Посвящается моей дочери.

Ева, ты самый лучший ребенок на свете.

Как только Джой Грин открыла глаза, сразу же ощутила острую боль в каждом сантиметре тела. Нещадно побитое лицо женщины выглядело плачевней некуда. Распухший сломанный нос, разбитые губы. Правый глаз заплыл так сильно, что Джой им совсем не видела. Изображение то плыло, то пропадало.

Еще несколько минут Джой не могла прийти в себя, пока не подул сильный ветер. Такой холодный и липкий, пробирающий до мурашек. За ним последовала вспышка молнии и гром. Оглушающий звук заставил Джой взбодриться.

Она хотела подняться на ноги, но сразу же поняла, что не может этого сделать: тело скованно. Всматриваясь по сторонам, желая настроить фокус, Джой искала причину. Картина прояснилась и сердце тут же забарабанило в ускоренном ритме.

Джой на металлическом стуле. Руки и ноги обмотаны железной проволокой так туго, что в некоторых местах порвалась кожа. Каждый раз, когда она хотела сделать хотя бы малейшее движение, боль пронзала избитое тело с новой силой.

Может быть раскачаться и упасть? Возможно, так появится шанс? Вряд ли… Ножки стула намертво вкручены в бетон. Тот, кто заковал ее, хорошо позаботился о том, чтобы жертва не сбежала ни при каких обстоятельствах. Шансов на спасение нет.

– Твою мать, – прошептала Джой, выплевывая кусок окровавленного зуба. – Неужели, это повторилось со мной вновь?

– Именно, Феникс. Все так и есть.

Голос раздался где-то вдали. Спокойный и собранный.

Джой еще раз осмотрелась по сторонам. Дома с сотовыми вышками. Проезжающие внизу машины, похожие на ползающих муравьев. Она что, на крыше небоскреба? Как она сюда попала? Что вообще произошло?

Продолжить мысль Джой не удалось: мужчина в черной кофте с капюшоном на голове вальяжно подошел к ней и нанес сокрушительный удар чем-то очень твердым. Ребра треснули. Из груди Джой мгновенно вылетел весь воздух. Она хотела закричать, но издала лишь шипящий вопль. Изо рта потекла струйка вязкой крови. Ноги задрожали от болевого шока. За свои годы Джой многое стерпела, но так сильно ее еще не били… ни разу в жизни.

Сплюнув сгусток крови к своим ботинкам, испачканным в грязи, Джой увидела в руках нападавшего телескопическую дубинку. Отличная штука, чтобы переломать кости. Если бы она решила кого-то покалечить, то тоже выбрала бы именно это оружие.

– Почувствуй аромат, Феникс! – сказал мужчина, возвышаясь над скорчившейся Джой. – Запах утреннего Глум Сити. Твоего любимого города, что погряз во мраке. Впусти этот аромат в себя. Проникнись им. Ощути его глубину.

Грубо схватив Джой за волосы, он поднял ей голову. Наконец-то, она увидела его настоящего. Увидела человека, за которым охотилась. Смогла воочию рассмотреть его лицо.

Значит, вот как должен выглядеть символ!? Теперь многое встало на свои места…

– Рад был познакомиться, Джой Феникс Грин. Ты на самом деле крепкий орешек. Не зря о тебе ходит столько слухов, – мужчина зашел Джой за спину, а уже через секунду вернулся с канистрой, – Но пришло время отправить легенду в забытье.

Вылив половину содержимого канистры Джой на голову, он прошелся по бетонному покрытию крыши, оставив тонкую полоску, идущую к его ногам.

Бензин… Джой отчетливо почувствовала запах. Неужто это конец?

Волки!

Они вокруг меня. Ходят рядом, клацая зубами. Я вижу их свирепый оскал. Вижу наслаждение в их глазах. Предвкушение…

Хочется бежать, но я не могу. Одно малейшее движение и острые, как бритва, клыки вцепятся в мою плоть. Это конец. Вопрос лишь в том: когда они решат отведать крови?

Слушая рычание, я с силой сжимаю кулаки, готовясь к худшему. К смерти… К самой мучительной смерти из всех возможных. Волки сожрут меня заживо. Будут рвать мое тело на куски, упиваясь теплой кровью, пока я не захлебнусь в собственном крике.

