Можно обойтись без ответа.

С виду все намного меньше, чем помнится Карен. Она, конечно, бывала здесь раз-другой уже взрослой, но в представлении о Люсвике по-прежнему главенствуют воспоминания детства: рыбный порт с моторными лодками, катерами, тральными сетями и коптильнями. Грузовые суда и огромные пылящие горы угля подальше, в контейнерном порту. Сейчас в гавани не коптят ни селедку, ни пикшу, ни угрей, а от угольных куч, которые давным-давно вывезли, осталась лишь черная пыль, окрасившая фасады домов в грязно-серый цвет. Ее словно бы уже не отскоблить.

Она не спеша едет по главной улице, которая змеится через весь вытянутый в длину городок. Приемной окружного врача, некогда располагавшейся в желтом деревянном особняке у зеленного рынка, давно уже не существует, ей на смену пришла амбулатория, размещенная в здании административного центра, в одном из двух современных здешних кварталов. В том же подъезде находятся контора социального ведомства, рыболовный комитет, строительный комитет, а на самом верхнем этаже – областное управление. Прямо напротив – местное полицейское управление. Карен паркует машину возле него и со вздохом поворачивается к Кнуту Брудалю, который нетерпеливо теребит замок ремня безопасности.

Турстейн Бюле в жизни именно таков, как и ожидалось. Не моложе шестидесяти, высокий, обветренный, с жидкими волосами, крепким рукопожатием и льдисто-голубыми глазами, которые, когда он впускает их в приемную амбулатории, несколько растерянно смотрят то на Карен, то на внушительную фигуру Кнута Брудаля. Следом за ним подходит еще один мужчина, чуть полноватый, седеющий, в обычной бежевой спортивной куртке; в руках у него кофейник.

– Добро пожаловать! Свен Андерсе́н, окружной врач, – с улыбкой говорит он, протягивая руку.

Карен представляется и, чуть помедлив, представляет Кнута Брудаля, который не делает поползновений открыть рот.

Они минуют регистратуру, где кто-то постарался создать рождественский настрой, развесив над стойкой можжевеловые гирлянды из гипоаллергенного пластика, входят в маленькую буфетную. На столе, покрытом красной клетчатой клеенкой, стоят четыре кружки и блюдо с печеньем. Стулья скрипят по линолеуму, когда они молча усаживаются.

– Ну-с, как же вы намерены действовать? – спрашивает Турстейн Бюле немного погодя, пододвигая Карен блюдо, она берет одно печенье, хотя вовсе не голодна.

– Кнут, стало быть, проведет вскрытие и установит причину смерти, – говорит она, кивнув на судмедэксперта. – А я возглавлю расследование, коль скоро результат подтвердит его необходимость. Как я понимаю, тело будет доставлено в Равенбю на вскрытие уже завтра?

– Совершенно верно, – кивает Свен Андерсен. – Транспорт отходит отсюда завтра утром, а вскрытие нам назначено на одиннадцать. Я говорю “нам”, поскольку тоже надеюсь участвовать. С вашего разрешения, конечно.

Свен Андерсен наливает всем кофе и поверх очков вопросительно смотрит на Кнута Брудаля, который с некоторым запозданием наконец-то оживляется.

– Ну да, ну да, разумеется, если хотите, – бормочет он, протягивая руку и загребая горсть печенья.

– Мы с вами будем работать в тесном контакте, – говорит Карен, оборачиваясь к Турстейну Бюле. – Подкрепление из центра скоро ждать не приходится, так что я рассчитываю на вашу помощь. Сколько у вас тут людей?

– Здесь, в управлении, нас семеро, вместе со мной. Пятеро мужчин и две женщины. В местных участках – в Скребю и в Гудхейме – тоже по нескольку сотрудников, но на праздники они не работают. Все живут на острове и в принципе доступны, кроме одного, который махнул на Канары. Двое откомандированы на охрану места преступления, или места обнаружения, будем пока говорить так. Там все огорожено, согласно инструкции, – добавляет он. – Во всяком случае, ваш криминалист одобрил, когда я час назад отвез его туда.

– А как насчет жилища Фредрика Стууба?

– Там я тоже поставил охрану. Снаружи, конечно, внутрь мы не заходили.

– Отлично. Что ж, доложите, что вам известно, а Свен потом дополнит.

