Лиза молча кивнула. А ведь действительно – как хорошо. Просто хорошо, спокойно, ароматно, вкусно, тепло. И завтра будет также. Она проговорила мысленно код и отключила себя от мировой сети.

2034

В ушах стоял звон от беззвучно закрытой Анной двери. Каждый его мускул сжался, ощущая, словно в замедленной сьемке, как уменьшается просвет между его частью вселенной и вселенной его жены, рассекаемой надвое этой простейшей перегородкой.

Тихий скрип двери звенел в мозгу. Когда скрежет в виске немного унялся, Орлиевский заставил себя отвернуться и сделал несколько шагов вглубь комнаты. Легкий шорох воды в бассейне приятно контрастировал с кричащими нервами. Он остановился на краю бассейна, потом резко скинул с себя халат и прыгнул в темно синюю гладкую воду. Синтетическая тяжелая жижа обволокла тело, ощутимо снимая спазм, все еще не позволяющий дышать. Григорий замер, раскинув руки морской звездой, расслабив каждую мышцу. Сквозь полумрак огромной сумрачной гостиной в такт волне раскачивались светильники и толстые деревянные балки потолка. Вся комната превратилась в огромный старый корабль, медленно катящийся по волнам.

К Орлиевскому постепенно возвращалась способность мыслить и дышать. После каждой очередной ссоры с женой он приходил в себя все дольше, словно Анна вытягивала из него саму способность мыслить и существовать. Он терял ощущение реальности пространства. И происходило это все чаще, резче, злее и неизбежнее.

Он пробыл в бассейне не менее получаса. Выбравшись, щелчком отключил режим волны, и темно-синяя гладь застыла, превратившись в огромное зеркало. Орлиевский набросил на себя халат и вышел на улицу. Вся природа вокруг улыбалась и нежно шептала ему: «Приветствую тебя на юге Франции, мой дорогой». Солнце грело, ветер дул, деревья зеленели, цветы цвели. А главное, все вокруг было абсолютно настоящее, живое, ароматное. Никакой синтетики, эффектов погружения и прочей виртуальной реальности. Ему всегда здесь было хорошо. Как-то особенно радостно. Всегда, вплоть до сегодняшнего дня. Этот дом теперь тоже не помогал, последнее место, на которое он так рассчитывал. Они совсем не могли разговаривать. Каждая его фраза, каждая тема таила в себе угрозу войны.

Собственно, именно та тема, из-за которой состоялся этот разговор, изначально не могла не вызвать бурной дискуссии с последствиями, но Григорий рассчитывал хотя бы на попытку понять ситуацию. Зря рассчитывал. Совершенно напрасно.

Анна смотрела на него широко открытыми черными глазами, обдавая смесью насмешки и раздражения. Под этим взглядом он чувствовал себя не сероглазым черноволосым атлетом, а мелким гномом, пытающимся отобрать у заблудившихся в лесу голодных детей жухлый гриб.

Анна медленно отхлебнула какую-то зеленую смесь из бокала и, закинув ногу на ногу, откинулась в бархат огромного старинного кресла, приобретенного вместе со всем интерьером их столетнего дома.

–То есть, на козах не вышло попробовать, Тамерлан решил не мяться и перейти сразу к людям?

–Он утверждает, что это бесполезно делать без присутствия человека. Нужен рассказ.

–Ну да. Рассказ. Аудио и видеозаписи мало, антенн, сенсоров, датчиков, тысячи разных новомодных штук. Всего арсенала Транс Атлантического Космического Альянса и двух коз в придачу, обмотанных проводами.

Орлиевский встал и потряс по очереди каждой ногой. Мышцы сводило.

–Давай сначала. Во-первых, ТАКА отказывает ему в продолжении эксперимента и берет новый проект.

–Это справедливое решение, – подчеркнуто серьезно кивнула Анна.

–Он же говорит, что они не учли многих факторов…

–Я слышала только про один фактор, – резко прервала она, ставя бокал на пол рядом с креслом. – У него заканчивается горючее. Он готовит пространственный переход, использует свое зелье-биоускоритель, оснащает этот корабль всем, чем можно в наше время, и сажает туда животных. И единственный результат этого полета – неожиданно большой расход горючего. И никаких параллельных вселенных.