Мои страдания громкими рыданиями пронзят небеса, но ответа не последует. Бога здесь нет. Я уверена. Он давно покинул это место, оставив его дьяволу.

Волки!

Их терпение кончилось. Пришло время отведать мягкую плоть.

Три. Два. Один…

Да здравствует боль! Да здравствует смерть!

***

По их взглядам все сразу же стало ясно. С той самой секунды, как он зашел в кабинет, Калеб Крейг понял: его песенка спета. Толстосумы в дорогих костюмах отнимут последнюю отдушину. В жизни больше не останется ничего. Совсем. Лишь глухая пустота и алкоголь.

Много алкоголя…

– Калеб! Друг мой!

Грузный мужчина с седыми волосами поднялся из-за вытянутого стола с немногочисленными инвесторами клиники. Клиники, авторитет которой Крейг возвысил до небес. Без него, нулей на их банковских счетах было бы гораздо меньше. Благодаря его таланту имя больницы узнали во всем мире.

– Ты гениальный пластический хирург, – продолжил инвестор. – Один из самых лучших в мире. Если не сказать – лучший!

– Но, вы все равно меня уволите, – констатировал Калеб.

– Почему же сразу так? – обойдя длинный стол, седовласый приблизился к Крейгу и положил руку ему на плечо. – Мы отправляем тебя в длительный отпуск.

Убрав пухлую ладонь с плеча, Калеб встал со стула и подошел к огромному во весь рост окну. Ему надоело смотреть в зажравшиеся лица инвесторов. Осточертел этот вылизанный интерьер зала собраний. Все чего он хотел сейчас – залить горло горючкой и послать всех куда подальше. Убежать отсюда к чертовой матери, напоследок громко хлопнув дверью. Но вместо этого Калеб глубоко вздохнул и посмотрел в окно на утренний Глум Сити. Город, в который он приехал много лет назад и обрел себя, нашел центр своего круга в лице любимой дочери Стейси. Город, где его жизнь разлетелась вдребезги, когда ее не стало.

Глум Сити…

– Мистер Крейг, – раздался женский голос за спиной Калеба. – Мы признательны за все, что вы сделали для клиники. Действительно, ваш вклад в ее развитие огромен. Ваши золотые руки осчастливили сотни жизней. Вы поистине гениальный пластический хирург. Но…

– Но? – спросил Крейг, по-прежнему смотря в окно.

– Смерть ребенка подкосит любого. Я даже представить не могу, что сейчас творится у вас на душе.

Ее голос звучал мягко и тепло. Казалось, она подбирает каждое слово, чтобы не ранить потерявшего дочь мужчину. Но Калеб знал, что все это лишь актерская игра. Для них главное – репутация и прибыль. Им всем наплевать на него и его трагедию. Если бы не заслуги Крейга перед клиникой, то инвесторы давным-давно бы познакомили задницу Калеба со своими начищенными башмаками дорогих брендов. Особенно после его последних пьяных выходок.

– В вашем нынешнем положении, Калеб, вы не можете проводить операции. Думаю, вы и сами должны это понимать…

Крейг повернулся к инвесторам и прошелся угрюмым взглядом по каждому из них. Спорить бесполезно. Они правы. После смерти Стейси он сам на себя не похож. Как можно резать людей, когда твои мысли витают совершенно в другом месте? Несмотря на безумную любовь к пластической хирургии Крейг должен уйти. С ним все конечно.

– Мистер Крейг, – вновь сказал седовласый. – Решите свои проблемы, и тогда мы сможем вернуться к этому диалогу. А пока, – он подошел к Калебу, положил плотный конверт в карман его мятого пиджака и протянул руку, – надеюсь, мы останемся друзьями и все наши прошлые разногласия и подковерные интриги не выйдут за пределы этого кабинета?

Крейг посмотрел на руку инвестора. Заглянул в его властные глаза. Этот человек не привык слышать отказы. Он все решил. Его слово – закон.

– Всего наилучшего.

Калеб вышел из зала собраний, оставив толстого ублюдка с протянутой ладонью и конвертом, валяющимся у ног.

***

– Ты уверена, Феникс?

Лысый мужчина с кучей различных татуировок крутил в руках специальные защитные очки. Перед ним на стуле сидела женщина с оголенной спиной. В его тату-салоне она была одной из самых давних клиенток. Он знал ее больше двадцати лет.