– Как раз в это время что-то произошло с моим братиком, – сказал он. – Вот почему они такие… сами не свои. Папа как-то говорил, что когда что-нибудь идёт не по-твоему, ты влезаешь в чужую рубашку.

Митяй сплюнул.

– При чём тут какая-то рубашка?

– В чужую шкуру, – поправился Денис. – И готов отдать всё, чтобы вернуть себе свою. Чтобы сделать всё, как было.

– Опять ты умничаешь, Пустохвалов! – заявил Митяй, с особым смаком произнеся фамилию Дениса. – Я не буду с тобой общаться.

Денис его не слушал.

– Смотри – он указал на дату. – Две тысячи второй. Они оба как будто кислых щей объелись. В две тысячи втором что-то произошло. И я готов отдать любой из своих передних зубов, что мой брат этому причина.

– Его нет ни на одной фотке.

– Его убрали… – Денису потребовалось несколько долгих мгновений, чтобы восстановить дыхание. – Чтобы я ничего не узнал. Но я обязательно докопаюсь до правды!

– Как детектив-призрак, – восхищённо сказал Митяй. – Знай же, я привык быть на первых ролях, но в этой истории, так и быть, уступлю тебе первенство. Стану твоим помощником. Верным гончим псом Подай-Принеси. Но только, чур, в следующем расследовании детективом буду я. У меня и плащ есть со шляпой, и клянусь своими гремучими костями, я добьюсь от мамки, чтобы она ушила его по фигуре…

Денис не ответил. Он не стал рассказывать другу, что в одиночку залезал на часовую башню. Игры закончились. Губы мамы, которые, казалось, готовы задрожать прямо на фотографиях. Опущенные плечи отца, который больше напоминает картонную фигурку, чем живого человека. Случилось что-то плохое, и Денис непременно должен узнать что именно.

6.

Все последующие дни Денис разве что не облизывал дверь на чердак. Крашеная мутной зелёной краской, она, как одна из тех ярких таблеток в "Матрице", внезапно обрела особенное значение. Глядя на неё, Денис чувствовал под языком странный солоноватый привкус. Замка там не было, однако открывалась она очень туго, с таким скрежетом, что казалось, будто крыша осыпается тебе на макушку.

Он прикладывал ухо к двери и пытался уловить хоть какой-то звук. Звал шёпотом, опустившись на колени и вдыхая пыль, что струйками выползала из-под двери, словно миниатюрная песчаная буря. Когда родителей не было дома, мальчик несколько раз попытался открыть дверь, но она очень плотно прилегала к косяку, а петли не смазывали уже, кажется, целую вечность. Денис не уверен был, что даже у мамы хватило бы сил с ней справиться. Пришёл Митяй, и после почти получаса бесплотных усилий ребята, обливаясь потом, отправились на кухню прохлаждаться домашним компотом.

– Не могу поверить, что я не справился с какой-то чердачной дверью. – Митяй злился. – Был бы я хотя бы на пару лет постарше, я бы разнёс её в щепки!

Он немного подумал, по обычаю потирая кончик носа пальцем.

– Слушай, у тебя там есть окна?

Денис пожал плечами.

– Одно. Совсем крошечное. Даже голову не просунешь.

– Проклятье! Слушай, дай мне дней десять, – Митяй буквально светился энтузиазмом. – Я постараюсь за это время стать таким же сильным, как за два года. У отца есть гиря. Буду поднимать её каждый день по сто раз! И есть, чёрт подери, бабушкину кашу. Ты ценишь жертвы, на которые я иду?

– Конечно, ценю, – сказал Денис.

На том и сговорились.

Но десяти дней ждать не потребовалось. Отец был угрюм, не разговаривал ни с женой, ни с сыном; он метался, как зверь на поводке, бормоча что-то в бороду, и уже на следующий день поздним вечером по лестнице зашаркали обутые в тапочки ноги. "На чердак", – понял Денис. На этот раз он был готов. Следил за отцом, словно Голум из фильма, который Митяй называл "Суматоха вокруг кольца". Прятался за шкафом и в тёмных уголках, что знал наперечёт… сколько весёлых игр в прятки в этом доме прошло! Один раз его, задремавшего в колыбели старой собачьей конуры, что стояла в чулане, не могли отыскать почти три часа.

