«Один за возницу и за пулеметчика, – я покачал головой и стал выбираться из оврага. – Впрочем, не из таких положений выходили. Что надо сделать сначала? Напоить, а затем запрячь свежих лошадей в тачанку, после чего двигаться по намеченному маршруту».

Держа наготове револьвер, я осторожно вылез из оврага и пошел смотреть, что осталось от нашего маленького отряда. Раненый красноармеец уже умер, к моему сожалению, так как у меня были к нему вопросы. Военврач и подпоручик были мертвы, как и лошади из их тачанки. Пулеметчик не стал разбираться, свалил их всех одной очередью. Развернувшись, бросил взгляд в сторону места смерти фон Клюге и невольно вздрогнул. В эту самую секунду «покойник» вставал с земли. Вот он отряхнул одежду, поднял винтовку и быстрым шагом направился ко мне.

– Как вы? – поинтересовался я, как только он подошел.

– Живой, как видите, – хриплым голосом, еще полным напряжения, ответил штаб-ротмистр.

– На что вы надеялись, когда в одиночку бросились в атаку на пулемет?

– На вас, поручик, – как-то по-будничному ответил «тевтон». – Вы должны были выжить.

Увидев в моих глазах вопрос, добавил:

– Вас Бог выбрал, он и хранит.

Я несколько опешил от подобного заявления, но комментировать не стал, а вместо этого спросил:

– Что нам теперь делать?

– Большевики здесь сделали засаду на бандитов. Помните, старик-крестьянин сказал, что отряд чекистов в степь за бандитами ускакал? Вот здесь и есть их часть отряда.

– Значит, вы тоже думаете, что они хотели заманить их сюда?

– Ответ очевиден, поручик. Видно, родник здесь один на десятки верст. Местные про него знали, поэтому привели сюда чекистов, – фон Клюге покрутил головой по сторонам. – Все мертвы?

– Все.

– В любой момент могут нагрянуть или те, или другие. Нам надо быть готовыми к их приходу. Так что, поручик, давайте приниматься за работу. Для начала отведем наши тачанки в овраг, потом я займусь лошадьми, а вы стаскивайте трупы в одно место. Хотя бы вон туда, за те кусты. М-м-м… Надо бы наших похоронить. Не по-христиански бросать так их тела.

– Здесь есть две саперные лопатки.

– Вот и славно. За работу, поручик. За работу.

Следующие два часа мы трудились как проклятые, убирая последствия стычки. Только при ближайшем рассмотрении сразу становилось видно, что здесь была схватка. Посеченные пулями кусты, кровь на примятой траве, а также труп лошади, лежащий в ста метрах от оврага. Сняли один пулемет с тачанки и установили недалеко от захваченного пулемета красных. Другая тачанка осталась в боевой готовности, если вдруг придется быстро уходить. Штаб-ротмистр только заменил в ней лошадей на свежую пару. Костер разводить не стали, а перекусили на скорую руку вареными яйцами, салом, хлебом и луком. Запили ключевой водой и стали ждать. Чего? Мы сами не знали. Лично я считал, что нам надо сразу уезжать, но спорить не стал и решил положиться на «тевтона», который предложил дождаться ночи, а уже потом уехать. Я с трудом боролся со сном, сказывалась бессонная ночь, и, чтобы не заснуть, завел разговор с фон Клюге. Тот не то чтобы охотно, но все же поддержал разговор. Начал я с самого себя.

– Михаил Генрихович…

– Извините, что перебиваю, но давайте, если вы не против, упростим наше обращение друг к другу. У меня с училища осталось прозвище Барон. Вот так меня и величайте. Слушаю вас дальше, поручик.

– Пусть так. Вы что-то можете сказать обо мне? Фамилия, родные, близкие?

– Для начала выскажу свое мнение о том, кем вы были до смерти. Скажу прямо, в моих глазах вы были позором русской императорской армии. Мы познакомились уже после того, как нас сняли с поезда. Вы уже тогда напоминали чересчур нервного, дерганого человека. Когда в первый раз вас увидел, вы чуть ли не со слезами на глазах упрашивали наших конвоиров отпустить вас, потому что вам надо срочно вернуться в Москву, где вас ждет какая-то Таня.

– Таня?! – это имя невольно вырвалось у меня.

Вроде маленькой молнии проскочило в моем сознании, осветив микроскопический кусочек чужой памяти. Это была тень чужих воспоминаний, которая не оставила почти ничего, кроме всплывших в памяти нескольких слов: «Буду ждать тебя вечно».

