– А можно я буду плохим полицейским?

4 глава

Дети чувствуют время по-другому. Не так как взрослые. Оно то замирает, обманом заставляя секундную стрелку пробегать один минутный круг снова и снова, то ускоряется до немыслимых пределов. Часы проносятся со скоростью света, а все живое за окном движется со скоростью вращения земли. Времена года сменяют друг друга за один короткий месяц, а движения небесных тел можно наблюдать так же легко, как движение самолета. Поэтому две недели, положенные в наказание за два погнутых гвоздя и несколько вмятин на дубовых досках, пролетели незаметно.

За время наказания мальчик и старик покрасили внешние стены дома (после чего и без того белый дом засиял необыкновенной белизной), перебрали хлам, скопившийся на чердаке и в подвале, и даже вычерпали остатки зацветшей воды из пересохшего колодца. Лебедки на нем не было. Приходилось раз за разом опускать цинковое ведро на металлической цепи вниз, на три метра в глубину, и в четыре руки тянуть наверх. Особенно тяжело дались последние разы, когда ведро лишь билось по дну, зачерпывая грязь и ил.

– Думаю, мы сделали все, что могли, – сказал Виктор, пытаясь успокоить сбившееся дыхание. Он плюхнулся в бессилии на землю и улыбнулся. Мальчишка справлялся с отдышкой куда лучше. Он вытер лившийся со лба пот и упер тощие руки в бока. Стоял погожий ясный день. На небе не было ни облака. Майская теплая погода сменялась июньской жарой.

– Без лестницы тут не обойтись, – сказал Летун. – У вас есть что-нибудь подходящее?

– Ничего такого у меня нет, – Виктор посмотрел на колодец. – Я и подумать не мог, что этот колодец может когда-нибудь пересохнуть. Ключи в нем били настолько сильно, что вода иногда переливалась через край. Приходилось без остановки черпать ведрами и пить. Сколько же я тогда выпил, дай-ка вспомнить.

– Не думаю, что так было на самом деле. Колодцы не переливаются через край.

– Точно? – Виктор вопросительно изогнул густые брови.

– Совершенно точно.

– Уверен? – старик приложил ладонь ко лбу, спасая выгоревшие глаза от тени.

– Уверен, – безапелляционно ответил Летун. Для своего возраста он был очень рассудительным мальчиком. Обдурить такого может только профессионал и то лишь раз в году, подумал старик.

– Ну, тогда дай руку и помоги мне встать.

Мальчик отклонил тело назад, пытаясь поднять Виктора с земли. Тот подыграл, дав мальчишке поверить в свои сверхчеловеческие силы. Но и без всяких шуток Виктор заметил, что Летун был силен. Сравнивать было не с чем, но он думал, что ЕГО мальчик сильнее большинства мальчишек в округе (если не всех на свете). Вполне возможно, что это было так.

Их привязанность друг к другу росла день ото дня. Возвращаясь домой, Летун без конца рассказывал родителям о старике – Виктор то, Виктор сё – роняя зерна ревности в благодатную почву злопамятного женского характера, сам того не понимая.

Каждый раз, когда они заканчивали намеченное дело, Виктор испытывал чувство гордости. Во-первых, за Летуна – за то, что малец потянул очередное непростое задание. Во-вторых, за себя. Ведь он смог научить мальчишку чему-то полезному. Чему-то, что обязательно пригодится ему в жизни. Однажды он удивит родителей тем, что умеет столь многое, думал Виктор. Но он ошибался. Летун действительно был смышленым и многое умел. Он вязал морские узлы, неплохо управлялся с садовыми инструментами и иногда, когда было скучно, вырезал из дерева несуразных человекоподобных существ. Давал им смешные имена, вроде Вонючки или Поджопника, после чего всегда ритуально сжигал на костре, который, конечно же, разжигал с одной спички. Но больше всего ему нравилось рубить дрова.

Словно грозный варвар из Киммерии или рыцарь Круглого Стола, он опускал на головы противников наточенную до предела алебарду. Один за одним он разрубал их пополам, перебивая таким образом орды врагов. Усталость тоже была частью игры. В ударе из последних сил был особый драматизм. И хотя Летун не знал этого слова, он чувствовал, что так его маленькое представление становилось интереснее.

