. Правда, его пытали, на дыбу вздергивали, на кол сажали, но он все равно не отрекся ни от единого слова!

Афанасий восхищенно покачал головой:

– Это мужик!.. Пил?

– Не знаю.

Афанасий убежденно стукнул кулаком по столу:

– Пил!

Он налил себе еще одну стопку и залпом опрокинул.

Родион попытался подняться, поморщился.

– Нога-то у меня совсем отнялась.

– Давай-ка развяжем!

Афанасий помог Родиону стащить пимы и озадаченно покачал головой, разглядывая синюю распухшую ногу Родиона, Пальцы на ноге стали фиолетовыми до черноты.

– Э-э-э, брат, отморозил не на шутку. Надо за дедом посылать!

В этот момент в сенях раздался дребезжащий голос:

– А чего посылать? Вот он – я!

В избу вошел бородатый дед, которого мы уже видели. За ним ввалился медведь.

Афанасий вытаращил глаза.

– А я о тебе только подумал!

– Потому и зашел, что подумал! – ответил старик, обернулся к медведю с упреком: – Ну вот, наследил! Я ж просил тебя подождать!

Медведь понуро покачал головой, взял веник, стал затирать свои мокрые следы.

Родион удивленно смотрел на медведя:

– Гляди-ка. Топтыгин – соображает!

Вечный дед махнул рукой:

– Какой там соображает! Он наполовину в спячке – зима ведь!.. Ну что, сильно прихватило?

Он склонился к ноге Родиона. Родион, не отвечая, пристально смотрел на него:

– Ты, что ли, Вечный?

Вечный дед, не поднимая головы, тихо ответил:

– Кличут так.

– Об тебе в остроге молва идет! Говорят, беглых лечишь!

– Беглый, не беглый, все одно – человек!

– Подымай меня, а то мне ехать надо!

– Быстрый какой! Тебе до Великого поста лежать.

– Лежать?! Да что ты! За мной жандармы по следу идут.

– Давай, дедусь, лечи его, чтоб завтра на ногах был! – вмешался Афанасий. – Ты ведь можешь! А то его, как Томмазу, на дыбу подцепят!

– Кого-кого? – заинтересовался Вечный дед.

Колька живо вступил в разговор.

– Монах такой был – Томмаза! – Он показал картинку в книжке. – Хотел, чтобы все люди счастливые были, чтоб ни бедных, ни богатых!

Вечный дед кивнул головой:

– Это, что ли, один за всех и все за одного?

Родион удивился:

– Откуда знаешь?

Вечный дед рылся в торбе, доставал примочки, пучки сухих трав.

– Разные людишки из тайги выползают… сказывали. Ну что там у них в России творится?

Родион радостно засмеялся:

– Такое творится! Вот-вот загуляет, запляшет… петушок красный! Свобода идет!

Вечный дед глянул на Родиона. Его глаза светились такой безумной, отчаянной решимостью, что дед только вздохнул и покачал головой:

– Да-а!.. Наделаешь ты еще делов, Божий человек! Вот тебе травка, приложишь к ноге в ночь, а вот бутылка, натирать будешь завтра.

– Завтра Маслена, – сказал Афанасий, – мы его блинами лечить будем!..

Он, хлебнувши еще одну и уже совсем закосевший, вдруг закручинился, пустил слезу.

– Ты что, Афоня? – спросил Вечный дед.

– Томмазу жалко… Люди-то, а? Люди какие были! – Он горько вздохнул. – А я что?.. Рублю дорогу, по пуп в снегу, да еще все смеются…

– А как же? Ведешь ее незнамо куда… к нечистому в болото.

– Я ее на звезду правлю…

Родион, улыбаясь сквозь боль, подмигнул Афанасию.

– Правильно делаешь, Афанасий! Помрешь – после тебя дорога останется! Люди ее так и будут называть: Афонина дорога.

Афанасий от радости даже встал. Победно поглядел на деда, на Кольку, потрепал сына за вихры.

– Слышите, что человек говорит?! Дай я тебя обниму, Ро-диоша! Выпьем за Томмазу!

Афанасий выпил. Последняя стопка привела его в состояние особого подъема.

– Колька, где топор? Мне пора!

– В сенях.

– Да ведь ночь на дворе! – сказал Вечный дед.

– А мне и надо – звезда выйдет…

Среди синих снегов протянулась прямая, как стрела, просека. Над черными застывшими в ледяном сне кедрами и елями мерцала, светилась яркая звездочка…

Откуда-то издали, из чащи, доносились гулкие, четкие удары топора о дерево…

Родион и Колька ладили ветроход. Колька стоял на крыше сарая, крепил к концу новой мачты парус.

Родион возился внизу, проверял управление. Он хоть и прихрамывал, но заметно посвежел, повеселел.

Колька скользнул с крыши вниз по мачте.

– Готово.

– У меня тоже.

Родион, возбужденный, радостный, повернулся к парню. Тот стоял тихий, грустный, водил рукой по свежевыструганной мачте.

– Ну вот, Колька. Сейчас мы его с тобой испробуем. Всех покатаем, и я полечу!

Колька вздохнул:

– Остался бы на праздники-то? Я бы тебя на Чертову гриву сводил.

– Это что еще за Чертова грива?

– Место такое… заколдованное. Ханты туда никого не пускают, а мы пойдем!

– Почему не пускают?

– У них это место святое, что ли… Хант Федька говорит, у них там бог живет какой-то! Всех огнем жгет!

– Это все от темноты, вера эта!

Колька понизил голос:

– А чего ж там тогда огни по всему болоту?

– Да ну-у…

– Вода сама горит! А болото, знаешь, какое! Без конца, без краю, и дна тоже нет! И все огнем полыхает! По ночам на небе даже сполохи!

– Интересно. Сходил бы я, Коля, с тобой, да мне нельзя тут больше оставаться. – Он уперся руками в ветроход. – Помоги-ка выкатить.

За воротами послышался заливистый перебор гармони.

Из ворот села вырвалась на простор разукрашенная тройка. Взрывая снег, кони – ленты в гривах – понеслись к реке.

В Елани Масленица. Веселая Масленица. Гармошки заливаются по всем дворам.

В резных санях Ерофей Соломин. Празднично одетый. Сам правит. Шуба нараспашку…

У реки осадил коней. Не спеша подошел к обрыву.

Здесь собралось почти все село. Веселый, хмельной от праздника народ.

Родион на прощание катал на своем ветроходе всех желающих.

Искрился под ярким солнцем снег, сверкал лед на реке, искрились и сверкали глаза мальчишек и девчонок. Они не спускали глаз с ветрохода. Не меньше были ошеломлены и взрослые.

А ветроход летел по реке – легкий, красивый, послушный воле Родиона.

В ветроходе сидел Вечный дед. Родион, смеясь, оглядывался на него. Он заложил крутой вираж и хитрым ручным верчеванием направил ветроход к берегу.

На берегу, у самого льда, стоял Колька и важно, как будто это он построил ветроход, руководил желающими кататься, объяснял, употребляя непонятные слова: «давление ветра», «механика», «руль».

Настя старалась быть чинной, но каждый раз, как только ветроход подходил к берегу или уносился от него, она оглушительно визжала. Колька морщился и снисходительно смотрел на нее.

Вечный дед, довольный, вылез из ветрохода.

Колька начал усаживать очередную партию ребятишек, а к Родиону подошел Ерофей Соломин, поздоровался с ним.

– Починил, значит, байдовину-то?

– И воротца тоже починил. – Родион пристально посмотрел на него.