Я перелистал странички журнала. Запомнилась одна картинка. Под развесистым деревом изображен умирающий немецкий солдат. Стоя на коленях, он склонил голову на руки ангелоподобной, светящейся благочестием девушки. Все это нарисовано в полутонах с каким-то "потусторонним" освещением. Девушка нежно гладит голову умирающего. Выражение лица солдата, отправляющегося на тот свет, блаженное. Смысл картины: умереть за фюрера - высшее призвание немца.

На следующей странице - красочная иллюстрация, изображающая тяжелое немецкое орудие, около которого хлопочет орудийный расчет, а на горизонте пылающие строения.

Все это было довольно прозрачным намеком. Но нам приходилось проявлять дипломатическую любезность, разговаривать вежливо и с улыбкой произносить на банкетах взаимные тосты, чокаясь со своими соседями.

Чуть ли не в день приезда пришлось быть на банкете в честь нашей делегации в отеле "Кайзергоф".

Мы приехали в роскошный отель, вестибюль которого представлял собой жужжащий улей. Множество немцев во фраках, смокингах, военных мундирах с орденами и медалями заполняли зал. Сквозь раскрытые двери был виден огромный, красиво сервированный стол, а на стене перед входом в зал - план стола с указанием места каждого из гостей. В назначенное время всех пригласили к столу.

Хозяин банкета, министр Риббентроп, любезно улыбался направо и налево. Я быстро нашел свое место и раскланялся со своими соседями. Перед каждым из нас на приборе лежали меню и визитная карточка с обозначением фамилии, имени и чина приглашенного.

Захотелось узнать, кто сидит рядом со мной. Я скосил глаза направо и увидел карточку генерала Тодта - одного из крупнейших инженеров и организаторов германской военной техники.

Взглянув на карточку своего визави, убедился, что это фон Папен, бывший вице-канцлер Германии. В первую мировую войну фон Папен был не то военным, не то морским атташе в Америке.

Бесцветные глаза его ничего не выражали даже в тот момент, когда, обращаясь к своему соседу, он поднимал бокал с вином и пытался изобразить на своем лице подобие улыбки. Он до конца своей жизни, подобно всем фашистским главарям, остался лицемером. Когда через пять лет фон Папен был взят англичанами в плен, он смиренно спросил:

- Что вы от меня, старика, хотите?

После войны Международный военный трибунал судил Папена как одного из главных немецких военных преступников.

Левым моим соседом был престарелый адмирал, не помню его фамилии. Шамкая беззубым ртом, он вдруг заговорил со мной по-русски:

- Не удивляйтесь, что я знаю ваш язык. Я был морским атташе в Москве в 1927 году, когда, помните, произошла история с покушением на советника нашего посольства. С тех пор я в Москве не был. Сейчас работаю экспертом в министерстве иностранных дел.

Банкет внезапно был прерван. Раздался вой сирены, хозяева всполошились, повскакали с мест. Немецкие офицеры предложили нам свои услуги для того, чтобы отвезти в бомбоубежище замка Бельвю. Мы вышли на улицу. Стояла светлая, лунная ночь. Где-то высоко-высоко в небе жужжали английские самолеты. Бесчисленные лучи прожекторов шарили по небу, пытаясь их отыскать. Бухала зенитная артиллерия.

Постепенно лучи прожекторов уходили в сторону, за ними удалялись и выстрелы зениток.

В ту пору английская авиация была еще слаба и немногочисленна по сравнению с немецкой. При налетах берлинцы часто отделывались одним испугом. Больших бед, как это стало позже, английские самолеты им не приносили.

Назавтра предстоял прием у Гитлера.

Из нашей резиденции - замка Бельвю - мы поехали по аллее Побед, через Брандербургские ворота, по Унтер-ден-Линден, свернули направо, на Вильгельмштрассе, где помещался въезд в новую имперскую канцелярию - так именовался дворец, служебная резиденция Гитлера, занимавшая целый квартал в центре Берлина.

Перед нами распахнулись ворота, и мы въехали во внутренний двор новой канцелярии. Двор имел форму правильного прямоугольника, окаймленного с четырех сторон совершенно плоскими серыми стенами каменных зданий одинаковой высоты, с прямоугольными глазницами окон. Такими же серыми каменными плитами был устлан гладкий, как шахматная доска, двор. Создавалось впечатление, что попали в какую-то каменную коробку. Лишь в противоположной воротам стене был внушительный подъезд с огромными зеркальными дверями.

У подъезда, так же как и у ворот, каменными изваяниями стояли эсэсовцы в серо-зеленых мундирах, в стальных касках с фашистской эмблемой, с отличительными значками эсэсовских частей: череп и скрещенные кости.

Нас ввели в вестибюль и пригласили сесть. Обстановка здесь была роскошная. Пол вестибюля сплошь застлан мягким красным ковром, мебель дорогая, стены увешаны картинами известных художников. Какие-то прилизанные военные разговаривали между собой благоговейным шепотом. Они беззвучно сновали туда и сюда, постоянно щелкали каблуками друг перед другом и отдавали фашистское приветствие.

Торжественная обстановка, тишина, шепот - все это, очевидно, создавалось для того, чтобы психологически подготовить человека, который должен был "предстать" перед фюрером.

Через 5 - 10 минут ожидания тем же полушепотом была дана какая-то команда. Щелканье каблуков усилилось. Дипломат, сопровождавший нас, изогнулся в три погибели, сделал жест в сторону арки, ведущей в другую комнату. Мы поняли, что нас приглашают пройти.

Мы встали и направились в другую комнату. В дверях я неожиданно увидел Адольфа Гитлера. Он стоил в ожидании нас и, пропуская в комнату, здоровался со всеми; каждого из нас ему представляли. Вслед за Гитлером цепочкой стояли Риббентроп, Геббельс, Гиммлер, фельдмаршал Кейтель и Лей.

Гитлер был в коричневом пиджаке, черном галстуке и черных брюках традиционный костюм члена фашистской партии. Наружность невыразительная. Пресловутый чуб на лбу, серые, водянистые глаза, нездоровый, серовато-желтый цвет лица, неэнергичное пожатие влажной мясистой руки произвели неприятное впечатление. Вскинув взгляд своих оловянных глаз при рукопожатии, он тотчас же переводил его на другого.