– Кто-то вчера мне что-то сказал, – Воробей шел вдоль строя от самого высокого Смирнова к самому маленькому Кропалеву. Наши лица оставались непроницаемы, хотя расправа над Вороной поселила в нас неуверенность, и нам было непонятно, что делать, как реагировать, бежать к командиру, защищаться самим или просто бездействовать. Лычки на погонах Воробья давали ему право командовать, но не давали право избивать. Воробей, чувствуя нашу нерешительность, почувствовал себя главнокомандующим и, выпятив грудь, ходил, шаркая подошвами своих хромовых ботинок, вглядываясь в лица. Наконец, он становился около Смирнова.

– Ты?

Смирнов ухмыльнулся.

– Не я!

Ворона стоял рядом со Смирновым, сутулясь.

– Ты! – подошел Воробей к нему, и тут я не выдержал.

– Я!

Воробей обернулся – я стоял четвертым. Все тоже обернулись и смотрели на меня с удивлением. Даже Смирнов.

– Фамилия!

– Гаранин.

– Упор лежа принять!

Я уперся руками в асфальт. Воробьев поставил ногу мне на лопатки и надавил.

– Делай раз! Делай два! – я выпрямил руки. – Делай раз!

Когда я снова выпрямлял руки, старшина поддавливал меня ногой. После двадцати отжиманий я по команде Воробья встал, и он пощупал мою руку выше локтя.

– Не ты, не гони!Ладно, дрищи, разойдись!

Меня окружили ребята, хлопали по плечу, Смирнов сказал:

– За мной зачтется.

Оклемавшийся после удара Ворона пожал мне руку.

– А ну, покажи! – Смирнов задрал голландку Вороны. – Ого, вот это синячара!

– Ничего, пройдет! – сказал я, глядя на огромный багровый след на его худом животе.

– Что тут за порнография?! – теперь это был уже наш комвзвода.

– Стройся! Равняйсь! Смирно! Ну что тут у вас произошло?

– Ничего, товарищ старшина второй статьи! – ответили несколько голосов.

– Налево! Шагом марш!

Наш взвод двинулся к пустырю, где росли кусты высокой травы – полыни или пижмы. Нарвав веников, время до обеда мы провели, подметая территорию и плац возле казармы.

После обеда, который мы приговорили за считанные минуты, Владимирский отвел нас в учебный класс в двухэтажный корпус справа от казармы и исчез. На стенах висели плакаты, содержание которых вселяло в нас доброе и вечное – схемы разделки говядины, свинины, продовольственные нормы для плавсостава, нормы вещевого довольствия для матросов и офицеров. Насмотревшись и обсудив увиденное, сделав акцент на нормах питания подводников, коим полагалось даже вино, мы постепенно затихли, осоловели и улеглись спать на партах и стульях, отправив дежурить за дверь Кропаля.

В четыре десять, стоявший на “вассере”* Кропалев тихо отворил дверь и просипел:

– Подъем!

Мы тут же загремели столами и стульями и через несколько секунд сидели по местам. В кабинет вошла в сопровождении Владимирского слишком ярко для военных накрашенная женщина восточного типа с погонами старшего лейтенанта. Владимирский топтался у нее за спиной. Мы зашушукались, забыв встать.

– Владимирский, что за бардак? – крикнула она резко, и мы, опомнившись, вскочили с мест.

– Отставить! – скомандовала старший лейтенант.

Мы с шумом сели.

– Встать!

Мы встали.

– Здравствуйте товарищи матросы!

– Здравия желаем, товарищ старший лейтенант! – проорали мы что есть силы.

Женщина поморщила носик. Густо подведенные глаза ее были черными, как угли.

– Вольно, садитесь. Старшина, ты тоже садись. Итак, я у вас буду преподавать товароведение. Старшина вам раздаст тетради и ручки. Время занятий – вторник и четверг, с 10-00 до 12-00 и с 14-00 до 16-00 соответственно. Вопросы есть?

– Товарищ старший лейтенант, разрешите обратиться! – сказал Колесов, здоровяк с наглым лицом.

– Во-первых, встать! – Женщина чеканила каждое слово. Небольшой акцент делал ее речь еще более неприятной. –  Во-вторых, почему не брит?

– Станок украли, товарищ старший лейтенант. А как вас зовут?

Все захихикали, а Владимирский покраснел, как рак.

– Венера Ахмедовна. Но обращаться ко мне вы будете по уставу. Еще вопросы?

– Никак нет! – ответили мы хором.

Венера посмотрела на нас более благосклонно, и Владимирский даже как-то подрос.

– До свидания товарищи матросы! – сказала она на этот раз спокойнее.

Мы снова вскочили с мест и прокричали:

– До свидания, товарищ старший лейтенант!

На этом наше первое занятие было закончено. Когда Венера ушла, Владимирский, немного замявшись, поправил ремень и сказал: ”Вольно, cесть!..Я щас!”, и скрылся следом.

Мы загудели.

– Видал, какая! – басил Колесов, показывая руками округлости. – Наш-то Владимир, как пацан покраснел. Чего-то здесь не то, наверное он того…

– Накрашена как б…дь! – возразил ему Смирнов. – Тоже мне, Венера Милосская!

Мы засмеялись.

– Да ладно,  – не унимался Колесов. – Тебе бы и такую сейчас.

– Мне бы пожрать! – парировал Смирнов, и его поддержало большинство.

До ужина оставалось еще почти два часа.

8

Прошло несколько дней знакомства с новой обстановкой и людьми. В шесть часов подъем, заменявший физзарядку. Скачки под чередование команд “отбой-подъем” выгоняли из нас остатки сна. Затем по форме номер один – трусы, прогары, бегом на улицу, с неизменной табуреткой вслед. Короткая пробежка вдоль казармы до ближайших кустов “до ветру” и снова зарядка, но уже на плацу и под музыку Энио Мариконе. Эти киношные мелодии я возненавидел сразу и на всю жизнь. Потом завтрак, построение и развод в девять ноль-ноль и дальше – кому что до обеда. После ужина – свободное время до двадцати одного ноль-ноль.

В один из первых таких вечеров, проходя по центральному проходу мимо сидевших на шконках матросов-карасей, я обратил внимание на толстяка, форма которого была явно не его размера – рукава и штанины собирались гармошкой на его коротких конечностях. Голландка облегала бока, а брюки натягивались на толстых ляжках. Все остальные были одеты в поношенные робы, он же синел на их фоне, как спелая черника. ”Здоровый кабан!” – подумал я, почему-то решив, что на нем именно моя форма. Лицо его было круглым и рябым, копна светлых волос топорщилась на небольшой голове с оттопыренными ушами. Я представил себе его в единоборстве со мной – длинный и тонкий против маленького и толстого. Только бокс, никак не борьба. Странно, но ни на одном из карасей в роте я не видел новой формы. Куда же они дели нашу одежду?