Я привел примеры косности наших строителей и рассказал, в частности, о тех препонах, которые ставятся под видом норм, стандартов и всевозможных положений. Говорят о стандартах, а в то же время каждая архитектурная мастерская проектирует заново все от начала до конца, вплоть до оконных шпингалетов и дверных ручек.
- Вмешиваются в каждую мелочь, не дают шагу ступить и все ссылаются на строительные законы, - жаловался я. - А мне хочется свое КБ сделать поскорее, и не хуже, чем на Западе.
- А вы их не слушайте, если уверены в своей правоте, делайте, как считаете нужным, - сказал Сталин.
- Как же не слушать - не дадут строить!
- Очень просто, скажите, что Сталин и Молотов разрешили.
- Кто же этому поверит?
- Пусть у нас проверят, мы подтвердим. Вспоминается и такой случай.
Однажды вызвали меня и дали важное задание. Сталин сказал:
- Дело срочное, выполнить его нужно быстро. Чем помочь?
Я говорю:
- Ничего не нужно, все у меня есть для того, чтобы сделать.
- Хорошо, если что будет нужно - не стесняйтесь, звоните, обращайтесь за помощью. Тут я вспомнил:
- Товарищ Сталин, есть просьба! Но это мелочь, стоит ли вас утруждать?
- А ну!
- При выполнении этого задания потребуется много ездить по аэродромам, а у меня на заводе плохо с автотранспортом. Мне нужны две машины М-1.
- Больше ничего? Только две машины?
- Да, больше ничего.
Из Кремля я вернулся на завод. Встречает меня заместитель:
- Сейчас звонили из Наркомата автотракторной промышленности, просили прислать человека с доверенностью - получить две машины М-1.
И дает подписать доверенность. На другой день две новенькие машины М-1 были уже в заводском гараже.
К вечеру позвонили из ЦК: спросили, получены ли автомашины. Это уже проверка исполнения.
В 1939 году я получил новую квартиру в доме наркомата на Патриарших прудах. Там же поселились конструкторы Ильюшин и Поликарпов.
Дом - новый, телефон поставили только Поликарпову. Несколько раз по вызову Сталина меня приглашали к телефону в квартиру Поликарпова, расположенную этажом ниже. Я чувствовал себя страшно неловко. Поэтому однажды, когда прибежавшая работница Поликарпова сказала, что меня просят сейчас же позвонить Поскребышеву, то есть Сталину, я, чтобы не стеснять Поликарпова, пошел в соседний магазин и позвонил из автомата. В разговоре Сталин спросил, почему я так долго не звонил. Я объяснил, что звоню из автомата. Он удивился:
- Как, у вас нет телефона?!
На другой день, вернувшись вечером с работы домой, я увидел в квартире городской телефон.
Но это было еще не все. При ближайшем разговоре Сталин поинтересовался некоторыми подробностями вооружения одного нового самолета и задал вопрос, на который я отказался ответить.
- Не могу, товарищ Сталин, говорить с вами об этом.
- Почему?
Такие вопросы по городскому телефону обсуждать запрещено.
Ах, верно, я и забыл! А что, у вас на квартире нет прямого телефона?
- Конечно, нет.
- По штату не положено? - засмеялся Сталин. - Ну хорошо, спокойной ночи.
И опять, точно так же, как и в первом случае, на следующий день я обнаружил у себя на письменном столе рядом с городским телефоном еще один аппарат. Это был правительственный телефон так называемая "вертушка". "Вертушкой" он назывался потому, что в то время в Москве городская телефонная сеть была ручной, то есть приходилось называть номер телефонистке центральной станции, а в Кремле установили первую в Москве автоматическую телефонную станцию. Вызов абонентов этой ограниченной количеством номеров правительственной телефонной станции происходил так, как это делается теперь, то есть каждый вертел диск аппарата, отсюда и название "вертушка". Позже этот телефон называли "кремлевка".
Конец декабря 1939 года.
У Сталина хорошее настроение, он шутит, смеется. Расхаживает вдоль кабинета, пыхтит погасшей трубкой.
- А сколько вам лет, молодой человек?
- Тридцать три, товарищ Сталин.
- Сколько, сколько? Тлицать тли? - шутит он, желая подчеркнуть мое "младенчество". - Это хорошо.
Набил трубку табаком, разжег ее, остановился передо мной и уже серьезно:
- Вы коммунист?
- Да, товарищ Сталин.
- Это хорошо, что коммунист, это хорошо...
И он опять стал прохаживаться, повторяя в раздумье: "Хорошо, хорошо"...
Очень скоро я понял, почему в этот вечер Сталин интересовался моим возрастом и партийной принадлежностью.
В наркомате
Заместитель наркома. - Напрасные опасения. - Руководство для конструкторов. - Неприятное письмо. - Лондонские газеты сообщают. - Новая техника создана, дело за массовым производством.
9 января 1940 года произошло событие, оказавшее большое влияние на всю мою будущую работу, особенно во время войны.
Я сидел за столом в кабинете у себя в конструкторском бюро, занятый составлением доклада о ходе испытаний нашего истребителя. Раздался звонок кремлевского телефона, и мне сообщили, что будет говорить Сталин.
- Вы очень заняты? Вы не могли бы приехать сейчас? Нам надо решить с вашей помощью один организационный вопрос.
Я вызвал машину и через 15 минут был в Кремле.
- Вас ждут, идите скорее, - сказал Поскребышев.
В кабинете кроме нескольких членов Политбюро находился также коренастый, русоволосый, не знакомый еще мне человек.
Сталин поздоровался, пригласил сесть и сказал, что ЦК решил освободить от должности наркома авиационной промышленности М. М. Кагановича, как несправившегося. Сталин дал Кагановичу довольно нелестную деловую характеристику.
- Какой он нарком? Что он понимает в авиации? Сколько лет живет в России, а по-русски как следует говорить не научился!
Тут мне вспомнился такой эпизод. Незадолго до того М. М. Каганович при обсуждении вопросов по ильюшинскому самолету выразился так: "У этого самолета надо переделать "мордочку"". Сталин прервал его: "У самолета не мордочка, а нос, а еще правильнее - носовая часть фюзеляжа. У самолета нет мордочки. Пусть нам лучше товарищ Ильюшин сам доложит".
Новым наркомом назначался Алексей Иванович Шахурин. Мы были представлены друг другу.