Неужели ты не слышал, что дети века мудрее чем дети дня?

Григорий Сковорода. Босоногий русский философ

Глава 1. Причем тут Украина?

Я настоящий идеец. Считаю, что человек не то, что он ест, а про что и как он думает. Идеец никогда не скажет: «В начале было слово». «В начале была идея, что в начале было слово».Так правильно. Это утежеляет знаменитую фразу, но делает ее однозначной и верной. Идея – продукт воображения и опыта. Она формирует человека и окружающую его действительность. Но сама по себе идея не всесильна. Если это, конечно, не идея Бога или ребенка. Между. Вот адрес ее постоянной регистрации. Между старой реальностью, от которой идея отталкивается и новой, которую идея пытается сконструировать по собственному образу и подобию. Старая реальность – идея – новая реальность. Упрощенно, но это дорожная карта любой человеческой деятельности. Индивидуальной или коллективной. Идея и реальность совпадают крайне редко. Разве что в физике, хотя и там существует квантовый мир, живущий помимо и вопреки системы Ньютона. А вот в болтливых и безответственных гуманитарных науках такое совпадение и вовсе аномалия. Особенно в тех, что пытаются изучать политику. Ведь действующие лица политического процесса – государства, международные организации, в какой-то степени цивилизации – все эти воображаемые конструкты существуют и взаимодействуют в серой зоне. В границах идеи и реальности. В состоянии вынужденного или признаваемого всеми участниками баланса. Суммы желаний и обстоятельств. Разве совпадает идея великой американской мечты с настоящим современной Америки? Пожалуй, там никогда и не было по-настоящему короткого сближения. Самый «золотой век» процветания и побед: 50-е и 90-е годы не решили главного американского противоречия. Американская мечта не стала доступной и вертикальной. Но это вовсе не означает, что Америке пришел общий и бесповоротный кирдык. Расстояние между идеей американской нации и реальностью сейчас увеличилась до опасных размеров. Это правда. Но разрыв и гибель – сценарий маловероятный. Скорее всего произойдет коррекция. Без смены вех. Американская мечта для белых станет американской мечтой для не белых. Начнется новый этап сближения идеи и реальности. Сверкающий град на холме устоит. Он будет сиять всеми цветами гендерной радуги. Но останется град и останется холм, что в американской парадигме имеет определяющее значение. Но есть в этом мире страна. Уникальный пример государственного конструкта. Там идея и реальность вот-вот сольются в гремучем экстазе и путь этот был пройден максимально быстро. С ветерком. Как на Сапсане. В 1991 году – 5% мирового производства. В 2021 году – самое бедное государство Европы. Мировой рекорд в деле нациестроительства. И примите как должное. Это совсем не конец. Украина способна на большее. Без всякой иронии, феноменальный народ. Достойный объект для осмысления и прикладного изучения. К тому же у меня, как у настоящего идейца, существует достаточно высокий уровень объективности. Если не брать Крым (уже) и Донбасс (всегда) мне совсем не болит Украина. Я никогда не был на Украине. А в Украину не хочется по эстетическим и грамматическим соображениям. Нет у меня никаких украинских родственников и к национальности борща я амбивалентен. Мне никого там не жалко. Ни народ, ни элиту. Они осознанно и дружно выбрали свой путь. Не имеет значения на небеса или в бездну. Важно разобраться почему из многих вариаций, Украина избрала идею этнонационализма, как стержень государственного устройства, и почему проиграла заведомо более мощная и современная идея гражданской нации? Ведь минусы достаточно очевидны, а плюсы призрачны? Долговая яма. Деиндустриализация. Схлопывание систем здравоохранения и образования. Бесконечный внутренний кризис. Политический. Социальный. Экономический. Депопуляция. Транзитный тупик. Неподъемные тарифы и черная дыра на картах Flight Radar в обрамлении красивеньких, но чужих пиксельных самолетиков. Для кого-то все вышеперечисленное сосущая тоска и мертвый душевный ноябрь. А для меня и большинства украинцев, по разным причинам, но торжество избранной модели государственного устройства. Лишь идейная солидарность большинства населения способна преобразить до неузнаваемости национальную и государственную структуру. Такая солидарность на Украине, безусловно, присутствует. А вот как она появилась? Зачем и почему? Обязательно необходимо докопаться до сути. Не для украинцев. У них как раз все хорошо. Для окрестных племен и народов. Чтобы они не угодили в такую же идейную лужу. Используя схему: старая реальность – идея – новая реальность, рассмотрим эволюцию государства Украина от второй Франции к европейской Руанде. Где украиноязычные тутси и русскоговорящие хуту. Где радио тысячи холмов дует в одну идеологическую дудку. Где что-то обязательно должно случиться, потому что идея вот-вот настигнет реальность.

