— Эй, женщина, подойди сюда, — подозвал лорд Бенетор служанку, возраста которой не смог определить, так как белый траурный платок закрывал половину ее лица. — Можешь ничего не говорить, просто дай мне руку. Да не бойся…

Он бесцеремонно ухватил служанку за руку и приложил ее ладонь к шее леди Бертрады, к тому месту, где начинается линия плеча.

— Ты чувствуешь жар? Кожа твоей госпожи горячее, чем моя рука?

Служанка отрицательно покачала головой. «Я не знаю, отчего страдает леди Эстергар, но это не родильная горячка», — заключил про себя лорд Бенетор и произнес: — Теперь я хочу посмотреть на ребенка.

Женщина указала ему на стоящую у окна колыбель с белыми шелковыми занавесочками, соединенными серебряным шнуром. Из колыбели за все это время не донеслось ни звука, поэтому лорд и не сразу заметил ее. Со странным волнением он подошел к кроватке, дернул за шнурок и раздвинул ткань полога. Там, на шелковой подушке спал крошечный туго спеленатый младенец. Итлисс была такая же крохотная и тихая, когда лорд Эргос впервые увидел ее… не кричала, как другие дети, только изредка тоненько попискивала, как котенок, и почти все время спала… С почти родительским трепетом в груди лорд Эргос взял новорожденного Эстергара на руки, и ему снова на секунду показалось, что он заново переживает события двухлетней давности — даже слегка защипало в уголках глаз от жалости к этому крошечному существу, будто это был его собственный ребенок.

— Я сейчас распеленаю его, чтобы убедиться, что это мальчик и что он здоров, — предупредил Бенетор, развязывая украшенный бисером свивальник, так как служанка наблюдала за его манипуляциями с явным недоверием. — Таков был уговор. Не волнуйся, я хорошо умею обращаться с детьми. У меня пятеро своих.

Освобожденный из кокона пеленок ребенок наконец-то проснулся, тоненько запищал, задвигал маленькими ручками и ножками. Лорд улыбнулся. «Ему нужна сейчас материнская грудь, — Бенетор бросил взгляд на постель леди Бертрады, и едва промелькнувшая мечтательная улыбка исчезла с его лица. — Нет, она не может сейчас кормить свое дитя и вряд ли сможет, когда поправится».

— Маленькому Эстергару уже подыскали кормилицу? — спросил он. Служанка кивнула в ответ. «Тогда почему, демоны вас всех раздери, она сейчас не здесь?» — чуть не выпалил Бенетор, но сдержался и спокойно потребовал подать ему бумагу и письменный прибор. Не будучи вправе занимать то место, за которым работал покойный лорд Эстергар, Бенетор неудобно согнулся над маленьким столиком, загроможденным блюдами с фруктами и кувшином подкисшего вина, и принялся быстро записывать на каком-то обрывке все, что знал об уходе за слабыми и недоношенными детьми. А знал он, по собственному опыту, немало.

— Это правильно, что нашли кормилицу, но недостаточно. Если юный лорд Эстергар хочет, чтобы его брат выжил, пусть заставит всех следовать этим советам. Этому ребенку понадобится особый и очень тщательный уход, — уверенным тоном говорил лорд, то и дело обмакивая в чернильницу быстро пересыхающий от беглого письма кончик пера. — Прежде всего, дитя нужно перенести в другую комнату — чистую, светлую, хорошо проветриваемую, но закрытую от сквозняков — и чтобы его кормилица жила все время с ним. Пусть она не занимается другой работой, а лишь следит за нуждами ребенка. Пусть кормит его так часто, как потребуется, хоть пять раз в день и даже ночью… Купать его следует только в теплой воде, лучше всего — с лечебными травами… сейчас не припомню названий, но я спрошу у моего мастера и пришлю письмо, когда доберусь до Кримхельтона…

Он закончил писать, подул на чернила и, взяв первый попавшийся под руку предмет, коим оказался позолоченный кубок с мятным драже, прижал им край бумаги, чтобы ее не смахнули нечаянно со столика и не потеряли, прежде чем лорд Эстергар ознакомится с оставленными Бенетором рекомендациями.

— Я оставлю записку здесь, на столике, не забудь показать ее лорду Эстергару, когда закончится съезд, — велел Бенетор, а про себя добавил: «если, конечно, лорд Эстергар останется жив к концу съезда». Он сделал все, что собирался, и пора было спускаться обратно в великий чертог, но что-то все еще удерживало лорда Эргоса в опочивальне покойного лорда — смутное ощущение, что он упускает что-то важное. Особенностью памяти лорда Бенетора была способность подмечать незначительные на первый взгляд детали, чтобы потом неожиданно для себя самого вспоминать их в подходящий момент. Он снова глянул на маленький столик — похоже, со дня смерти лорда в его покоях так и не прибирались — подпортившиеся с одного бока фрукты на подносе, недопитое и уже безнадежно скисшее вино в кувшине, кубок с мятным драже… Бенетор вдруг вспомнил свой первый разговор с лордом Ретрудом, неполные четыре года назад, сразу после принесения присяги.

Эстергар сидел в кресле, закинув ногу на ногу, а лорд Эргос нервно расхаживал перед ним, вне себя от волнения и злости.

«Успокойся, Бенетор, — небрежным тоном посоветовал ему лорд Ретруд, взял со столика позолоченную вазочку, напоминающую по форме кубок и наполненную мятными конфетами величиной с горошину, и протянул собеседнику. — Не кипи так. Лучше попробуй драже, очень освежает».

Бенетор не хотел драже, и воевать тоже не хотел.

«У вас же есть сестра, милорд, — предпринял он отчаянную попытку. — Вы должны меня понять. Что бы ни сделала Ротруда, она — моя кровь. Я готов на все, чтобы ее защитить. Тому, кто захочет причинить вред моей сестре, придется прежде взять приступом мой замок и убить меня».

Он очень рисковал тогда, разговаривая так дерзко со своим сюзереном в его же замке. Эстергар мог разозлиться и приказать бросить непокорного вассала в темницу по обвинению в измене, а то и припомнить убийство предшественника, — тогда началась бы война, и оставалось только надеяться, что верховный лорд на это не решится.

«Говорю же тебе, успокойся. Мне твоя сестра не нужна, — отмахнулся Эстергар и с хрустом разгрыз несколько мятных драже. — А со своим соседом разбирайся сам».

Бенетор понял, что уже долго смотрит на позолоченную вазочку с конфетами. «Он имел привычку грызть это драже по несколько штук после трапезы. Наверняка никто кроме него не брал из этой вазочки. Его сестра знала об этом. Если она приезжала в Эстергхалл неделю назад и разговаривала с братом в его покоях, она могла незаметно подложить ему отравленную конфету. И он умер через несколько дней после ее отъезда. Во всяком случае, если бы я хотел отравить кого-нибудь, я бы действовал именно так».

* * *

Когда он спустился обратно в великий чертог, обстановка там была накалена дальше некуда. На лорда Эргоса сразу посыпался шквал вопросов.