– Я лучше скажу ещё что-нибудь, – не отводя глаз от малыша, сказал Денис. Он представил, что будет выглядеть как тот человечек из тетрадки, которых он, бывало, рисовал, разыгрывая на бумаге миниатюрные наивные сценки. Палочки-ручки с пятью-шестью пальцами разной длины, голова-слива… иногда у таких человечков были в руках автоматы и винтовки. Денис хотел себе автомат или настоящий железный меч, острый, как тридцать семь процентов шуток Митяя – то есть лучшая их часть – но решил, что хочет для начала себе нечто, чем этот меч можно было бы держать.

– Ну, скажи.

Человечек ждал. Денис почувствовал укол страха. Хотя рядом с этим малявкой не хотелось бояться. Это был… ну, наверное, предупредительный укол.

– И скажу… – он оглядел свои призрачные ладони – ладони обыкновенного среднестатистического мальчишки, от царапин на пальцах до грязи под ногтями. – Ну, например, у меня кожа посмуглее, чем сейчас, волосы светлые и не такие длинные. Мама говорит, что если я не буду стричься, то это значит, что я либо девчонка, либо морской капитан… но я же не морской капитан… А глаза, пожалуйста, карие!

Денис замолчал, сообразив, что если вокруг по-прежнему будет так пусто, он никогда не сможет почувствовать своих глаз. Да и какая, в самом деле, разница, какого они цвета?

– Дальше, – подбодрил малыш. За бликующими непонятно отчего стёклами очков зажёгся огонёк интереса. Денис окончательно осмелел и потянулся к своей голове, чтобы понять, какие детали ощущаются не так, как должны.

– Ещё у меня уши не такие оттопыренные… эээ, совсем не оттопыренные. Голос, как у Железного Человека из фильма… нет, нет, стой, сделай как было. А ещё – вот! – татуировка в виде маленького чёрного якоря на правой кисти…

Всё, что называл Денис, появлялось, так, будто его быстро-быстро рисовал какой-то художник-виртуоз. Хотя нет, виртуозы, они не такие. Виртуозы рисуют полотна, где люди с надменными лицами застыли в нелепых позах, а эти локти с царапинами, и эти костяшки, и картинку с якорем рисовал художник-комиксист. Это было очень приятно. Денису почудилось, будто он чувствует, как волосы на затылке быстро-быстро вырисовывает ручка в чьей-то руке. Стало щекотно, но Денис постарался не дёргаться, чтобы не испортить невидимому художнику работу.

– Скажи, как ты всё это делаешь?

– Не я. ДРУГАЯ СТОРОНА.

– Что за сторона? – спросил Денис. Название это показалось ему до ужаса зловещим, и вот тут он по-настоящему испугался. Робко попросил, в последний момент осознав, что он голый:

– А можно мне какую-нибудь одежду?

– Я не гардеробщица. Попроси.

Одежда появилась. Это была "какая-нибудь" одежда, которую и просил Денис, поэтому ему пришлось выбираться из просторного индийского сари и каких-то невозможных штанов с раструбами, похожими на трубы паровоза. Это едва не довело его до обморока, однако, когда мальчик выбрался из бесполезных тряпок и описал свою одежду более подробно, он успокоился и вторично задал волнующий его вопрос:

– А теперь отвечай, кто ты такой.

– Ты так хотел меня найти, а теперь не знаешь кто я?

– Ты Масимба.

Мальчик поскрёб нос. Он был нарисован куда более небрежно, чем Денис, и Денису по этому поводу стало неловко.

– Вообще-то меня называли Максимом.

Денис подумал про сопли, текущие из носа воспитательницы.

– Точно. Я так и подумал. Так ты – тот, кого я искал. Ты мой братец.

– Не могу сказать, что это неприятно, когда тебя ищут, – строго сказал малыш, нахлобучив на голову треуголку. Этот жест придал ему комично-деловой вид. – Судя по тому, что ты меня нашёл, ты не разменивался на мелочи. Искал по-серьёзному.

– Не разменивался на ме-елочи, – зачаровано протянул Денис. Теперь он понимал, почему все говорили, будто Масимба… Максимка, старший брат, давно уже должен был измениться – но при этом он остался прежним. – Так вот какой ты!

И Денис, будто на запястьях его развязали какие-то путы, столь же невидимые, как и всё остальное, задушил Максима в объятьях.