Глава 2. Доиндустриальное украинство

Как человек сугубый и русский (пишу в яндексице, а не в гуглице!) я за правду. Общечеловеческую справедливость. Мое сермяжное, мое посконное, все мои до жилочки «строки из Александра, а не брехня Тараса» протестует против этого, но факт есть факт. Украинцы жили на Украине и до 1917 года. Впрочем по количеству они значительно уступали русским, малороссам и евреям. В будущих границах будущего украинского государства они составляли решительное меньшинство. Это была своеобразная кочевая народность. Еще не нация – изделие развитого модерна. Без сложившегося языка, литературного канона и стабильного исторического мифа. Зато очень пассионарная и всеядная. Она кочевала по страницам «Истории руссов». Слушала тягучие и скучные стихи-слезы Шевченко и Леси Украинки. Гостевала в прохудившихся от времени и лени поместьях гоголевских Довгочхунов и Перерепенкив. Пановала от уха до уха в мелкобуржуазных мозгах сельской интеллигенции, провинциального духовенства и торговых людей. Вязала эту народность крепкими и нерушимыми связями идея украинства. Древняя и трагичная мысль об эффективности культурного, экономического и политического обособления от общерусской жизни и смыслосложения. Не стоит относиться к идее украинства уничижительно. Чего-чего, а живой и дурной силы там предостаточно. Да и приличный исторический опыт обязывает. Украинство идея репейная и беспринципная. Потому что не природная, низовая и народная, а политическая, верхушечная и внешняя. Все началось в 13 веке… Так. Погодим немного. До этого мы обязательно доберемся. Но прежде чем уточнять других, уточню себя. Дело нужное и полезное. Чтобы и другие понимали, чего и почему этот чувак тут распинается? Значит так. Вот из чего я исхожу. Иерархии идей не существует. И тоталитарности никакой нет. Есть гегемония. В одном месте и в одно время возникает идея о переустройстве окружающей действительности. Она не существует в безвоздушном пространстве. Рядом с ней, против нее живут и борятся другие идеи. Нет никакой определенности, есть конкурентность и жизнеспособность. Принуждение и солидарность. Идея немногих (в основном политические проекты) реализуется через насилие и принуждение. Идея органическая (произведенная опытом и надеждами) базируется на солидарности большинства. Мнимом или настоящим. Исходя из этого, для себя, в истории украинства определяю два этапа. Доиндустриальное украинство и индустриальное. Для каждого этапа характерна одна неизменная и общая задача. Обособление части русского культурно-исторического пространства и включение его в нижнюю иерархию западной цивилизации. Сперва, в доиндустриальную эпоху, задача чисто политическая и государственная. В индустриальную – это качественно новый уровень. Цивилизациям не интересны споры вокруг сарая на меже. Они борются за умы, что важнее самых черноземных черноземов. Соответственно, при неизменности цели разные этапы оперируют разными инструментами. Доиндустриальное украинство всегда про политику и государство. Оно исправимо. Индустриальное про общество и культуру. Оно обречено на детерминированность. А значит когда-то придется резать. Резать, не дожидаясь перитонита. История сохранила место и время, когда украинство становится индустриальным. 31 октября 1904 года в губернском городе Харькове. К этому обязательно вернемся. Но сперва в 13 век, где начинается украинство после страшного разгрома южно-русских княжеств монголами. Степное воинство выполнило подготовительную часть. Они разрушили старую реальность ослабленной, но все еще единой Древней Руси. Обособили культурно и экономически части прежнего целого. Но саму идею сформулировала не евразийская цивилизация Великой Степи. Сначала на разоренных землях появилась Литва. На короткое время (правление Ольгерда и особенно Витовта) могло показаться, что объединение русского народа произойдет вновь по болгарскому сценарию. Хан Аспарух, придя вместе со своей ордой в устье Дуная, заключил договор с союзом семи славянских племен. Чтобы вместе защищаться и атаковать Византию. Буквально через несколько поколений менее развитые в экономическом и культурном смысле булгары растворились в славянском море. Оставив народу имя, но не судьбу. Что-то подобное могло