– Сильные химеры?

– И не только. Попадаются мутанты с мутациями, которых у них не должно быть.

– Ага, в курсе. Попадались…

– Вот. А некоторые отродья обзавелись репродуктивным аппаратом. Знал? Они теперь могут размножаться и после смерти не превращаются в щебень.

– Да это ещё ладно! Мне недавно попался тролль, который делился на две одинаковые половины, и каждая при этом была вполне себе самостоятельной.

– И что, тебя всё это не удивляет?

– Если бы я каждый раз удивлялся таким штукам, удивлялка бы уже отвалилась. Я ими питаюсь, забыла? Самые странные обычно самые вкусные, так что я просто…

– Ешь, я поняла, – Ари поморщилась, и кантернец отстранённо отметил, насколько изящно у неё это получается. – А с немагами сталкивался?

– Пару раз, – припомнил Гвин. – Оба раза не понравилось. А что?

– А то. Ты же в курсе, почему они себя так называют? У них нет Дара, но при этом то, на что они способны, уж слишком похоже на магию. Та же Зола, например, может воспламенить практически что угодно, но каким образом, если у неё нет Дара?

– Я не встречался с Золой. Только с Летунами и этим большим, чёрным, как его… Иней, вот. И на кой ляд они себе такие имена выдумывают?

– Не знаю, я с ними не встречалась пока. Знаю в основном со слов одного знакомого чародея. Он говорил, что в аурах немагов тоже есть некая метка, похожая на след необычных выродков.

– Вот как? – Гвин откинулся, скрестив руки на груди. – Немаги, получается, в некотором смысле родня чудовищам?

– Да нет же, не родня, – Ари снова забавно поморщилась. – Они только одинаково отмечены. Это как… шрам от одного и того же лезвия. Но и это ещё не всё. Слыхал про «полыньи»?

Кантернец покачал головой.

– Про них мне тоже Кастис – тот знакомый чародей – рассказал. Это такие места, где мир отрезан от Эфира. Там невозможно колдовать, поэтому чародеи превращаются в обычных людей. И появились они когда? Правильно, после Великого Света. Причём их год от года становится всё больше, а почему – никто понятия не имеет. Я была в одной такой «полынье». Ощущения более чем странные, хотя шибко неприятными их тоже не назвать. Как будто тебя засунули в глухой мягкий кокон.

– А как при этом себя чувствует твоя… вторая половина?

– Альтер? Так же, как я, только по ту сторону Прослойки. Я её не чувствую, но она никуда не девается. Только вызвать её на эту сторону в «полынье» я вряд ли смогу. В других местах – пожалуйста, а там – нет. Можешь себе представить, как такое вообще может быть?

– Я не разбираюсь в магии, – поморщился Гвин.

– Не разбирается он, – фыркнула Ари. – Раз ты смог почуять альтера, то можешь себе представить, насколько неестественно такое явление, как «полынья». Оно противно природе. Как и все эти сильные химеры. Как и немаги, которые колдуют без Дара. Как и много ещё чего. Что-то тогда случилось, при Великом Свете. Вроде бы после этого всё наладилось, но надолго ли? Или – ещё хуже – вдруг на самом деле ничего не наладилось, а мы просто себя в этом убедили?

Кантернец не стал отвечать на риторический вопрос. Вообще-то ему вдруг стало нехорошо от всех этих разговоров. Тревожно. И тем было неприятнее, что тревога эта не перешла к нему от Ари, а выползла из его собственной души, где пряталась раньше точно змея под камнем.

– Что-то надвигается, – помолчав, сказала Ари. – Эти… искажения не просто так появились и просто так не уйдут. Мир меняется, но слишком глубоко, чтобы мы могли понять, как именно. Как будто слышим звон, да не знаем где он. У тебя не было такого ощущения? Что всё, что мы видим и слышим – лишь отзвуки, туманные обрывки, которые никак не сложатся воедино? Изменились возвраты, изменились их последствия, изменилась природа, а мы всё продолжаем жить как ни в чём не бывало, пока весь мир катится Явор знает куда. У людей, как всегда, только одна цель – выжить, поэтому они просто приспосабливаются и не думают о том, почему им приходится это делать… А мне вот всё это не даёт покоя. И не только потому, что я столкнулась с Бесформенным. Просто я смотрю на эти изменения и не могу представить, что с нами всеми будет, когда отзвуки превратятся в настоящую бурю. А она грянет, обязательно грянет. Вот увидишь.

