Мы прошли до поворота, пересекли проезжую часть, завернули в какой-то огороженный бетонным забором довольно-таки грязный, дико заросший кустами и деревьями и оттого унылый и темный парк, и направились по одной из дорожек в сторону видневшихся вдали кирпичных многоэтажек.

– Ты куда-то спешишь? – немного отстав, спросил Тофель.

– Да нет, – обернувшись, ответил я и остановился.

Олег Николаевич подошел ближе, огляделся и плюхнулся на расположенную неподалеку скамейку. Я вздохнул, с тоской посмотрел на часы и сел рядом.

– Люблю позднюю очень, – сказал Тофель. – Голые деревья, туман и холод. Во всем этом есть какой-то жуткий нуар, умиротворение и в то же время предельное откровение. Такое ощущение, что ты уже помер и теперь вроде как со стороны наблюдаешь за тем, что стало после тебя.

Слово «нуар» я слышал впервые и хотел было уже спросить, что оно означает, но не стал этого делать. Вообще был не намерен общаться с пьяным, а желал только одного – побыстрее вернуться обратно.

При этом я заметил, что Олег Николаевич на свежем воздухе немного протрезвел. Во всяком случае, взгляд его перестал быть осоловело мутным и приобрел какое-то похмельно-лирическое выражение.

– Обиделся на меня? – вдруг спросил Тофель.

– О чем это вы? – прикинулся я дурачком, будто не понял вопроса.

Было холодно и на стылом воздухе меня пробил озноб.

– Ладно, забудь обо всем. Жизнь слишком короткая штука, чтобы тратить ее на выяснение отношений. – Олег Николаевич вздохнул и продолжил: – Я, в свою очередь, охотно признаю, что с самого начала относился к тебе несколько предвзято.

Я промолчал, всем своим видом показывая, что все это меня не касается, поскольку слишком хорошо знаю копеечную цену любого похмельного признания. Но в следующее мгновение я начисто лишился речи, так как Тофель взял мою руку, поднес к своим губам и попытался согреть дыханием.

– У тебя пальцы совсем ледяные, – сказал он и при этом так странно посмотрел мне в глаза, что меня сразу же будто огнем обожгло и оглушило громом.

Конечно, во всей этой ситуации в общем-то если разобраться не было ничего криминального, но я все-таки поспешил отдернуть руку, вскочил со скамейки и огляделся по сторонам – не заметил ли кто все это.

Из стылого холода меня бросило в жар, уши мои пылали пунцовым огнем, дыхание сбилось и участилось, мне катастрофически не хватало воздуха.

– Пойдемте. Вас, наверное, дома ждут, – сказал я, и спрятал руки поглубже в карманы.

– Никто меня не ждет, – ответил Тофель и усмехнулся, после чего медленно поднялся и поплелся следом за мной.

На душе у меня было просто на редкость погано.

– Я вот время от времени думаю: зачем я пришел в этот мир? – вроде как разговаривая с самим собой, принялся вслух размышлять Тофель. – Какую пользу всевышний хотел извлечь из моего появления на этом свете? Может, он хотел, чтобы я наклепал детей и продолжил род человеческий? Но это же полный абсурд! Семья и брак мне абсолютно противны и противопоказаны. Может быть, он хотел, чтобы я стал великим ученым и спас планету от какой-нибудь там беды или чумы? – Тофель снова усмехнулся. – Но это же тоже чушь собачья. Я не настолько люблю человечество, чтобы совершать ради него подвиги.

Зачем он мне все это рассказывал, я так и не понял и, не оглядываясь, шагал впереди, мечтая только об одном – чтобы этот дурацкий парк как можно скорее закончился.

– Знаешь, я когда-то был такой же, как ты, верил в свое предназначение, думал, что горы могу свернуть. Только, в отличие от тебя, пятнадцать лет назад пришел не в адвокатуру, а в следователи.

Я сразу догадался, о чем он хотел завести со мной речь. Эту историю в последнее время я просто уже выучил наизусть. Мои новые коллеги нашептывали про Тофеля, что он следователь, что называется, от бога, только вот в один прекрасный день вся его блестящая карьера полетела к чертям собачьи из-за каких-то там процессуальных нарушений и служебных злоупотреблений. Говорили даже, что Тофель едва не предстал перед судом, – ему всерьез даже грозила отправка в места не столь отдаленные, но вышестоящее руководство в тот момент сжалилось и решило ограничиться банальным увольнением, как-то там все очень ловко замяв и прекратив дело. В итоге, после своего нелицеприятного ухода и последующего полугодичного пребывания в состоянии наидичайшего запоя Тофелю пришлось круто менять судьбу и подаваться в так нелюбимые им адвокаты.

