Когда дежурным по заставе заступал старослужащий, то особых проблем не возникало. Все принимали факт своего назначения в тот или иной наряд как должное. Когда же дежурным оказывался молодой сержант, около боевого расчёта начиналась суета. Каждый, кто прослужил больше сержанта, считал своим долгом потребовать, чтобы его поставили именно в тот наряд, который он хотел. Удовлетворить все пожелания было невероятно сложно.

Младший сержант Кузнецов был как раз военнослужащим первого года службы. Составление боевого расчёта с учётом пожеланий «дедов» и «дембелей» казалось ему сложностью на уровне высшей математики. Он заполнил листок только наполовину – фамилий заставских авторитетов было больше, чем популярных видов наряда.

Когда дело дошло до назначения в состав передвижного поста наблюдения на правый фланг младший сержант загрустил. Наряд был нелюбим всеми. Вместо того чтобы где-нибудь залечь и переждать время, как это делали часовые границы по ночам, или пробежаться за два-три часа по флангу и вернуться обратно, как в дозоре, бойцы обязаны были маячить на границе почти целый день и постоянно передвигаться.

Даже служба на наблюдательной вышке или часовым на заставе была для многих предпочтительней. На вышке не приходилось бить ноги и жариться под палящим солнцем. Там можно было втихаря что-нибудь почитать или написать письмо; на худой конец, просто поглазеть в двенадцатикратный бинокль, наблюдая за сопредельной территорией или за окраинами соседнего с заставой азербайджанского села. Часовой же на заставе, если он был старослужащим, тоже чувствовал себя неплохо. Он мог, проходя мимо окна кухни, разжиться там кружечкой сладкого чая или покурить в укромном месте с кем-то из своих товарищей, поговорив на злободневные темы.

Факт, что так нелюбимый всеми наряд был на правый фланг, ещё больше уменьшал его привлекательность. Правый фланг был длиннее левого на три километра, а местность – куда рельефнее. Именно поэтому пограничникам приходилось постоянно переходить с места на место, чтобы не прошляпить местных проходимцев, промышлявших мелкой контрабандой, или ещё хуже, пропустить офицерскую проверку.

Шамшур сразу догадался о трудностях Кузнецова:

– Что, Кузнечик, мучаешься? Некого на правый фланг поставить?

– Угу, – печально вздохнул дежурный по заставе.

– Поставь меня.

Младший сержант не верил своим ушам. «Дед» предлагал себя назначить в самый паршивый наряд. Кузнецов насторожился, подозревая провокацию.

– Ты же вчера ходил на правый фланг?

– Ну, и что? То же был дозор, а это передвижной наблюдательный пост. Давай, давай ставь, пока я не передумал!

Шамшур достал пачку «Явы» и выбил из неё сигарету:

– Курить будешь?

Кузнецов молча взял сигарету и, кивнув в знак благодарности, сунул её за ухо. «Классный чувак – этот Шамшур!» – с тихой радостью подумал он. Дальше составление боевого расчёта пошло веселее.

***

На следующий день вышли на правый фланг довольно поздно. Солнце уже припекало, и солдаты не стали одевать, порядком поднадоевшие за зиму, бушлаты. Шамшура опять назначили старшим наряда. Оба его подчинённых, молодые бойцы, шли впереди на дистанции друг от друга, соблюдая все инструкции. После получасовой ходьбы далеко в зарослях показались фигуры. Это был утренний дозор, возвращавшийся на заставу. Шамшур наблюдал, как поведут себя «индусы». Те заметили дозор только через минуту после того, как его засёк старший наряда. «Олухи! Пока лбами не столкнуться, друг друга не увидят!» – с раздражением подумал Шамшур.

В дозоре первым шёл тоже «индус». Приблизившись друг к другу на расстояние до полусотни метров, впередиидущие разыграли комедию под названием «Пропуск – отзыв». Это когда один из них присев, снимает автомат, как будто готовиться к стрельбе, и спрашивает у встречного пароль, а тот, остановившись и тоже изготовившись для стрельбы, этот пароль ему называет. Затем он в свою очередь интересуется отзывом, и первый боец даёт ему соответствующий ответ. Такую процедуру по правилам требовалось проводить ночью или днём при очень плохой видимости, но, чтобы молодняк не расслаблялся, его обязали это делать всегда.

Оба наряда сошлись. Закурили.

– Что тут, всё спокойно? Местных не видно? – как бы невзначай спросил Шамшур.

