Я поёжился от слов Настасьи. В её последних словах без труда угадывалась любимая привычка Мириам – появляться из ниоткуда в самый неожиданный момент.

– Это продолжалась день ото дня, мой мальчик. Я потеряла сон, потеряла аппетит, не могла нормально мыслить. Я даже решилась пойти к священнику, о котором на весь посёлок шла слава последнего кобеля. Другого выхода не оставалось. Это он дал мне верный ориентир. Глупая наивная девочка, если бы я послушала его в тот момент, всё могло сложиться иначе. Но, как и ты, я слишком любила свой дар. Я упивалась властью, которую дарили мне выходы из тела, ведь в сновидениях я была царицей. Я могла летать, могла обернуться любым животным, могла упиваться нектарами наслаждений. Я срывала завесы тайн и познавала секреты природы. Освобождаясь от физической оболочки, мой дух становился свободным, как ветер, моя воля была подобна воле богов, и сама реальность покорялась моим желаниям, превращаясь в пластилин, из которого я лепила собственную сказку. Всё это так знакомо тебе, не правда ли, мой мальчик?

– Продолжай, – тихо произнёс я.

– Конечно. Я расскажу тебе свою историю, и, быть может, ты не повторишь ту ошибку, которую когда-то совершила я. А ошибка, мой мальчик, заключалась в том, что я не поняла очевидную вещь. Та женщина, что приходила ко мне по ночам, никогда не была моей матерью. Она была той, о которой мать предупреждала меня. Марена – злобное существо, насылающее кошмары и несущая погибель. Меняющая лики подобно тому, как тени меняют свою форму в лунном свете. Она знает все твои секреты, мальчик, все твои грехи и тайные желания. Она обращает твои мысли против тебя же и, в конце концов, сводит с ума, обрекая на смерть.

Чем дальше я слушал Настасью, тем больше боялся посмотреть налево, где с язвительной усмешкой стояла черноволосая. Она терпеливо молчала и смотрела на соперницу с нескрываемым презрением.

Настасья продолжила:

– В конце концов, я проиграла, мой мальчик. Лишь перед самой смертью, наконец, узрела истинное лицо Марены. Когда она поняла, что мой конец близок, призрак матери вдруг расплылся в бледно-голубой дымке, и Марена показала свой настоящий облик. Ужасный облик, мой мальчик! Ты не представляешь, насколько кошмарно её истинное лицо, скрывающееся за маской той красавицы, какой она приходит к тебе.

Я смотрел на ту, что называл когда-то Мириам Ларейн де Рев. И с нарастающим ужасом начинал понимать, насколько опасной была игра, которой я с упоением отдавался последние два года.

Маслянистый, влажный голос Настасьи проникал в мою голову, открывая глаза на то, что стоило понять гораздо раньше:

– Посмотри на неё, мой мальчик, посмотри. Ты видишь их? Видишь дьявольские костры в её бездонных глазах? Внимательнее, мальчик, смотри внимательнее. Рядом с тобой не простая девушка. Она вообще не человек. Чёрное, лукавое, нечистое существо. Её зовут Марена. Ох, как же ты заигрался, мой мальчик! Как был глуп, когда решил довериться ей. Она – самая коварная, самая опасная тварь, что населяет ночные кошмары. Ты думал, она защищает тебя от призраков? Бережет твой сон? Скажи мне, мальчик, а какого чёрта к тебе вообще начали приходить ночные гости? Кто насылал на тебя демонов и пугал по ночам тёмными силуэтами? Смотри, мой мальчик, смотри внимательнее. Видишь эти острые черты лица, видишь бледную кожу? Почему она бела, как труп, если никогда не умирала? Ты ведь понимаешь, мой мальчик? Догадка уже пришла в твою светлую голову? Марене нет никакой нужды умирать – она изначально мертва. Её чёрное сердце никогда не билось и никогда не будет биться. Смотри, мой мальчик, смотри внимательнее. Перед тобой не человек, перед тобой сама Смерть. Чёрная, как её помыслы. Хитрая, как ночной хищник. Безжалостная, как и её хозяин. Неужели ты думал, она твоя? Как же ты наивен, мой мальчик. У Марены лишь один хозяин – тот, что раздувает угли под бурлящим котлом. Да, мой мальчик, они уже приготовили котёл для тебя. Осталось совсем немного, и твоя душа будет вечно страдать в кипящей смоле. Вот, что даст тебе Марена. Вот, какой дар ты получишь от неё на прощание. Смотри, мой мальчик, смотри внимательнее. И ты увидишь, как…

– Отче наш, сущий на небесах…

Настасья поперхнулась на полуслове. Бешенными глазами выпучилась на Мириам. Та показала ей средний палец и продолжила:

– Да святится имя Твоё, Да приидёт царствие Твоё, да пребудет воля Твоя и на земле, как на небе…

Настасья завизжала, закорчилась, изогнувшись в три погибели.

