Юстасия не удержалась от ответа, хотя и сознавала, что роняет этим свое достоинство.
- Есть много женщин красивее Томазин, - сказала она, - так что это не бог знает какой комплимент.
Венн молча стерпел обиду и продолжал:
- А он на женскую красоту зорок, вы его могли бы как лозинку завить, только бы захотели.
- Уж если она не смогла, бывая с ним постоянно, так где же мне, когда я живу здесь и с ним даже не вижусь.
Охряник резко повернулся и глянул ей прямо в лицо.
- Мисс Вэй! - сказал он.
- Почему вы так это сказали - словно мне не верите? - Голос ее упал и дыханье пресеклось. - Еще смеете говорить со мной в таком тоне! - добавила она, силясь надменно усмехнуться. - Что вам пришло в голову?
- Мисс Вэй, почему вы притворяетесь, будто не знаете этого человека? То есть я понимаю почему. Он ниже вас, и вам стыдно.
- Вы ошибаетесь. Что все это значит?
Охряник решил играть в открытую.
- Я вчера был возле Дождевого кургана и все слышал. - сказал он. Женщина, что стала между Уайлдивом и Томазин. - это вы.
Для нее это было, как если бы вдруг развернулся занавес и она оказалась открыта всем взглядам в горьком своем унижении, как выставленная нагою напоказ жена Кандавла[15]. Уже не было сил сдержать трепет губ и подавить возглас изумления.
- Мне поздоровится, - торопливо проговорила она. - Нет, не то... Я не в настроении слушать вас. Оставьте меня.
- Мисс Вэй, я должен говорить, хоть, может, и сделаю вам больно. Я вот что хочу сказать. Кто тут ни виноват - она ли, вы ли, ей все-таки сейчас куда труднее, чем вам. Если вы бросите мистера Уайлдива, это будет для вас только выигрыш, потому что не пойдете же вы за него замуж? А ей так легко не выпутаться, - все ее осудят, если жених от нее сбежит. Вот я и прошу вас не потому, что у нее прав больше, а потому, что ее положение хуже, уступите его ей.
- Нет, нет, ни за что! - пылко вскричала она, совсем позабыв о своих недавних стараниях говорить с охряником, как с низшим. - Какое неслыханное оскорбление! Все шло хорошо - и вдруг мне велят смириться, да еще перед таким ничтожеством! Очень мило, что вы ее защищаете, но разве не сама она виновата в своем несчастье? Выходит, я никому не смею выказать расположения, не спросясь сперва у кучки безграмотных мужиков? Она пыталась отбить его у меня, а теперь, когда справедливо за это наказана, подсылает вас просить за нее!
- Клянусь вам, - с жаром перебил ее Венн, - она ничего об этом не знает. Я сам, от себя, прошу вас с ним расстаться. Этак лучше будет и для нее и для вас. Люди станут нехорошее говорить, если узнают, что благородная барышня тайком встречается с человеком, который так изобидел другую женщину.
- Я ей зла не делала; он был моим, когда о ней еще и не помышлял. А потом вернулся ко мне, потому... потому, что меня любил больше!.. выкрикнула она вне себя. - Но я теряю всякое самолюбие, оправдываясь перед вами... Чего я тут наговорила!..
- Я умею хранить тайны, - мягко сказал Венн. - Не бойтесь. Кроме меня, никто не знает о ваших свиданьях. Еще только одно - и я уйду. Вчера я слышал, вы как будто ему сказали, что вам противно здесь жить, что Эгдон для вас тюрьма?
- Сказала. Эти места довольно красивы, я знаю, есть какое-то обаяние, но я здесь как в тюрьме. И этот человек, о ком вы упоминали, он не спасает меня от этого чувства, хотя живет здесь. Я бы о нем и не думала, найдись тут кто-нибудь получше.
Охряник оживился; после этих слов его третий довод, который он пока что приберегал, уже не казался таким безнадежным.
- Ну вот, мисс, - начал он с запинкой, - мы теперь немножко открылись друг другу, и я скажу, что хотел вам предложить. С тех пор как я стал торговать охрой, мне много приходится разъезжать, как вам известно.
Она слегка наклонила голову и повернулась так, что перед глазами у нее была лежавшая глубоко внизу затопленная туманом долина.
- И во время моих разъездов я часто бываю возле Бедмута. Ну, а Бедмут чудесное место - прямо-таки чудесное, морская ширь блещет на солнце и дугой вдается в берег, и тысячи нарядных людей гуляют по эспланаде, оркестры играют, и морских офицеров там встретишь и сухопутных, и на каждые десять встречных девять в кого-нибудь влюблены.
- Знаю, - презрительно сказала она. - Я лучше вас знаю Бедмут. Я там родилась. А мой отец приехал из-за границы и был там военным музыкантом. Ах, боже мой! Бедмут!.. О, если б мне сейчас быть там!
Охряника поразила эта неожиданная вспышка скрытого огня.
- И ежели бы вы там очутились, мисс, - сказал он, - вы через неделю даже не думали бы об Уайлдиве - не больше чем об одном из стригунов, что вон там пасутся. Так вот, я могу это устроить.
- Как? - спросила Юстасия с жадным любопытством, вдруг сверкнувшим в ее обычно полусонных глазах.
- Мой дядя двадцать пять лет был доверенным лицом у одной богатой вдовы, у которой есть там отличный дом на самом берегу, окнами на море. Теперь она уже старая и хромая, и ей нужна молодая компаньонка, чтобы могла ей читать и петь, но она еще никого не нашла себе по душе, хотя помещала объявленья в газетах и уже перепробовала с полдесятка. А вам она будет рада-радехонька, и мой дядя все устроит.
- Но там, может быть, работать придется?
- Да нет, настоящей работы никакой - так, почитать, поговорить... И потребуетесь вы ей только после Нового года.
- Я так и знала, что это работа, - сказала она, снова поникнув.
- Ну, иной раз, может, придется немножко похлопотать, сделать что-нибудь для ее развлеченья... Бездельник, пожалуй, назовет это работой, но рабочий человек - игрой. Зато подумайте, какая у вас будет жизнь, мисс, сколько интересного увидите и замуж выйдете за джентльмена. Она велела дяде поискать какую-нибудь достойную барышню из усадьбы, городских она не любит.
- Ну да, это значит из кожи лезть, чтобы ей угодить. Нет, не поеду. О, если бы я могла жить в шумном городе, как прилично даме, быть сама себе госпожой, делать, что хочу, - за это я всю вторую половину жизни бы отдала. Пусть умру молодой, только бы так пожить!
- Помогите мне сделать Томазин счастливой, мисс, и у вас будет шанс, еще раз попытался уговорить ее Венн.
- Шанс!.. Никакой это не шанс, - с презрением бросила она. - Да и что, в самом деле, может мне предложить такой бедняк, как вы? Я иду домой. И больше мне нечего сказать. А вам разве не нужно кормить лошадей, или штопать мешки, или искать покупателей на ваш товар, что вы тут попусту тратите время?
Венн не проронил больше ни слова, только отвернулся, чтобы она не увидела горечи разочарованья на его лице, и, заложив руки за спину, пошел прочь. Ясность ума и сила, которые он нашел в этой одинокой девушке, с первых же минут разговора поколебали в нем надежду на успех. Зная, как она молода и в какой глуши до сих пор жила, он ожидал встретить деревенскую простушку, для которой вполне годились бы его приманки. Но то, что могло соблазнить более слабых, только оттолкнуло Юстасию. А меж тем для жителей Эгдона Бедмут всегда был магическим словом. Этот растущий портовый городок и посещаемый королем курорт с минеральными источниками отображался в их уме как некая вершина цивилизации, непостижимым и пленительным образом совмещавшая в себе оживление и пышность Карфагена, неги Тарента, красоты и целительность Байи. Представление Юстасии об этом городе было не намного реальнее. Но она все же не согласилась пожертвовать своей независимостью ради того, чтобы туда попасть.
Когда Диггори Венн удалился, Юстасия подошла к насыпи и стала смотреть на лежащую внизу дикую и живописную долину - в ту сторону, откуда вставало солнце и где жил Уайлдив. Туман уже немного осел, и вершины деревьев и кустов чуть проглядывали вкруг его дома, как будто постепенно прокапывая себе ход наверх сквозь огромную белую паутину, закрывавшую их от дневного света. Воображение Юстасии явно влеклось туда - неопределенно и прихотливо, то завиваясь вокруг него, то снова развиваясь, но опять и опять возвращаясь к нему, как к единственной точке видимого ей мира, вокруг которой могли кристаллизоваться мечты. Человек, который вначале был для нее забавой и так и остался бы ее минутной прихотью, если бы вовремя ее не покинул, теперь снова стал для нее желанным. Его равнодушие оживило ее любовь. Ленивый ручеек ее чувств к Уайлдиву, запруженный руками Томазин, превратился в бурный поток. Когда-то она смеялась над Уайлдивом, но это было до того, как другая подарила его своей благосклонностью. Часто бывает, что капелька иронии, внесенная в положение, уже ставшее пресным, вновь сообщает ему остроту.
