- А, понятно, дьявол рогатый! - с веселым торжеством воскликнул Каудрей и сел. - Сам дьявол пожаловал, дабы пожрать протестантов.
- Нет, - бесстрастно возразил священник, - я знаю, кто это был.
Всех присутствующих охватило необъяснимое, но явственное предчувствие чего-то чудовищного. Они уже забыли о подсудимом и помнили только о том, кого видели в проулке. А тот, в проулке, описанный тремя толковыми и уважаемыми очевидцами, словно вышел из страшного сна: один увидал в нем женщину, другой - зверя, а третий - дьявола...
Судья смотрел на отца Брауна хладнокровным пронизывающим взглядом.
- Вы престранный свидетель, - сказал он, - но есть в вас что-то вынуждающее меня поверить, что вы стараетесь говорить правду. Так кто же был тот человек, которого вы видели в проулке?
- Это был я, - отвечал отец Браун.
В необычайной тишине королевский адвокат Батлер вскочил и совершенно спокойно сказал:
- Ваша честь, позвольте допросить свидетеля. - И тут же выстрелил в Брауна вопросом, который словно бы не шел к делу; - Вы уже слышали, здесь говорилось о кинжале; эксперты считают, что преступление совершено с помощью короткого клинка, вам это известно? - Короткий клинок, - подтвердил Браун и кивнул с мрачной важностью, точно филин, - но очень длинная рукоятка. Еще прежде, чем зал полностью отказался от мысли, что священник своими глазами видел, как сам же вонзает в жертву короткий клинок с длинной рукоятью (отчего убийство казалось еще чудовищней), он поспешил объясниться. - Я хочу сказать, короткие клинки бывают не только у кинжалов. У копья тоже короткий клинок. И копье поражает точно так же, как кинжал, если оно из этих причудливых театральных копий; вот таким копьем бедняга Паркинсон и убил свою жену - как раз в тот день, когда она послала за мной, чтобы я уладил их семейные неурядицы, - а я пришел слишком поздно, да простит меня господь. Но, умирая, он раскаялся, раскаяние и повлекло за собою смерть. Он не вынес того, что совершил. Всем в зале казалось, что маленький священник, который стоял на свидетельском месте и нес совершенную околесицу, просто сошел с ума. Но судья, по-прежнему смотрел на него в упор с живейшим интересом, а защитник невозмутимо задавал вопросы. - Если Паркинсон убил ее этим театральным копьем, он должен был бросить его с расстояния в четыре ярда, сказал Батлер... - Как же тогда вы объясните следы борьбы - разорванное на плече платье? - Защитник невольно стал обращаться к свидетелю как к эксперту, но никто этого уже не замечал.
- Платье несчастной женщины было порвано потому, что его защемила створкой, когда она пробегала мимо, - сказал свидетель. - Она пыталась высвободить платье, и тут Паркинсон вышел из комнаты обвиняемого и нанес ей удар,
- Створкой? - удивленно переспросил обвинитель.
- Это была створка двери, замаскированной зеркалом, - объяснил отец Браун. - Когда я был в уборной мисс Роум, я заметил, что некоторые из зеркал, очевидно, служат потайными дверьми и выходят в проулок.
Снова наступила долгая неправдоподобно глубокая тишина. И на этот раз ее нарушил судья.
- Значит, вы действительно полагаете, что когда смотрели в проулок, вы видели там самого себя - в зеркале?
- Да, милорд, именно это я и пытался объяснить, - ответил Браун. - Но меня спросили, каков был силуэт, а на наших шляпах углы похожи на рога, вот я и...
Судья подался вперед, его стариковские глаза заблестели еще ярче, и он сказал особенно отчетливо:
- Вы в самом деле полагаете, что когда сэр Уилсон Сеймор видел нечто несуразное, как бишь его, с изгибами, женскими волосами и в брюках, он видел сэра Уилсона Сеймора?
- Да, милорд, - отвечал отец Браун.
- И вы полагаете, что когда капитан Катлер видел сгорбленного шимпанзе со свиной щетиной на голове, он просто видел самого себя?
- Да, милорд.
Судья, очень довольный, откинулся на спинку кресла, и трудно было понять, чего больше в его лице - насмешки или восхищения.
- А не скажете ли вы, почему вы сумели узнать себя в зеркале, тогда как два столь выдающихся человека этого не сумели? - спросил он.
Отец Браун заморгал еще растерянней, чем прежде.
- Право, не знаю, милорд, - с запинкой пробормотал он. - Разве только потому, что я не так часто гляжусь в зеркало.
ЛИЛОВЫЙ ПАРИК
Мистер Натт, усердный редактор газеты "Дейли реформер", сидел у себя за столом и под веселый треск пишущей машинки, на которой стучала энергичная барышня, вскрывал письма и правил гранки.
Мистер Натт работал без пиджака. Это был светловолосый мужчина, склонный к полноте, с решительными движениями, твердо очерченным ртом и не допускающим возражений тоном. Но в глазах его, круглых и синих, как у младенца, таилось выражение замешательства и даже тоски, что никак не вязалось с его деловым обликом. Выражение это, впрочем, было не вовсе обманчивым. Подобно большинству журналистов, облеченных властью, он и вправду жил под непрестанным гнетом одного чувства - страха. Он страшился обвинений в клевете, страшился потерять клиентов, публикующих объявления в его газете, страшился пропустить опечатку, страшился получить расчет.
Жизнь его являла собой непрерывную цепь самых отчаянных компромиссов между выжившим из ума стариком мыловаром, которому принадлежала газета (а значит, и сам редактор), и, теми талантливыми сотрудниками, которых он подобрал в свою редакцию; среди них были блестящие журналисты с большим опытом, которые к тому же (что было совсем неплохо) относились к политической линии газеты серьезно и искренне.
Письмо от одного из них лежало сейчас перед мистером Наттом, и он, несмотря на всю свою твердость и натиск, казалось, не решался вскрыть его. Вместо того он взял полосу гранок, пробежал ее своими синими глазами, синим карандашом заменил "прелюбодеяние" на "недостойное поведение", а слово "еврей" на "инородца", позвонил и спешно отправил гранки наверх.
Затем, с видом серьезным и сосредоточенным, он разорвал конверт с девонширской печатью и стал читать письмо одного из наиболее видных своих сотрудников.
"Дорогой Натт, - говорилось в письме. - Вы, как я вижу, равно интересуетесь привидениями и герцогами. Может, поместим статью об этой темной истории с Эрами из Эксмура, которую местные сплетницы называют "Чертово Ухо Эров"? Глава семейства, как вам известно, - герцог Эксмур, один из тех настоящих старых аристократов и чопорных тори, которых уже немного осталось в наши дни. "Дейли реформер" всегда старалась не давать спуску этим несгибаемым старым тиранам, и, кажется, я напал на след одной истории, которая хорошо нам послужит.