– Замолчи! Замолчи!

– Хлеб наш насущный дай нам и на сей день. И прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим…

– Не смей! Заткнись!

– Сама заткнись, стерва! …и не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого.

Настасья захрипела, зажала уши руками. Казалось, слова Мириам обжигают её раскаленным железом. Ведьма упала на пол, забилась в конвульсиях, заскулила, как раненная собака.

Мириам замолчала. Она равнодушно наблюдала, как затихают судороги на искривившемся лице Настасьи. Затем повернулась ко мне, смерив презрительным взглядом.

С большим трудом я смог выдавить всего пару фраз:

– Мириам… Ничего не понимаю… Прости.

– Да пошёл ты.

Девушка развернулась на каблуках и направилась к выходу.

– Мириам.

– Разбирайся с ней сам.

Она вышла, громко хлопнув дверью.

Я остался в комнате наедине с призраком мёртвой ведьмы. Колдовское наваждение спало, и я уже видел не светловолосую девушку, но сгорбленную и сгнившую покойницу, что корчилась на полу. Она кричала скрипучим голосом:

– Сукино дитя, ты сдохнешь! Сдохнешь в страшных муках! Я заберу твоё тело!

По крайней мере, стало ясно, кто здесь друг, а кто враг.

Я с брезгливостью подошёл к беспомощной старухе. Ногой перевернул её на спину и каблуком ботинка придавил горло к деревянному полу.

– Бурлящий котёл, говоришь? – сказал я. – Вечно гореть в кипящей смоле? Это пугает, да. Вот только скажи-ка мне, Настасья, если ад и в самом деле существует, то какого хрена ты ещё не в нём?

– Ты сдохнешь! Сдохнешь!

– Конечно. Но не сегодня, – покачал я головой, – убирайся навсегда из моих сновидений.

Я надавил ногой на дряхлую шею. Ведьма захрипела и вцепилась когтями в ботинок.

– Братик… Братик, что ты делаешь? – зазвенел детский голосок.

Алиса посмотрела на меня изумрудными глазками, полными слёз. Я не убрал ногу.

– Чёрта с два, Настасья. Второй раз этот номер не пройдёт, – я надавил ещё сильнее. – Я наконец-то вспомнил. У моих сестёр голубые глаза.

Последнее усилие. Треск сломавшихся позвонков. Серый водоворот.

* * *

Погасли звёзды на небе. Потускнел диск полной луны. Вдалеке на востоке занимался рассвет.

Я лежал в отсыревшем спальнике и чувствовал: что-то сломалось внутри меня.

* * *

Возможно, кто-то всерьёз считает, что провести ночь на крыше – это романтично; что душа на рассвете начинает трепетать от восхищения, и сознание очищается от грязи, по мере того, как над горизонтом пробиваются первые лучи солнца. Скорее всего, такой человек просто никогда не ночевал под открытым небом.

В то утро моя душа и не думала трепетать. А вот тело – да, тряслось, словно в предсмертных судорогах. Тонкий спальник, в который я укутался ночью, не спасал от предрассветного холода; к тому же он ещё и промок насквозь. Как, впрочем, и вещи, которые я оставил сушиться на телевизионных антеннах.

Стуча зубами, вылез из импровизированной постели и попробовал немного согреться, прыгая на месте. Когда дышал на окоченевшие ладони, изо рта шёл пар. Мышцы слушались с трудом, и я боялся, что за ночь успел застудить себе почки, уснув на холодном бетоне. Я, конечно, выстелил под спальником целый слой теплых вещей, но, как оказалось, они не очень хорошо держали тепло.

Успокаивало лишь то, что за ночь на небе почти не прибавилось облаков, а значит, хоть не попаду под дождь. К тому же на востоке уже занималась розовая заря. Совсем скоро солнце выйдет из-за горизонта, его свет просушит и согреет воздух.