Каждый понедельник, среду и четверг – именно по этим дням приходи молодой помощник – Виктор готовил обед, который в большинстве семей вполне можно было назвать праздничным. Возвращаясь домой, мальчик видел стол без скатертей, изрезанный отметинами от ножа. На нем, как правило, располагались блюда, приготовленные самым простым образом. Овощи или бобы и немного мяса. Без специально смешанных соусов или изысканных (именно это слово ему приходило на ум) приправ. Никаких украшений. Нож к вилке также полагался далеко не всегда. Такую еду, думал он, можно есть лишь когда голоден. И она совершенно точно не годится для того, чтобы получать от процесса удовольствие. И как он только не замечал этого раньше?

Перемену в сыне заметили родители. После расспросов о том, почему их сын стал есть без аппетита, ребенок со свойственной всем детям непосредственностью поделился своими новыми представлениями о том, как должен выглядеть ужин.

Он долго не мог понять, почему после его рассказа о барбекю, блинчиках или шницелях у Виктора, мама потухла. Она не проронила ни слова, только смотрела на наскоро приготовленное картофельное пюре и подгоревшее куриное крыло. После ужина, не произнося ни звука, она встала и собрала грязную посуду. Бен жестом поманил мальчика на улицу.

Они уселись на ступени крыльца. Луна была почти полной. Опустившуюся на окрестности тишину нарушал стрекот насекомых.

– Ты же понимаешь, – спросил Бен сына, – что мы с мамой делаем для тебя все, что можем? Все, что в наших силах.

– Понимаю.

– Ты понимаешь, что мы много работаем для того, чтобы обеспечить тебя? Чтобы выкупить эту землю?

Мальчик промолчал. Кажется, он понял к чему идет разговор. Отец не сказал прямо «ты должен молча есть, даже если еда тебе не нравится, потому что твоя мать пашет как ломовая лошадь». Теперь это и не требовалось. Суть разговора была ясна даже одиннадцатилетнему ребенку.

– Вот и хорошо, – сказал отец и посмотрел на звездное небо. – Может быть, он и нас как-нибудь пригласит?

Виктор подумал, что это было бы просто замечательно. Праздничный ужин в честь окончания наказания. Как на счет пятницы, спросил он мальчика. В пятницу? Чудесно. К его удивлению, мать не была в восторге. А поздно вечером, когда он лежал в своей комнате в темноте пытаясь заснуть, он слышал, как родители ругаются.

– Это плохая идея. Просто ужасная, – утверждал женский голос.

– Что же тут ужасного, если старик так любит готовить? Ничего такого в этом нет. К тому же тебе не придется стоять пол вечера у плиты. Он все сделает сам. А ты могла бы надеть красивое платье. То, голубое.

– Он мне совершенно не нравится. Я очень зла на тебя. За то, что заставил сына трижды в неделю работать на этого старика. Ты знаешь, что все считают его сумасшедшим? А вдруг он сделал бы с ним что-нибудь плохое. В газетах только об этом и пишут.

– В газетах вообще много чего пишут. Да, старик может показаться странным. Но только потому, что живет один. Если бы я прожил в одиночестве хотя бы год, то наверняка съехал бы с катушек. Что уж говорить про десять, двадцать или сорок лет, – отвечал мужской голос. – И не надо говорить так, будто я продал сына в рабство, на хлопковую плантацию. Он всего лишь помог старику по хозяйству. По-моему, в этом есть только положительная сторона. Пацан учится ответственности.

– Может быть, – голос матери звучал устало. – Просто я не хочу туда идти.

– Нет, мы пойдем. Это всем пойдет на пользу. К старику в кои-то веки придут гости. Мы наконец-то выберемся из дома. Нельзя же бесконечно работать! Да и пацан за это время к нему сильно привязался. Поужинаем и вернемся домой.

Привязанность мальчика к Виктору пугала их обоих. Что общего могло быть между одиннадцатилетним мальчишкой и семидесятилетним стариком?

Голоса смолкли. Летун вжался в подушку и ждал окончательного вердикта. В тишине своей спальни он слышал, как сердце гонит кровь по сосудам.