–Да. Но если бы в полете действительно ничего не произошло, они вернулись бы сами.

– В полете действительно ничего не произошло. И ТАКА тоже решил, что ничего не произошло. Даже козы живы и здоровы. А Тамерлан твой просто свихнулся в последнее время. У него давно все признаки Альцгеймера и налицо и на лице!

На ее же собственном лице не было ничего, кроме откровенного раздражения. На какую-то секунду Орлиевский замер, разглядывая ее. Удивительное лицо, которое одинаково прекрасно в любви, ненависти, радости, ярости. Лицо – магнит, лицо – загадка, заставляющее смотреть и восхищаться.

–А самое главное, что у него хватает наглости просить не только твой корабль, а самого тебя! – продолжала она. – Полети, мол, посмотри, можно ли пройти сквозь кротовую нору на моей супер смеси – какой же я все-таки восхитительный! – или все-таки идейка не работает! Рискни жизнью, имуществом, пойди против ТАКА, они же в восторг придут от такой самодеятельности. И вот что еще, – Анна подалась всем телом вперед, – а если эксперимент удастся и мы все-таки рванем на ту сторону вселенной – а обратный билет есть? Или one way ticket?

– Есть, рассчитан эффект обратной петли. И к тому же Тамерлан уверен, что все будет так же точно, как и эти последние 2 раза, надо просто засечь все, что происходит в процессе. Не приборами. Телом.

–Не моим, командир. Не моим. Мое тело останется здесь, на юге Франции. Мое тело устало от идей и затей. Оно устало от ночи, холода, комбинезона, невесомости и тяжелых ног. И еще оно устало от тебя.

Последняя фраза была чем-то новым в их отношениях. Это был открытый и совершенно недвусмысленный шаг, шаг от него. А к этому капитан еще не успел приготовиться.

–Такое ощущение, – проговорил он после паузы, – что ты сейчас говоришь не только об эксперименте Тамика.

Анна молчала. Все чувства сошли с ее лица. Оно было привычно замершим и холодным, как и почти все последнее время их жизни. Наконец, она перевела взгляд на стоящего над ней мужа. Резко встала, захватив зеленый бокал и уже отвернувшись, бросила через плечо:

–Я не полечу. Делай, как хочешь.

–Что значит, как хочешь?..– Дыхание перехватило, вопрос вышел свистящим и особенно беспомощным.

–То и значит. Мы не привязаны цепями. Хочешь – лети.

И тихо прикрыла за собой дверь.

Григорий откинулся на спинку изогнутого плетеного кресла. Хотелось не думать, ну могут же йоги не думать. От постоянных размышлений он начал чувствовать себя стариком. Весь последний месяц он просидел у этого бассейна в бесконечных размышлениях, время от времени ведя долгий и бесполезный, зато реальный, в отличие от внутреннего, диалог с Тамерланом. Все становилось только хуже, и даже этот волшебный дом уж не помогал. С шумом выдохнув, Григорий прикрыл глаза и начал демонстративно тупым образом проговаривать про себя цифры, изгоняя саму возможность размышлять, а вместе с ней главную мысль, самую мучительную и привычную.

Вызов прозвучал, когда Орлиевский почти совсем заснул под послеобеденным солнцем.

С трудом приоткрыв один глаз, он разглядел силуэт Адэхи Родригеса, сидевшего напротив него с прямой спиной и сложенными на коленях руками.

–Привет. Ты как школьник.

–Все привыкаю к этой штуке, – смущенно пробормотал индеец, пытаясь принять более расслабленную позу.

–Ты можешь выставить позу в настройках, и являйся хоть в образе балерины, даже если ты лежишь в ванне в этот момент.

–Представьте меня голым в ванне, – усмехнулся индеец. – Ладно, поизучаю.

Голограмма пошевелилась, замерцала и явно собралась исчезнуть.

–Эй, давай потом изучай. Чего сказать хотел?

Адэхи снова сидел как гимназист, аккуратно выпрямив спину.

–Я про Илью, капитан.

«Наверное, это самый поганый день с послевоенных времен», – пронеслось в голове у Орлиевского. Судя по тону механика, про Илью он собрался сказать, что нога не приживается.