Мальчик проскользнул в щель неплотно закрытой чердачной двери. Нырнул в ворох душных шуб, казалось, хранящих тревоги и беспокойства тех лет, когда их надевали. Зажав рот и нос, Денис просидел так, как ему казалось, не меньше пяти минут. Потом сделал первый осторожный вздох. Сердце успокаивалось. Никто не торопился его искать. По помещению разлился свет одинокой настольной лампы (лампа под потолком зияла пустым патроном, будто хищное увядшее растение). Было слышно, как папа задумчиво двигает туда-сюда стул, такой же монолитный как стол. Он никого не звал, и никто не выбежал ему навстречу.

"Не может быть, чтобы я ошибся второй раз подряд", – думал Денис. Братик здесь, совершенно-несомненно точно. Так точно, как целится воробей, чтобы склевать крошку, на которую претендуют ещё десяток собратьев.

Денис разозлился на себя до слёз. Запутавшись в рукавах какого-то платья в горошек, он пропустил момент, когда что-то действительно начало происходить. Откуда-то появился мягкий свет, белый, как пролитое молоко. Послышался звук отодвигаемого ящика – в столе их было много, но Денис совершенно точно был уверен, что ни в одном не было ничего интересного. Но что это за звук? Как будто где-то совсем рядом бормочет и стонет неуспокоенный призрак. Из фильмов и мультиков Денис знал, что со многими призраками можно пообщаться, спросив: "Кто ты, ради Иисуса Христа, и зачем пришёл на землю, отвечай немедленно!" Однако даже просто открыть рот, разжать сведённые ужасом зубы, оказалось далеко не так просто. Перед глазами вновь стояла детская коляска и её безмолвная водительница; казалось, они прячутся здесь же, среди шуб и старых пиджаков из тяжёлой, похожей на дубовую кору, ткани.

Захотелось зажмуриться и позвать отца, но это было тяжело – не легче, чем поинтересоваться у призрака, как, собственно, у того идут дела. Впрочем, папа сам должен слышать эти звуки, разве нет?

Денису показалось, что всё вокруг заволокло туманом. Где-то внизу тявкнул Рупор, удивительно мягко и жалобно, так, будто ему в рот насовали тряпок. Шубы и прочая одёжка "из бабушкиного сундука" (больше частью это самое верное определение, которое можно дать развешанным на плечиках вещам) раскачивались, словно покрытые снегом еловые лапы. Пожалуй, именно так чувствовали себя первопроходцы в Нарнии, и сколько бы раз Денис не представлял себя на их месте, не ругал их за трусость и нерешительность, сейчас он вдруг отчаянно захотел, чтобы кто-то оказался на его месте. Хоть кто-нибудь. Кто-нибудь, про кого можно будет потом прочитать в книжке, только не он…

Наверху, над головой, светили звёзды, хотя текстуру потолка ещё можно было разглядеть. Где-то щебетали птицы. Призрак рыдал – теперь в этом не было никаких сомнений, и Денис принялся поскуливать в унисон… ровно до тех пор, пока не почувствовал солоноватый вкус на губах. Это его успокоило и даже немного разозлило.

"Постой-ка, – сказал он себе. – Для того ли ты закончил младшие классы, чтобы трястись как осиновый лист, напуганный каким-то гипотетическим чудом-юдом?" Сухой язык и скучные картинки, которыми изъяснялись учебники, исполинский мир терминов и понятий из мира взрослых, что рано или поздно срывается с неведомой вершины и катится через голову ребёнка, сметая всё, чем тот прежде грезил, превращая образы существ, с которыми тот разговаривал шёпотом на грани между сном и явью, в плети тумана, сейчас встали перед Денисом во всём своём великолепии.

Призраки, чудовища… их, в конце концов, не существует! Просто не может существовать! Так говорили родители, так рассказывали в школе. И даже Митяй, пусть и осторожно, но соглашался. Да, на чердаке заброшенного дома только пыль и занавешенные зеркала. Да, среди могил можно гулять по ночам, не боясь встретить кого-то, кроме кладбищенского сторожа с фонарём, да местных кошек.

На самом деле, конечно, в глубине души Денис собирался снять машину, которую мама называла "Вера во всякую ерунду", с холостых ходов. Скомандовать ей: "Полный вперёд!" Потные ладони готовы были уже вдавить пуговицу на рубашке, по совместительству кнопку запуска, когда всё закончилось так же внезапно, как и началось. Призрачный голос замолчал. Где-то завывал ветер, не то резвясь над верхушками ёлок, которыми воображали себя мохнатые шубы, не то врываясь в приоткрытую форточку. Денис распластался на полу и смотрел на обутые в тапочки отцовские ноги. Вот они стоят возле окна, и подоконник скрипит под его локтями. Вот меряют шагами тесное свободное пространство.