Дракон приземлился на поле,

Сложно считать, что ты спишь…

Хотя сон был свойственен этому веку

Из песен БГ

Бывают дни

Валерий Галактионович с самого утра сегодня был крайне бледен. Впрочем, это нисколько его не портило. Напротив, восковая белизна его высокого надменного лба обнаруживала в нем сегодня фигуру незаурядную и глубокомысленную, в противоположность всегдашнему амплуа стареющего бабника.

Валерий Галактионович сегодня с самого утра был не только бледен, но и холоден. Новый с иголочки костюм, ослепительно белая рубашка… Он был настолько холоден, что, если бы он забыл в нагрудном кармашке шариковую ручку, можно было бы не беспокоиться, что она растечется от тепла и обнаружит себя некрасивым чернильным пятном в области впалой груди Валерия Галактионовича, как это постоянно случалось раньше.

Даже осанка Валерия Галактионовича сегодня была особенно восхитительной. Сегодня с самого утра Валерий Галактионович предстал перед всеми с по-гимнастически распрямленными плечами, во фрунт. В другие дни, он бы побоялся так выпрямить позвоночник: подобная дерзость могла бы отозваться острой болью. Но сегодня Валерий Галактионович не боялся ничего. Бывают такие дни в жизни человека, когда ему больше нечего бояться.

Сегодня с самого утра Валерия Галактионовича, почувствовав в нем разительную перемену, окружали дамы. Каждая немного склоняла перед ним голову, как будто в знак почтения, никто не хихикал за его спиной.

С самого утра Валерию Галактионовичу несли цветы. С самого утра Валерия Галактионовича хвалили за все мыслимые и немыслимые заслуги.

Бывают дни.

С самого утра Валерий Галактионович был мертв

Глупая история

Николай Иванович любил сидеть, поджав под себя ноги.

Это очень раздражало Веру Петровну, и она неоднократно высказывала ему свои претензии.

Николай Иванович Веру Петровну любил, но ног с дивана не убирал.

Характер Николай Иванович от природы имел мягкий, даже слишком мягкий, домашние звали его не иначе, как «Коленькой», причем даже при посторонних. Если случалось, к примеру, друзьям или сослуживцам Николая Ивановича прийти к ним в дом, из кухни непременно высовывалась кудрявая голова Веры Петровны с этим неприличным «Коленька».

Николай Иванович каждый раз искренне краснел перед сослуживцами, ведь они могли решить, что он «баба» и «каблук». А ведь этого никак нельзя было допустить.

Поэтому Николай Иванович вздыхал и шел с коллегами, исступленно напивался до поросячьего визга, не потому что любил это дело, но, чтобы все видели, что в он в доме хозяин и никто ему не указ, и вернется он домой когда и каким захочет.

Вера Петровна была умная женщина, два высших образования, но такой пустяк понять не могла. Ведь именно из-за ее «Коленьки» Николай Иванович, прораб и вообще мастер на все руки, должен был оправдываться перед всем миром и доказывать, что он не нюня.

Вера Петровна обижалась на мужа за пьянство. Вера Петровна даже искренне завидовала подругам, мужья которых пили «по чуть-чуть». Как человек, склонный к самообразованию, Вера Петровна изучила массу книг по семейной психологии, купила кружевное белье и научилась готовить всевозможную бешамель.

В одном журнале Вера Петровна вычитала, что мужчины немного сродни собакам, и их полагается дрессировать. «Должен быть какой-то каприз в женщине, – поучала статья, – и надо заставить выполнить мужчину самый глупый каприз, тогда он покорится и станет доверчив».

На женских форумах сообщали о всевозможных капризах, вроде платьев и духов, но Вера Петровна была человеком образованным. Она понимала, что если и добьется норковой шубы, то покупка будет осуществлена из ее семейного бюджета, поэтому она сама же и будет потом сидеть несколько месяцев на хлебе и воде.

Выход нашелся сам собой – делом всей жизни Веры Петровны теперь стала необходимость заставить Коленьку не поджимать под себя ноги.