Турстейн Бюле откашливается и монотонно, напряженным голосом, начинает доклад, словно вызубренный урок:

– Итак, жертва – Фредрик Стууб, вдовец, учитель на пенсии. Гертруд, сестра Фредрика, вчера около девяти часов утра нашла его мертвым в старом затопленном угольном карьере в Карбю. Сам Фредрик Стууб проживал неподалеку, чуть севернее Скребю.

Он с сомнением смотрит на Карен. Та кивает:

– У меня родня здесь, на острове, и я часто бывала тут в детстве, так что географию помню.

В глазах Бюле мелькает легкое удивление.

– Эйкен Хорнби, так вы сказали. Значит, вы в родстве со здешними, ноорёскими Эйкенами?

На сей раз Карен лишь согласно кивает, и Турстейн Бюле продолжает, уже с меньшим напряжением в голосе:

– Стало быть, нашла Фредрика его сестра Гертруд Стууб, она забеспокоилась, потому что никак не могла связаться с братом по телефону. Судя по всему, он против обыкновения не пришел к рождественской утрене, и, как только рассвело, она пошла к нему домой, он живет довольно близко от нее. Ни Стууба, ни его собаки она не застала и встревожилась еще больше: вдруг он упал и покалечился, гуляя с собакой. По-видимому, каждое утро ходил одним и тем же маршрутом вокруг карьера. Так я, по крайней мере, понял из ее рассказа, когда мы приехали на место, но нервы у нее были на пределе, поэтому выяснить подробности оказалось трудновато.

Турстейн Бюле делает паузу, отпивает глоток кофе.

– Так или иначе, Гертруд отправилась на поиски и действительно нашла сперва собаку, а потом и брата. К счастью, она взяла с собой мобильник и немедля подняла тревогу. Дежурный, который принял сообщение, сразу же позвонил мне. Я сам живу в Скребю и уже без двадцати десять первым прибыл на место происшествия. Парни из службы спасения явились следом за мной. А ты, Свен, подъехал вроде около десяти?

– В самом начале одиннадцатого, – уточняет врач, и Бюле продолжает:

– Фредрик Стууб упал с обрыва, тело лежало на выступе карьерной стены, у самой воды. Упади он всего десятью метрами дальше, попал бы в воду и камнем пошел на дно. Ребята из службы спасения спустились туда с носилками и подняли его наверх. В этом они наторели, в горах-то.

Секунду помедлив, Карен обращается к Свену Андерсену:

– Не было никаких сомнений, что он уже мертв? Прежде чем они его подняли, я имею в виду.

– Ни малейших сомнений, – решительно отвечает Андерсен. – У него был разбит череп, и часть мозгового вещества вытекла наружу. Это я мог констатировать прямо на месте. Я приехал, как раз когда его вытащили.

– И как долго он был мертв, по вашей оценке? – спрашивает Карен.

– Я бы сказал часа два. Плюс-минус полчаса. Если бы он лежал в воде, определить время смерти было бы труднее.

– О’кей, – говорит Карен. – Значит, он умер приблизительно между половиной восьмого и половиной девятого. Стало быть, незадолго до того, как Гертруд его нашла.

В комнате тихо, комментировать доклад никто не рвется. Кнут Брудаль берет еще горсть печенья, отправляет в рот сразу две штуки, одну за другой, затем берет слово.

– И что же побудило вас оторвать нас от радостей рождественского стола? – весьма неразборчиво спрашивает он, жуя печенье. – Он ведь мог просто поскользнуться и упасть с обрыва?

– Две вещи, – отвечает Свен Андерсен. – Ты скажешь или я?

– Давай ты, – говорит Турстейн Бюле.

– Когда мы привезли его в амбулаторию, я провел первичный осмотр и сразу заметил ссадины на обеих ладонях. Далее, у него отсутствовал левый ботинок, который, конечно, мог потеряться при падении; ботинки-то не на шнуровке, а такие, с резинкой под язычком. Однако носок тоже съехал, едва держался на своде стопы, и на пятке опять же виднелись заметные ссадины.

За столом царит выжидательная тишина. Все понимают, куда клонит Свен Андерсен.

– Следы волочения есть и на одежде, и на заднике второго ботинка, – продолжает врач. – Скоро сами увидите, но, как мне представляется, волокли его, вероятно, на спине. Обнаружив все это, я прервал осмотр и позвонил Турстейну.