– Да что за… – слова автоматически вырвались, но я оборвал сам себя.

«Таня. Буду ждать тебя вечно. Что это было?»

– Поручик, как вы себя чувствуете? – в голосе штаб-ротмистра слышалось беспокойство.

– Все нормально.

– Нам вместе продолжать путь, и я не думаю, что он будет легкий. Вот я и хочу узнать: у вас что, сейчас приступ был? Вы словно превратились в статую. Замерли и смотрите в никуда.

– Не волнуйтесь, барон. Просто имя Таня почему-то имеет для меня большое значение. Продолжайте, я слушаю вас внимательно.

– Солдаты были не против вас отпустить, но тут приехали чекисты, после чего вы оказались вместе с нами в сарае. Вы то сидели и молчали, неподвижно глядя в пространство, то стучали в дверь с требованием выпустить. Вот и нарвались на коменданта, который в пьяном состоянии пришел посмотреть на классовых врагов. Вы кинулись к нему… Короче, вас забрали на допрос, а потом привезли и забросили в сарай. Через пару часов стало понятно, что вы не жилец на белом свете. Сообщили часовому. Вот только Бог решил иначе: забрал память и вдохнул в вас новую жизнь.

– Вам это не кажется странным?

– Не кажется. Вся моя семья – очень набожные люди. Мне с детства внушали, что все в руке Божьей. Бог взял – Бог дал. То, что произошло с вами, чудо, но главное в этом я считаю другое: вы всем нам спасли жизнь и честь. Мне не страшно умереть с оружием в руках, но быть забитым красными ублюдками… Нет! Мои предки, остзейские бароны, случись такое, перевернулись бы в своих гробах! Еще я вам скажу… Впрочем, сейчас мы говорим о вас. Так вот, в бреду вы постоянно твердили имя девушки и просили ее вас простить, – штаб-ротмистр немного подумал и добавил: – К сожалению, поручик, больше мне нечего вам сказать. Хотя нет, есть еще кое-что. Вы – Вадим Андреевич Беклемишев, поручик – артиллерист. Теперь все.

Ни названный род войск, ни фамилия ничего не затронули во мне. Никого отклика в душе, одна пустота.

– Спасибо, господин штаб-ротмистр.

– Не за что, господин поручик. Только я еще вот что хотел вам сказать: вы каким-то необъяснимым образом изменились, превратившись из овцы в матерого хищника. У меня есть большие сомнения в том, что в своей прежней ипостаси вы могли так ловко сворачивать головы и метать ножи. Подполковник в нескольких словах поделился своим мнением о вас… Погодите-ка! Лошади что-то учуяли! – с минуту барон выдерживал паузу, потом уверенно сказал: – К нам гости, поручик. Встретим их, как полагается русским офицерам.

При этом он ободряюще посмотрел на меня, а я в ответ чуть кивнул головой. Дескать, не подведу вас, барон. Чуть раздвинув кусты, я увидел смутное пятно на горизонте, которое начало быстро расти, и спустя какое-то время уже различал фигуры всадников, несущихся к балке во весь опор. Скоро стало понятно, что впереди скачущие конники, это отряд, который уходит от преследования. Одни из беглецов оборачивались и старались стрелять прицельно, другие, не глядя, просто стреляли через плечо. Вот бандит в папахе догнал красноармейца и стал его обходить, занося шашку над головой. Если до этого боец несся стрелой, пригнувшись к гриве лошади, то тут видно почувствовал опасность и резко выбросил руку с револьвером в тот момент, когда на него уже падало остро отточенное лезвие сабли. Грянул выстрел, и в то же мгновение со всей силы в человеческую плоть впилась шашка, разрубая плечо. Пуля, ударив бандита в грудь, опрокинула его на круп лошади, а тяжелая рана, полученная от шашки, заставила бойца выронить оружие и дико заорать от боли.

Мозг уже не успевал фиксировать всю картину схватки, разбивая ее на отдельные фрагменты. Вот конь, хрипя и испуганно кося глазом, волочит по земле своего мертвого хозяина, чье тело свесилось с седла, зацепившись ногой в стремени. Громыхнул винтовочный выстрел, и во лбу оглянувшегося чекиста появилось аккуратное круглое отверстие, зато с другой стороны тяжелая пуля вышибла изрядный кусок затылочной кости вместе с окровавленными комками мозга, которые полетели в разные стороны. Готовый начать стрелять в любой момент, я продолжал смотреть, как два с половиной десятка озверевших людей рубили и стреляли друг в друга. Если красные скакали молча, то бандиты самозабвенно орали: