– Не затягивать. Обращаться к психотерапевту, что, в принципе, вы и сделали. Где-то интуитивно, на уровне подсознания, вы поняли, что ваш путь и ваша победа могут помочь и другим женщинам.

– Я как-то об этом не думала.

– Я же говорю, подсознательно, – профессор смотрел на Татьяну и улыбался. Ему была симпатична эта во многом несчастная, но сильная духом женщина.

– Вы гордитесь собой. Не краснейте и не стесняйтесь. Это нормально. Вы молодец.

О, довольно уютное местечко, – Михаил Львович обратил внимание на округлой формы беседку, обильно окутанную девичьим виноградом.

– Давайте присядем.

Они устроились за покрашенным светло-коричневой краской круглым столиком, стоявшим в центре беседки.

– Какой чудесный день, – расправляя плечи и вдыхая полной грудью, произнес Либерман.

Татьяна согласно кивнула головой, и ее светлые кудрявые волосы заиграли веселыми цветными переливами в лучах осеннего солнца.

«Красивая женщина», – подумал профессор, но, помня, на чем прервался, продолжил свою незаконченную мысль:

– Путь через помощь другим – это тоже выход, – он сделал ударение на последнем слове. – Именно так. «Выход» большими буквами. Новая цель, новый сценарий, новый смысл.

Либерман вдруг замолчал.

Татьяна удивленно посмотрела на него:

– Что-то случилось? – озабоченно спросила она.

– Да нет, Танечка, все нормально. Вы не возражаете, что я вас Танечкой назвал? Как-то фамильярно получилось.

Татьяна снова зарделась:

– Вы знаете, Михаил Львович, а мне даже как-то приятно. Как будто бы мы ближе стали.

– Ну тогда все в порядке. Обещаю не злоупотреблять диминутивами.

– Чем-чем?

– Диминутив – это уменьшительно-ласкательная форма. Простите, Татьяна, у меня такое бывает, – лицо Либермана было серьезно-спокойным, без тени иронии.

– Это, может быть, даже где-то профессиональное. Иногда использую в работе. Ну и с вами как бы само собой получилось. Не могу же я вас, ну или любого другого симпатичного мне пациента, погладить по головке или прижать себе. А через уменьшительно-ласкательное имя – это как бы поглаживание, такое психотерапевтическое. Чтобы человек почувствовал, что он не безразличен мне как врачу. И, если хотите, это одна из возможностей формирования эмпатии как состояния осознанного сопереживания текущему эмоциональному состоянию другого человека.

– А вы, Михаил Львович, меня уже рассматриваете как пациентку? – хитро щурясь и кокетливо улыбаясь, спросила Татьяна.

– Нет, боже упаси. Без вашего согласия… – и Либерман состроил гримасу, от которой молодая женщина рассмеялась звонко и заразительно. В уголках ее зеленых глаз появились маленькие морщинки искренности и доверия к человеку, разбудившему глубоко спрятанные чувства.

– А я бы не отказалась, – с очаровательной улыбкой продолжала Татьяна.

– В принципе, и я не возражаю, – уже серьезно произнес Михаил Львович. – Но у меня есть еще одно предложение. Может быть, оно вас удивит. Я понимаю, что ваши заметки – это глубоко пережитое и очень личное. Не всякий решится на такие откровения, о которых вы пишете. Это вещь интимная. Тем не менее вы, Татьяна, решились показать их совершенно незнакомому человеку, то есть мне. Не считаете, что это рискованно, я бы даже сказал, опрометчиво?

– Я думала об этом. Но это не спонтанное решение. Перед тем как прийти к вам, я интересовалась вами, читала о вас, смотрела ваши научные труды. Правда мало что поняла, но все же… Говорила с людьми, которые у вас лечились. Моя подруга ходила на ваши лекции в университете. Она без ума от вас. Так что я многое о вас знаю.

– Хорошо-хорошо, – удовлетворенный ответом, произнес Либерман. – Давайте вернемся к моему предложению.

– Давайте, – примирительно согласилась Татьяна.