– Да, вроде, нет никого. Ночью кабан на дозорную тропу выходил. Его пацаны засекли в прибор ночного видения, но ветер дул с их стороны, поэтому они ближе даже не пытались подойти.

В другой раз Шамшур поподробнее бы расспросил о ночном появлении кабана, но сейчас тот его совсем не интересовал. Впереди было ещё семь часов непрерывного бдения, и он надеялся, что это время пройдёт не зря.

Тот день молодые бойцы, оказавшиеся в одном наряде с Шамшуром, запомнили особенно. Их старший не находил себе место. Он как гончая делал зигзаги по всему правому флангу. Нигде не задерживаясь и пяти минут, Шамшур кидался к любой овце, появлявшейся за рубежом прикрытия. Он проверял каждую впадину, каждый спуск к реке в надежде встретить там девушку, но всё было тщетно. К вечеру он вернулся на заставу в мрачном расположении духа.

***

Прошло почти две недели, в течение которых Шамшур постепенно успокоился. Он начал с иронией относиться к своему недавнему увлечению. Шутки, отпускаемые Ермиловым по этому поводу, уже не злили его, и он даже начал подыгрывать другу.

– Ну, что, Ромео, где твоя Дездемона!? – кочегар был весьма поверхностно знаком с творчеством великого драматурга.

– Ты хотел сказать Джульетта?

– Ну, да! Точно, Джульетта! Где твоя Джульетта кавказского разлива!

– Не знаю. Надеюсь, что встретила Отелло.

– Ух, ты какой злой! Не надо, Рома, огорчаться. Подумай сам – кто ты, а кто она. Ты через полгода вернёшься домой к себе на Украину, а она так и останется здесь кизяки овечьи месить.

– Она не останется, – заметил Шамшур. – Она из города.

– Так, что она тут делала?

– Наверное, в гости приезжала. Ты разве в детстве к бабушке в село не ездил?

– У меня нет родственников в селе. Мы все городские, – гордо заявил Ермилов.

– А у меня есть. Моя бабушка коз держала. Я когда пацаном приезжал к ней, она мне давала этих коз пасти. Бабушкин огород прямо к яру выходил. Там по склону везде были колышки вбиты. Я коз к колышкам привязывал, а сам на противоположном склоне землянику собирал. Я как домой вернусь – сразу в село поеду.

– О, идея! Мы после дембеля поедем к твоей бабуле вместе! Затоваримся хорошенько и загудим на недельку! Попьём самогоночки, вареников пожрём, девок пощупаем! У вас в деревне девки есть? Ты меня познакомишь с какой-нибудь? Я жуть как хохлушек люблю!

– Хорошо, познакомлю.

– Только, чтоб сисявые были! Я худых не люблю.

– Ладно, познакомлю с сисявыми, – пообещал Шамшур.

Оба друга сидели в курилке и поочерёдно затягивались одной сигаретой. Мимо через плац устало брели пыльные участники утреннего дозора. Старший наряда, увидев Шамшура, встрепенулся:

– Ромка, тебя сегодня на фланге спрашивали!

– Кто! – хором спросили Ермилов и Шамшур.

– Конь в пальто! Девка какая-то местная. А ну, давай колись, где ты уже наследить успел?

– Наш пострел везде поспел! – засмеялся другой дозорный. – Мы её спрашиваем: девочка, ты откуда нашего Шамшура знаешь? А она только хвостом крутит. Говорит, не ваше дело.

– Ловко так по-русски шпрехает! Признавайся, Рома, это ты её учил языку?

Шамшур пропустил мимо ушей подколки сослуживцев. Ему было плевать на их зубоскальство. Он ликовал! Значит, она всё же помнит о нём! Она пришла на фланг! Джамиля интересуется им!

– Что она ещё говорила? – кинулся он к солдатам.

Те пожали плечами:

– Вроде бы ничего больше. Спросила только – когда Шамшур будет на границе и всё.

– Так и спросила – Шамшур?

– Да, так и спросила, по фамилии.

Этот факт немного озадачил, ведь солдат свою фамилию девушке не говорил, и Кирильчук, вроде, тоже называл его только по имени. Он стал думать, что делать дальше? Выход напрашивался сам собой. Надо завтра днём быть на правом фланге в составе наряда. Дежурный, наверное, еще не закончил составление боевого расчёта, а если даже составил его, ничего страшного – подправит.