– Может ты и права, – сказал Гвин, пожав плечами. – Что-то действительно происходит. Только, думаешь, нам дано это понять? Не то чтобы я себя дурачком считал, но есть ведь вещи не для наших скудных умов.

– А для чьих же тогда?

Гвин усмехнулся – по-доброму, потому что его тронула внезапная наивность женщины, которая на первый взгляд наивной вовсе не казалась.

– Ты необычная, – сказал он. – И я тоже необычный. Ты принадлежишь к расе, о которой никто не слышал. Я делю тело и сознание с абсолютным хищником из таких мест, что от одной мысли мозги скукоживаются. Мы оба знаем, насколько мало понимает обычный человек. Даже если он очень умён, даже если он стар и обрёл мудрость. Пока он не переживёт того же, что и мы, он просто не сможет понять. А сколько всего не пережили мы? В какие бездны ещё не заглядывали? Ты только представь. Что если природа этих искажений лежит за гранью нашего понимания, потому что наше восприятие слишком узко? Ведь ты сама говоришь, что Нирион меняется где-то очень глубоко – так может, такие тонкие материи не для нас?

Ари, казалось, задумалась.

– Может быть, – сказала она наконец. – Но я всё равно попытаюсь всё выяснить. Потому что вдруг они всё-таки для нас? И мы сможем как-то повлиять.

– …И ты сможешь избавиться от Бесформенного, – добавил кантернец и по лицу собеседницы понял, что попал в точку. – На твоём месте я бы вёл себя точно так же.

Ари посмотрела на него устало и вдруг улыбнулась, а потом молча улеглась и завернулась в плащ. Подложив кулак под щёку, отчего сразу стала похожа на маленькую девочку.

Гвин вздохнул и тоже принял горизонтальное положение на пропахшем тухлятиной тряпье. Ему завернуться было не во что, хотя очень хотелось. Не из-за холода – лишь уюта ради. Чтобы завершить картину: за стенами ночь и вьюга, а внутри горящий очаг, разговоры вполголоса и мягкая постель…

И вовсе он не думал, что тонкие материи не для его ума. Наоборот, кантернцу было жутко интересно разузнать обо всём, что касается искажений. И до чего ведь точно Ари слово подобрала! Искажения. Как будто кто-то и впрямь схватил Нирион обеими руками и хорошенько встряхнул, исказив его законы. Но почему-то Гвину показалось, что уж слишком сильно девушка вцепилась в эту загадку. Слишком отчаянно. Как бы не приключилось с ней чего дурного…

«Ну и ну! – опомнившись, фыркнул про себя кантернец. – Она меня под завалом бросила, а я тут пекусь о её душевном равновесии! Совсем ты размяк, дружище Гвин. Если каждого встречного так обхаживать, все нервы себе вымотаешь!»

Он повернулся на спину и уставился в потолок.

«Вот бы каждый встречный был таким, как она», – подумалось ему вдогонку.

Гвина уже клонило в сон. Эйфория от насыщения прошла окончательно, поэтому начала сказываться усталость, которая копилась днями, а то и неделями. Сегодня его впервые за долгое время ждал здоровый сон, и кантернец с радостью сдался в его объятия, закрыв глаза.

Вот только одна мысль пока ещё не давала уснуть.

– Ари?

– М?

– А куда ты направишься завтра?

Молчание висело долго – Гвин даже успел подумать, что девушка заснула. Но ошибся.

– На запад. Обойду горы с запада, вдоль моря, – Ари зевнула. – Никогда не была в тех краях.

И снова тишину нарушала только седая вьюга.

– Спокойной ночи.

– Спокойной ночи… Гвин.

Когда он проснулся, Ари уже ушла. Поднялась, наверное, ещё засветло, откопала снова занесённый снегом вход и была такова. Гвин даже не слышал – настолько сладко спал.

Он поднялся, вылез из подземелья, осмотрелся, щурясь после долгого пребывания в темноте. Снег больше не шёл, но небо всё ещё нависало белой непрозрачной пеленой. На сильно выросших сугробах виднелся отчётливый след широких снегоступов, ведущий на север. По нему Гвин дошёл до занесённой дороги, что тянулась вдоль кромки леса и одним концом взбегала на холм справа, а другим терялась слева, у подножий гор.