повториться в Великом Княжестве Литовском. Язычники литовцы стали катализатором объединения значительной части русской земли. Смирили мечом князей и их дружины, но что они могли поделать с каменными церквами, берестяными грамотами, торговлей и ремеслами, «Словом о благодати»? Дали бы Литве пару-тройку спокойных столетий и вполне возможно, именно она, а не Москва, стала бы центром притяжения для нового извода русской государственности. Не второе, а единственное русское государство со столицей в православной русской Вильне. Не шестопером, а лаской через мягкую женскую силу, через браки, из свирепых медвежьих Гедиминов, Миндовгов, Товтивилов и прочих Крокодилов делали православных князей и воинов. Но случилось, то что случилось. И винить здесь Литве некого, кроме себя. Вместо торжества в веках, кучка перефантазировавших «литвинов» в настоящем. Жителей собственных измышлений, а не Беларуси или Украины. В 1385 году Литва осуществила свой цивилизационный выбор. Великий князь Ягайло заключил Кревскую унию, сделался польским королем и крестил литовцев в католическую веру. Тем самым отделив их от основной массы православных. А самих православных от собственной элиты, которая вслед за предоставлением равных прав и привилегий потянулась в другой смысловой мир. Вместе с католичеством и Польшей, вместе с чужим и холодным западным проектом в Литовской Руси появилась идея украинства. Никто ничего не скрывал. Люди 15-16 столетий голов друг другу не дурили. Было четко. Ясно. По полочкам. Вот живой, то есть…Конечно, живой! Раз до сих пор гадит. Сигизмунд Герберштейн. «Записки о Московии». «Руссией владеют нынче три государя. Большая ее часть принадлежит князю московскому, вторым является князь литовский, третий король польский, сейчас владеющий как Польшей так и Литвой»1. Не могу удержаться. Повторю самую мякотку. В ней эти самые, так дорогие моему политологическому разуму, технологичные конструкции. Пиар-ходы, живущие в веках. Мокши. Угро-финны. Краснопузые. А на горизонте уже вот-вот триколорит сегодняшняя «Рашка-говняшка». «… король польский, сейчас владеющий как Польшей так и Литвой». Перелом с 15-го на 16-й века – рождение украинства, а значит и русофобии. Животного, патологического страха перед державой, возникшей вроде бы из ниоткуда. Переломавшей хребет непобедимым Чингизидам и нарушившей такие милые западному миру договоренности, заключенные внутри себя, о праве безнаказанно отъесть кусок русско-православной ойкумены. А так не получается. Ни тогда, ни сегодня. Хотя старались и стараются. Кое-что получается. Но до конца, не получается. И не получится. Получается вообще хорошее слово. Получка вот тоже… Государство в те летописные времена – это военно-феодальная корпорация. Претензии на ту или иную территорию обосновывали династическими правами и божьей волей. Здесь Ягелонам, при всем уважении, а потом выборным королям Речи Посполитой ловить было нечего. Через Ивана Калиту, Александра Невского, Юрия Долгорукого и Мономаха московские Рюриковичи прямые по нисходящей мужской линии наследники империи Владимира Святого. Государями Всея (нет границ одни горизонты) Руси московские князья назвали себя тогда, когда все их реальные притязания заканчивались в Коломне. 100 километров по Новорязанскому шоссе. Без пробок минут 40. Потому что «отчина», потому что русские и православные. Замечтательность равна замечательности. Лишь замечтательные народы замечает история, все остальное черепки да кости, да ржавые наконечники стрел. Сначала завоеватели завоевывают, а потом начинают объяснять завоеванным, почему они это сделали. Цели всегда благородные и справедливые. Даже кошмарная хтонь Адольф Гитлер проходил в коллаборантских газетенках под ником «Освободитель». Тем более эпоха блистательного расширения литовской, а вслед за ней польско-литовской державы в 15 веке сменилась кровавой гражданской и (для того времени определяющей) религиозной войной. Решался важнейший вопрос: какой быть Литве? Православной или католической в средневековом смысле. Господствующий класс сражался внутри себя. Православная сторона во главе с князем Свидригайло проиграла. Хотя до Люблинской унии 1569 года и создания Речи Посполитой оставалось чуть более столетия, объединенная польско-литовская