Вплоть до грядущего воскресения пышущие светом старушки выпучивая поблекшие глазки, прижимая к груди жухлые ладошки, спешили сообщить каждому встречному благую весть о сошедшем с небес ангеле, славословящем Господа.

Ручейками, обещавшими полноводную реку, стекался народ к благодатному батюшке, находившему слово для каждого. Захаживала на службы молодежь. Крестили детей родители. Для деток постарше устроил отец воскресную школу. Учил закону божьему всех желающих. То же и с рыбкой в речушках и озерцах поблизости. Ловилась рыбка!

Но среди прибывающей, как весенняя вода паствы, Дмитрия Дмитриевича не наблюдалось. Не желали покаяться и другие высокопоставленные лица. Размышлял батюшка и над этим. Думалось ему, что это гордыня – брезгует лев утолять жажду бок обок с овцой. Не по чину, видишь ли, молиться в избе.

Неоднократно внедорожник управляющего проскакивал мимо священника. Человек за рулем, даже не взглядывал на него. Приходилось посторониться пешему. Странно, неужели не заметил и на этот раз? Огромный сверкающий в солнечных лучах автомобиль, исчезая за поворотом, распалял в христианской душе мечту о большом светлом храме.

Вероятно, так бы и катилась приходская жизнь самокатом с горочки в праведных трудах и в мечтах заоблачных, если бы не одно каверзное событие, до глубины души возмутившее доброго пастыря, событие, из-за которого перевернулся его мир, заставившее потерять голову.

Любил отец Геннадий служить. С благоговением относился к любой своей деятельности в храме, и всё же имел предпочтение – рождественские богослужебные почитания.

Всего три рождества отмечает Православная Церковь: Рождество Христово, Рождество Пресвятой Богородицы и Рождество Иоанна Предтечи.

Первые два само собой, а третье, именно для него, было особенным празднеством, потому что считал он Иоанна Крестителя наипервейшим христианином, даже прежде Господа.

Почитал, как главного христианского святого, первого мученика, разоблачавшего властных извращенцев, впоследствии казнивших его, и первого же миссионера проповедовавшего о покаянии и искуплении грехов, крестившего людей в водах новой веры.

И кое-что еще, сидевшее глубоко внутри, о чем отец Геннадий никому не говорил – он завидовал значимости своего кумира, грезил подобной высотой.

А способен ли я на подвиг? И какая миссия у меня? Безответные вопросы мучили его. Не зная, что ему совершить с тем же размахом, батюшка иногда грустил, запивая грусть самодельной настойкой или "кагорчиком".

Наступил июль. Середина лета и Петров пост. Близился день любимого праздника. Отец Геннадий радостно сообщал прихожанам о предстоящем великом чинопочитании. Служба обещала быть многолюдной…

Двери и окна церковного здания были распахнуты настежь. Яркий свет лился из них, словно от ликовавшего внутри Солнца. Над селом плыл торжественный и красивый голос пастыря, однако лишь несколько дребезжащих дискантов время от времени вторили ему.

Клирос, гордость священника, набранный из молодых людей обоих полов, коих он целый месяц обучал, в полном составе отсутствовал. Верные, всезнающие старушки самозабвенно поддерживали батюшку в пении хвалебных стихир и канонов. В пустом на две трети помещении, нестройные старческие голоса коробили слух…

Кажется, что уж лучше никогда ни на кого не надеяться, всегда и во всем рассчитывать, только на себя, иначе разочарование, обрушившись, будто скала или снежная лавина похоронит заживо все твои предвкушения, а вместе с ними и душу.

Если вначале Всеношной надежда еще теплилась, молодые ведь, наверно опаздывают, то спустя час с праздничным настроением было покончено. В течение этого часа батюшка бросал растерянные взгляды на бабушек, бабушки опускали виноватые глаза долу и еще больше горбились. Ему казалось, что он что-то упустил и чего-то не знает.

Противореча уставу и совести, он ускорял речитатив, сокращал богослужение, еще больше запутывая старушек, ввергая их в панику. Он торопился. Недоброе предчувствие подгоняло его. Наконец, прозвучал последний возглас. Священник поздравил присутствующих с праздником.

С неподвижным лицом, словно не человек, а механическая кукла, батюшка наскоро благословлял подходивших к нему прихожан. Видимо огорчение его было слишком велико, потому что вместо положенных при благословении слов, глядя над всеми, вопрошал он о происходящем.

Вдруг он опомнился, посмотрел на столпившуюся перед ним горстку стариков и уже осмысленно, и будто это они во всем виноваты, задал им тот же вопрос. Что происходит? Почему никого нет?

В праздничном подряснике, с блестевшим поверх него крестом, трясся отец Геннадий в набитом людьми "Пазике", ехавшим по уложенной щебнем лесной дороге. За окнами стояла сплошная тьма и поглядеть кроме, как на тьму было не на что. Вовремя он, как раз к "автобусу", а то пришлось бы ждать целый час.

Окна были открыты и всё равно, дыша в чью-то спину, батюшка обливался потом, беспрестанно отирая лоб здоровенным платком. Пассажиры в основном юноши и девушки вели себя шумно и развязно, хорошо хоть догадались уступить место.

Молодые люди, не смотря на давку, распивали спиртное. По кругу ходили откупоренные бутылки с вином. Несколько раз какой-то шутник намеренно громко предлагал "причаститься" и ему. Ссылаясь на пост, священник отказывался, вызывая дружный смех.

Покончив с вином, под звон катавшейся под ногами тары молодежь запела. Сидевшие на коленях у парней девицы не обращая внимания на горевший в салоне свет, отчасти с пьяным, отчасти с показным бесстыдством впивались в уста избранников.

Громыхая внутренностями, автобус дернулся и замер. Неудержимым позывом, изрыгнул гоготавшую на весь лес биомассу. Отец Геннадий выбрался последним. Дувший откуда-то с воды ветерок с минуту приводил его в нормальное состояние.

Батюшка вскинул руку, чтобы осенить себя крестным знамением, но тьма словно ожидала и, распознав чуждое ей движение, набросилась на него. Или ему так показалось от усталости, но в глазах и правда потемнело, а рука стала неимоверно тяжелой, захотелось опустить ее.