– В общем, сначала ты пашешь как проклятый, строишь какие-то планы, на что-то надеешься, а потом к тебе приходит его величество господин Злосчастный Случай, и кирдыкс всем твоим мечтам.

Сказав это, Олег Николаевич остановился и закурил.

Мне тоже пришлось остановиться, размышляя над глобальным вопросом: «Выберусь я когда-нибудь, наконец, из этого проклятого парка или нет?»

Я посмотрел на часы и тяжело вздохнул.

– По большому счету мне плевать на случай. К неудачникам я себя никогда не причислял, – сказал Тофель. – После увольнения из следственных органов я устроился даже лучше, во всяком случае материально.

Я снова с нетерпением посмотрел на часы.

– Знаешь, по большому счету все люди заложники обстоятельств, – продолжил Олег Николаевич. – Все мы вынуждены действовать так, как того требует от нас судьба, но в отличие от всех остальных я хочу жить по-другому. Я не хочу быть марионеткой в руках высших сил, а сам хочу руководить. В жизни мне нравится только эта роль.

«Хорошо говорит! Прямо-таки оратор какой-то! – подумал я и сжал зубы от злости. – Заложники обстоятельств! Прямо как про меня сказал. Хотел бы я сейчас быть выше всяких там обстоятельств… Когда же мы, наконец, выберемся из этого парка!»

– Я никогда не скрывал, что пришел в адвокатуру вынужденно, – сказал Тофель и снова остановился. – Просто после увольнения мне деваться было некуда. Конечно, может кому-то работа адвоката нравится, но только не мне.

Я никак не отреагировал на это выпад явно в мою сторону, а также на все эти пьяные душевные излияния, а пошел вперед, целенаправленно двигаясь к просвету между деревьями – именно там заканчивался парк.

– Конечно, работать адвокатом с финансовой стороны гораздо лучше, чем жить на жалованье следователя, но от профессии защитника у меня нет совершенно никакого морального удовлетворения.

Надо сказать, эти слова показались мне грубой фальшью. Олег Николаевич явно знал, куда тратить свои нехилые гонорары: его неимоверно дорогущий бумер, по слухам, был изготовлен на заводе по индивидуальному заказу, в гардероб состоял из одежды лучших брендов, а еще он душился каким-то эксклюзивным, редким парфюмом и, видимо, даже стрижки делал далеко не в рядовом салоне – его и без того светлые волосы украшало едва заметное тонирование. Часы у него тоже были очень даже не простые.

Я бы, честно говоря, на это все по незнанию даже и не обратил никакого внимания, (ну часы, да часы, мало ли таких на свете) если бы об этом в конторе постоянно не заводили разговоры всезнающие тетушки.

– Знаешь, в последний год службы в следствии я сделал один неутешительный вывод, – сказал он. – Я понял, что преступники сейчас изменились. Ловить их стало не в пример тяжелее. Это тебе уже не лихие девяностые. Это нулевые! Понимаешь?! Нулевые! Новое время, новые обороты. И вроде бы все время появляются новые приемы сбора доказательств, с каждым годом совершенствуются методики расследования преступлений, но и бандиты не сидят на месте, становятся более изворотливыми. Так что незаконные методы расследования преступлений я в общем-то вполне поддерживаю и нисколько не осуждаю…

Я снова ничего не ответил и только равнодушно пожал плечами.

Проводив наконец коллегу до двери его подъезда и сухо попрощавшись, я бодрым шагом направился через парк в обратную сторону.

Я шел достаточно быстро вовсе не оттого, что мечтал поскорее очутиться в кафе и продолжить отмечать с коллегами событие, просто мне нужно было еще рассчитаться за вечер – в кармане у меня лежала тугая пачка денег. Всякие безналичные (как это уже вполне водится за границей) расчеты в наши продвинутые нулевые к нам еще не добрались и поэтому наличка все еще существенно отягощала карманы наших сограждан.