держава состоялась именно по итогам гражданского конфликта. Начиная с Казимира у Польши и Литвы был один правитель. Католичество уверенно становилось главной и государственной религией. Верой элиты. Условный (очень условный) баланс между православной и католической шляхтой держался до конца династии Ягелонов. После этого пути западных русских и их аристократических соплеменников стали расходиться с максимальной скоростью. Однако, первый звоночек прозвенел сразу после Свидригайловой войны. Во второй половине 15 века ВКЛ потеряла около 30% своей территории. Князья Одоевские, Трубецкие, Вяземские, Мстиславские, Бельские и несть им числа. Потом Глинские. Иван Грозный наполовину Глинский. Вместе с женами, детьми, дружинами, своими городами и землями, а главное вместе с отцовской верой пошли на Север. На тоталитарный московский Север. К своим. В 1404 году Литва брала Смоленск. Контролировала Новгород и Псков. Литовцы сидели в Калуге и Вязьме. А в 1494 году польский король и литовский князь Александр назвал Ивана 3 в мирном договоре «…государем всея Руси»2. С этим нужно было что-то делать. Крылатые гусары, конечно, аргумент. Но не окончательный. Чтобы удержать культурно и этнически чуждую территорию недостаточно военного принуждения. Нужна идея. Вкусная. Манящая. Победительная. Польские средневековые политтехнологи, между прочим современники Маккиавелли, это хорошо понимали. Справедливой и органичной идее объединения всех добрых русских людей они противопоставили идею украинства. Оттолкнулись от старой, неприятной реальности (комплиментарное отношение своего русского населения к Русскому государству) и выдали на-гора плод коллективного творчества. Двойную манипуляцию идентичностями внутри одной культурно-этнической формации. Верхушке предложили стать частью господствующего класса. Сменить веру и прошлое. Остальных (будущее третье сословие и вечное крестьянство) стреножили тем же религиозным вопросом и чувством безысходного одиночества. Вначале завели отдельное православие (свои митрополии в Литве и Киеве), а потом и вовсе изобрели униатство. Иезуитский (нужное слово!) способ втащить в ареал западной цивилизации чужое. Для управления, а не поглощения. В научном смысле Запад, как и любая другая цивилизация, ни хорош ни плох. Но, смирись всяк народ сюда входящий. Главная его типологическая черта – жесткая вертикальность. И во времена оны и навсегда. Внутри русского мира всегда кто-то рядом, на Западе у народов и стран всегда кто-то сверху, а кто-то снизу. Что до одиночества… Его создал миф о Московии. О том, что русские – это те кто населяет (удивительная вещь!) Литву и Польшу. Очень привлекательная мысль для активного меньшинства. Того, что впоследствии станет национальной украинской интеллигенцией. Механизм психологической компенсации пограничного состояния. Между Паном и Барином. Вполне реальным паном и вымышленным «воображаемым» барином. Мемное и короткое значение украинского интеллектуального одиночества: «Когда пановать охота, да барин не велит и в панство не пускают». Хотите примеры? Их есть у меня. Наполним красивую (надеюсь) фразу живой действительностью. Политический проект украинство в действии. Что же? Да вот хотя бы… То, что все знают. Эталонный образец доиндустриального украинца, конечно, гетман Мазепа. Русский по рождению и поляк по культуре. Построил церкви и предал всех до кого дотянулась его интеллигентная с пятью языками душа. Дорошенко, благодетелей Самойловича и князя Голицина. Конечно, Петра. Простительно и извинительно, если бы все это он сделал для своего казацкого народа. Как бы не так. По соглашению с Карлом 12 он отдал Украину Польше, а себе выторговал воеводства в соседней Литве. Очень «свидомый» поступок. Как впрочем, общие итоги этой беспринципной и шебутной жизни: орден иуды, позорная вшивая смерть и портрет на 10 гривнах независимой Украины. Доиндустриальный украинец жил мимо собственного народа. Не чувствовал природной связи. Не принимал единства людей и географии. Изживал свое, чтобы упиваться до смерти чужим. Можно долго умничать на тему того, что такое поведение – это общее место для элиты позднего феодализма. Дело вовсе не в стране или политической концепции. Но послушайте. Только послушайте! «… Воины! Вот пришел час, который решит судьбу Отечества. И так не должны вы помышлять, что сражаетесь за Петра, но за государство Петру врученное. За род свой, за отечество, за православную нашу веру и церковь». Великий Петр – противоречив. Кто спорит. Но в груди его билось точно русское сердце. Такое же, как у его солдат в Полтавской баталии. Почти весь 18 век Гетманщина (Украина) пользовалась достаточно широкой автономией. Таможня, гетманы, сохранение значительного пакета вольностей и привилегий для казацкой старшины. Это была довольно мягкая, не агрессивная инкорпорация. Воссоединение двух частей одного целого – православно-русской цивилизации. Не смотря на всю жуть и мрак, которыми кормили европейские куранты своих читателей, на самом деле Российская Империя, особенно в период своего становления, управляла новыми территориями опосредованно, через местные элиты. Лишь во второй половине 19 века, она наберет нужный административный жирок и сведет государственное управление к единому бюрократическому ранжиру. С департаментами, генерал-губернаторами, декадными циркулярами и «Аннами» на шее. Доиндустриальное украинство зачахло. Польша как государство исчезло и некому стало поддерживать этот политический проект. Потому что украинская деятельность в Австро-Венгрии преувеличена постзнанием. Нет, профессор Грушевский был, также как безумец Донцов и молодой Петлюра тискал статейки в львовские газетенки. Какого-то определяющего значения в этом для основной территории не было и быть не могло. Этнография и фольклор. Дело богоугодное и не страшное. Характерны в этом смысле метания признанных в будущем деятелей украинства. Пантелеймон Кулиш. Создатель первого варианта украинского алфавита, перевода библии на украинский язык в конце жизни одумался. Посмотрел правде в лицо и написал «Историю воссоединения Руси». Профессор Костомаров. Открыватель народной истории и толкователь триединой Руси. Пройдя длинный и противоречивый путь, признал « неспособность южно-русского племени к государственному строению» кроме общего государства с великороссами. 19 век – плохой век для украинства. Оно едва выжило. Не стало мощной внешней силы, растворилась элита, исчез источник экономической силы. В Малороссии почти не осталось украинцев. Крестьяне, если бунтовали, то это была общерусская социальная повестка. Польские восстания 1831 и 1863-64 гг. прошли почти незаметно, в отличии от соседней Беларуси. Киев оставался русским городом. Русским черносотенным городом. Но часики уже тикали. Менялся экономический уклад. Капитализм начинал формировать собственный мировоззренческий пул. На смену былых общественных систем приходили новые. Секуляризм вместо религии. Лояльность воображаемой общности (нации), а не богоданному правителю. И революционное чувство. Развитое и решительное у новых вершителей судеб. Социализм в империи поддерживал национализм периферий. «Россия – тюрьма народов» – хлесткая и заманчивая мысль, имевшая совсем мало общего с действительностью. Тем не менее она прижилась и попортила нимало крови тем же социалистам (большевикам), после того как они пришли к власти. Удивительное дело, но вместо Польши украинство в его новом изводе стал поддерживать имперский центр. До поры альтернативный: русская интеллигенция и прогрессивная буржуазия, но центр! 31 октября 1904 года в Харькове украинские националисты совершили террористический акт. Объектом атаки стал не представитель власти: жандарм или чиновник. Это вполне вписывалось бы в смысловой контекст доиндустриального украинства. Новые украинцы напали на своего настоящего врага. Они взорвали памятник Александру Сергеевичу Пушкину. Ничего серьезного. Вечность осталась вечностью. Но до сих пор на пьедестале можно разглядеть выбоинки от взрыва. Это тревожит. Как объяснял идейный вдохновитель Николай Михновский вина Пушкина состояла в том, что «…на территории Украины на тот момент не было ни одного памятника Тарасу Шевченко. Кроме того, Пушкин должен был ответить за «подло-лживое изображение в своих произведениях фигуры нашего патриота гетмана Ивана Мазепы….Местная разновидность украинства справедливо виделась и наверху и губернской общественностью, сначала как барская блажь, а потом как харьковская специфическая форма народничества»3