– Помните, я уже говорил вам, что ваш текст интересен и уникален…

Татьяна пыталась возразить, но Либерман жестом руки приостановил ее:

– Он необычен и важен. Важен для многих людей, попавших в подобную ситуацию. Ваши заметки, если их немного «причесать», могли бы быть великолепным пособием для многих людей. Я вам помогу в этом.

Михаил Львович смотрел на Татьяну. Она была в нерешительности.

– Это может быть первым шагом к решению вашей проблемы. Сейчас вы находитесь в состоянии неопределенности. Состояние неустойчивого психоэмоционального равновесия. Во многом это критическая ситуация. Перед вами сейчас открыты многие пути. Но как выбрать правильный?

И вот здесь, может быть, даже сейчас, именно в этот момент, в этой точке пересекаются четыре очень важные линии: и смысла жизни, и жизненного сценария, и цели, и возможного предназначения.

– Не знаю… Получится ли… Раньше я немного писала… Статьи, заметки. Даже стихи пыталась… Но это давно было… – Михайловская все еще была в замешательстве.

– Правильность текстов, искусство писательского мастерства – это здесь не важно. Это не проблема. Главное, чтобы вы согласились, чтобы ваш опыт и знания увидели свет.

– Хорошо. Давайте попробуем. Я вам, Михаил Львович, всецело доверяю.

– Спасибо, – Либерман кивнул головой в знак благодарности. —

Перед публикацией вашей исповеди надо, конечно, подправить некоторые фрагменты. Оформить их в более художественном стиле. Прочитав вашу рукопись, я должен отметить, что вы достаточно хорошо и легко пишете.

На этот раз румянец благодарности разлился по лицу Татьяны.

– Пока я это вижу так: ваша исповедь, добавленные мною комментарии – и получится отличное пособие для женщин, которые попали в подобную сложную жизненную ситуацию. Что скажете? – заглядывая Михайловской в глаза, спросил профессор.

– Скажу, что неожиданно и здорово, – и после непродолжительной паузы:

– А можно я назову свою исповедь «Откровения жены алкоголика».

Или нет. Лучше: «Я – алкоголика жена».

Глава 2. Лунный свет – 1

Яркий лунный свет проникал сквозь тонкие тюлевые шторы и причудливыми узорами растекался по стенам. Через открытую балконную дверь доносились шорохи засыпающего города. Двенадцатый час. Скоро полночь, но я никак не могу заснуть. Ночные кошмары и тревоги реальной жизни остались где-то за горизонтом времени. Кажется, что все хорошо. Но прошлое не отпускает меня. Поворачивая время вспять, сознание тонкой иглой пронизывает пласты памяти. Отдавая в мозг, болезненные уколы следуют один за другим, принося с собой нестерпимые страдания. Я задаю себе вопрос, как долго это может продолжаться, и не нахожу ответа. Поток из мыслей превращается в лавину, которая сметает все на своем пути.

Волевым усилием заставляю себя вообще ни о чем не думать. Хватает буквально на несколько минут. И снова, помимо моего желания, сознание извлекает из глубин памяти безрадостные и печальные события. Правда, нередко бывают и проблески, когда фантастический луч воображения ярким светом на мгновение освещает будущее, но, словно испугавшись чего-то, вновь возвращается в прошлое.

Возможно, что сознание таким бесхитростным образом, раскачивая лодку памяти, пытается отгородиться от реалий настоящей жизни. Витающая в ощущениях тревога перед неизвестным будущим рождает этот сумасшедший танец мыслей.

Огромный неправильной формы диск небесного светила занял большую часть моего окна. Серебристо-желтый струящийся лунный свет заполнил все пространство, создавая ощущение нереальности происходящего. Хочется закрыть глаза и спрятаться под одеяло. Холодом и отсутствием жизни веет от этого ночного сияния.

Лунный свет. Какой-то он не живой. Нет в нем теплоты и радости. Как моя прошлая жизнь.

Время идет, оставляя позади себя череду трагических событий. Память пытается их забыть, и только бессонница как напоминание осталась мне в наследство от прошлого.

Глава 3. Начало

Алкоголь,

Высоко подняв голову,

Победоносно шествует по миру

И продолжает собирать свою

Ужасную и смертельную дань: