Литмир - Электронная Библиотека
A
A

- Вот теперь вы согласится со мной, - сказал он мне по-английски, когда я расскажет, что она творит. Теперь вы увидит, какой она вредный. Он вздохнул и со свистом выпустил воздух сквозь зубы. - Она хочет давать концерт! - выкрикнул он, повернулся и пошел прочь.

Через несколько дней мы получили приглашение послушать Грейс у Эболинов. Миссис Эболин - это наша провинциальная муза. Благодаря своему брату, романисту У.Х.Тауэрсу, она приобрела знакомых в литературных кругах, а щедротами своего супруга - преуспевающего зубного хирурга довольно большую коллекцию картин. На стенах ее дома можно увидеть Дюфи, Матисса, Пикассо и Брака, но картины, подписанные этими именами, прескверные, а как муза миссис Эболин на редкость ревнива. Любую другую женщину с такими задатками назвали бы у нас в округе вульгарной плагиаторшей. Все картины написаны, конечно же, ею самой, и любой поэт, приезжающий на уик-энд к Эболинам, становится ее поэтом. Она выставит его на всеобщее обозрение, будет просить его почитать и даже разрешит вам пожать ему руку, но если вы попытаетесь сблизиться с ним или станете говорить с ним больше минуты-двух, она тут же встрянет с видом алчной собственницы и таким тоном прервет вас, точно застигла за кражей столового серебра. И вот Грейс, как я подозреваю, стала главным бриллиантом в ее короне. Концерт был назначен на воскресенье во второй половине дня; погода стояла чудесная, но поехал я с большой неохотой. Возможно, это повлияло на мое восприятие, но и все вокруг говорили, что Грейс пела ужасно. Она исполнила около дюжины песен - преимущественно на английском языке, преимущественно допотопных и о любви. Буби отчаянно вздыхал между номерами, и я знал: он считает, что все это Грейс задумала от безграничной своей злости - и складные стулья, и вазы с цветами, и горничные, ожидавшие, когда настанет время подавать чай. По окончании концерта Буби держался любезно - только нос у него стал поистине огромным.

Какое-то время мы не встречались, затем однажды вечером я прочел в местной газете, что Маркантонио Парлапьяно попал в автомобильную катастрофу на шоссе номер 67 и находится в Платнеровской больнице. Я тотчас поехал туда. Разыскав на этаже сестру, я спросил, где можно его найти, и она весело сказала:

- О, вы хотите видеть Тони? Бедный старина Тони! Тони ведь не спикает инглиш.

Он лежал в палате с двумя другими больными. У неге была сломана нога, выглядел он ужасно и чуть не плакал. Я осведомился, когда он предполагает вернуться домой.

- К Грейс? - переспросил он. - Никогда. Я туда никогда не вернется. Теперь у нее живут отец и мать. Они добиваются, чтобы мы разъехались. Так что я уезжает в Верона. Сажусь на "Коломбо" двадцать седьмого числа. - Он всхлипнул. - Знаете, о чем она меня просит? - сказал он.

- Нет, Буби. О чем же?

- Она просит, чтобы я переменил имя. - И он расплакался.

Я проводил его в порт и посадил на "Коломбо" - не столько потому, что такая уж была у нас дружба, сколько потому, что я люблю корабли и морские путешествия. Больше я его не видел. Конец этой истории имеет к нему не больше отношения, чем описанная мною стена в Вероне, но я вспомнил о Буби, когда произошло то, что читатель прочтет ниже, и я решил включить это в рассказ о нем. Дело было в Симферополе, что находится в шестидесяти милях от Ялты, в глубине материка, за Крымскими горами. Приехав с побережья на такси, я ждал самолета на Москву, и тут мне попался один американец. Мы оба, естественно, очень обрадовались возможности поговорить по-английски, тотчас отправились в ресторан и заказали бутылку водки. Мой новый знакомый работал инженером на заводе химических удобрений в горах и летел на родину в полуторамесячный отпуск. Мы сели у окна, выходившего на довольно пустынное летное поле. У нас в Штатах так выглядят частные аэродромчики, разбитые в пригородах главным образом для чартерных самолетов. Зал был радиофицирован, и молодой, очень чистый и певучий женский голос что-то объявлял по-русски. Что именно, я толком понять не мог, но, по-моему, Игоря Васильевича Крюкова просили подойти к билетной кассе "Аэрофлота".