Николай Иванович не заметил перемен в жене, разве только одну: раньше он терпел только её «Коленька» при сослуживцах и гостях, в ресторанах и магазинах, теперь к этому добавилось маниакально-настойчивое «убери ноги с дивана».

Николай Иванович, всю жизнь боявшийся прослыть подкаблучником, перепугался не на шутку, ведь если он даст слабину и согласится убрать ноги с дивана, последние бастионы его мужской свободы и независимости падут.

Поэтому, хоть Николай Иванович и очень любил жену, но ноги с дивана не убирал.

Вера Петровна сердилась, ругалась, умоляла и плакала. Муж не сдавался, посиделки его с друзьями стали чаще. К ним прибавилось теперь и еще одно: раньше он пил, чтобы доказать друзьям, что не каблук, теперь он пил, чтобы доказать себе то же самое.

По утрам к похмельному запаху изо рта примешивался сжигающий внутренности стыд от того, что он, Николай Иванович, так дурно поступает с своей женой. Глубокие внутренние монологи Николая Ивановича стали продолжительнее, большею частью теперь они были посвящены выяснению того, кто все-таки виноват в том, что он вчера напился. Вывод был сух и ясен: Вера Петровна и виновата со своим «Коленькой».

Николай Иванович даже пробовал побить Веру Петровну за то, что она довела его до такой жизни. Однако не смог: то ли воспитание, то ли любовь к жене не дали ему этого сделать. После такой провальной попытки Николай Иванович навсегда потерял к себе уважение. И запил окончательно и бесповоротно, навсегда, без внутренних диалогов и стыда.

Характер Николая Ивановича был мягкий, а сердце хрупкое. Через неделю Николая Ивановича не стало.

Безутешная вдова заказала на похороны венок с надписью «Любимому Коленьке»

Да, будьте счастливы вы, наконец!

Дни рассыпались как бусины из дешёвого ожерелья. Лёгкие, как будто пластмассовые, они моментально закатывались в разные уголки памяти.

Она пыталась собрать их воедино и нанизать на личную нить временной последовательности. Отыскивать их в тумане сознания становилось все тяжелее и мучительнее. И тем тяжелее, что находились они в совершенном беспорядке и беспрестанно путались.

Один Она нашла прямо за ножкой низенькой табуретки. Короткое воспоминание. Ножка табурета, на ней большая терка для шинковки капусты. Мамины руки. Мама показывает:

– Вот морковки столько, сколько рука захватит. Кидаешь и мнешь.

Руки у мамы были разные. Ногти не росли почему-то никогда. Были мягкими и быстро ломались. На правой руке они всегда были треугольными, а на левой – закругленными. Позже, когда Она сама квасила капусту, Она постоянно видела эти мамины руки, «сколько захватит».

Она посмотрела на свои. Её руки были другими. Почему-то ногти резко очерчивались грязной черной каёмкой. Почему? Может быть, Она что-то копала в саду? Может, у Нее есть сад? Да, наверно! У Нее определенно есть сад и Она что-то там сажает. Что? Морковь? Она завертела головой, оглядываясь по сторонам, желая отыскать хоть маленький огородик, хотя бы на окне. Но не нашла ровным счетом ничего.

Но ведь должен быть? Сад. А в нем розовые розы… Она точно помнила, что нужно было посадить белые, а почему-то выросли розовые. Перед глазами вновь мелькнула яркая картинка. Красочная страница книги. На рисунке какие-то смешные человечки большими кистями перекрашивали розы. Немного поодаль на это, раскрыв рот, смотрела маленькая девочка. Девочка была очень хорошенькая, с растрепанными волосами и сонными глазами. Впрочем, девочка не была нарисованной, а лежала рядом в кровати.

Дочь? Да-да! У меня есть дочь, и мы вместе любим читать «Алису в стране чудес». О, прекрасные вечера, которые мы проводим с ней за чтением. Она так хохочет, когда я изображаю мартовского кролика: «Ой, мои бедные усики!»