– Митяй обалдеет, когда я ему расскажу! – вопил он.

Максим придушенно сопел, но старший-младший брат не обращал внимания. Он захлёбывался от восторга. Словно тогда, раньше, при виде игрушки, которую тебе дарят на день рождения и которая – ты вдруг это понимаешь – станет твоей любимой на долгие месяцы. В такие моменты всё твоё существо пронизывает одна-единственная мысль – чудеса существуют!

Наконец Денис отстранил от себя щуплое тельце. Заглянул брату в лицо: очки съехали чуть набок, однако нарисованные чёрными чернилами глаза смотрели строго и серьёзно.

– Да где же мы, Максимка? – спросил он. – Как нам попасть домой? Или что же, будем барахтаться здесь, в пустоте, как червяки в луже?

– Здесь нет никакой пустоты. ДРУГАЯ СТОРОНА полна жизни и событий, – малыш сделал небрежный жест рукой, выглядящий очень комично. – Посмотри вокруг.

И Денис огляделся, внезапно поняв, что под ногами больше не бесформенная невидимая вата, а что-то твёрдое, на чём вполне можно стоять.

– Моргни, – предложил Максим.

Денис выпятил нижнюю губу, что говорило о его проснувшемся, как всегда внезапно, упрямстве.

– Да не хочу я что-то моргать. Сам моргай, если хочешь.

На самом деле, ему, конечно же, было страшно. Он пучил глаза, сколько мог, а потом, когда уголки их начало жечь, не удержался и моргнул.

За мгновение темноты мир изменился; он чудом успел завершить перестановку декораций на сцене к тому моменту, как Денис открыл глаза. Они были в тесной соломенной хижине, чем-то похожей на чердак, где Денис только что был. Та же скошенная крыша, только теперь отчего-то на одну сторону, как будто кто-то начинал строить дом с размахом, а на середине пути вдруг понял, что для того нужны материалы поосновательнее. И бросил всё на середине. Снаружи, сквозь дырявый полог, было видно заходящее солнце.

– Что это? Ты здесь живёшь?

Денис сел на задницу, почувствовав сквозь штаны твёрдую холодную землю. Это ощущение было настоящим; но всё что можно было увидеть глазами по-прежнему походило на рисунок, сделанный торопливо и небрежно.

– Нет. Это просто охотничья хижина. Временное пристанище. Ночлег. Я остановился здесь, когда услышал твой голос совсем рядом. Подумал, что встретить тебя в поле или в лесу было бы не слишком гостеприимно.

Денис вдыхал прохладный воздух и чувствовал на своём лице солнечный поцелуй. Он замечал всё это потому, что не мог принять для себя разницу между тем, что видят глаза, и тем, что шепчут прочие органы чувств.

– То есть, она ничейная? Совсем?

Малыш посмотрел на брата поверх очков.

– Если она есть – значит, кому-то нужна. Может, построена специально, чтобы мы могли встретиться здесь. Может, ночью войдёт хозяин. Я оставлю на этот случай отодвинутым полог.

Денис вскочил и сделал несколько осторожных шагов. Хижина приветственно шептала и бросала на голову мусор. Всего одна комната, пять шагов вдоль и столько же поперёк. В одном месте под ногами хрустнула зола – в соломенной-то постройке! – Денис поднял голову и увидел в крыше отверстие дымоотвода. Никакой мебели, на глиняном полу набросаны шкуры. Если отвести от них взгляд, чудилось шевеление, будто эти шкуры по-прежнему стремились куда-то бежать, скакать на длинных изящных ногах или ползать, сгребая брюхом землю. Кто знает, кому они принадлежали…

Книг Денис не увидел. Зато увидел прямо на полу простую глиняную посуду, слишком небрежно изготовленную, чтобы мама сочла её подходящей для сервиза. В лавку, сработанную из распиленного напополам бревна, был воткнут длинный нож, такой большой, что больше походил на меч. В углу, рядом со входом, через который спокойно влетали и вылетали похожие на жуков насекомые, висел гамак, из-за обилия дыр похожий на подвешенный за два конца ломоть сыра. Кое-где их попытался затянуть своей паутиной паук, но не особенно преуспел.

Денис осторожно поинтересовался.

– Что он скажет, если застанет у себя дома двух детей? Как мы объясним, где наши родители?