- Сразу вспомнилась жена, - сказал мне мой новый знакомый. - Из-за этого голоса. Сейчас мы в разводе, но были женаты пять лет. Всем она была хороша. И смазливая, и аппетитная, и умная, и любила меня, и отлично готовила, и даже кое-какие деньжата имела. Собиралась стать актрисой, а когда ничего у нее не получилось, не разочаровалась, не озлобилась. Просто поняла, что не выдерживает конкуренции, и махнула на это дело рукой. Словом, она не из тех баб, которые потом принимаются ныть, будто отказались от блестящей карьеры. У нас была маленькая квартирка в Бейсайд, и жена стала искать поблизости работу, а поскольку она была натренированная - я хочу сказать, голос-то ведь у нее был поставлен, - ее взяли в Ньюаркский аэропорт делать объявления по радио. Голос у нес очень красивый - такой спокойный, задорный, певучий, и говорит она без всякой аффектации. Работала она сменами - по четыре часа, ну и делала всякие объявления по радио: "Пассажиров, вылетающих самолетом компании "Юнайтед" в Сиэтл, просят пройти к выходу шестнадцать!", "Мистера Генри Тэвистока просят подойти к билетной кассе компании "Америкэн"!", "Мистера Генри Тэвистока просят подойти к билетной кассе компании "Америкэн"!" По-моему, эта девушка сейчас объявляет нечто подобное. - Он мотнул головой в сторону громкоговорителя. - Работа у жены была отличная: она ведь была занята всего четыре часа в день, получала куда больше меня и располагала достаточным временем, чтобы и по магазинам походить, и обед приготовить, и проявить внимание к мужу, а она по этой части была большая мастерица. Ну, когда у нас на банковском счету накопилось тысяч пять, стали мы подумывать о том, чтоб завести ребенка и перебраться в пригород. К тому времени она работала в Ньюаркском аэропорту уже лет пять. И вот как-то вечером перед ужином сижу я, пью виски, читаю газету и вдруг слышу, она на кухне произносит: "Прошу пройти к столу! Ужин готов. Прошу пройти к столу!" Произносит этим своим певучим голосом, каким читает объявления в аэропорту; я обозлился и говорю: "Лапочка, не разговаривай со мной так таким голосом", а она снова: "Прошу пройти к столу!" - совсем как если б говорила: "Мистера Генри Тэвистока просят подойти к билетной кассе компании "Америкэн"!" Тогда я ей говорю: "Лапочка, у меня такое чувство, точно я сижу в аэропорту и жду самолета. Я хочу сказать, у тебя очень красивый голос, но ты говоришь как машина". Тут она мне отвечает этим своим тщательно модулированным голосом: "Боюсь, теперь уж ничего не поделаешь" - и улыбается этакой заученной сладенькой улыбочкой - так улыбаются служащие авиакомпаний, когда твой самолет задерживается на четыре часа, и ты не успеваешь пересесть на другой самолет, и тебе предстоит торчать целую неделю в Копенгагене. Тут мы сели ужинать, и, пока мы ужинали, она говорила со мной все тем же ровным, певучим голосом. У меня было такое ощущение, будто я ужинаю, а рядом крутится магнитофонная лента. Ну, после ужина мы посмотрели телевизор, потом она легла и кричит мне: "Прошу в постель! Прошу в постель!" Точно приглашает пассажиров, вылетающих в Сан-Франциско, пройти к выходу номер семь. Я лег, утешаясь мыслью, что наутро все наладится.

4
{"b":"72891","o":1}