- Дух Парижа из американского квартала, - сказал Беддоуз, дотрагиваясь до ее руки на столе, - что ты будешь пить?
- Чай. Я так рада тебя видеть!
- Чай? - Беддоуз скорчил гримасу. - Что-нибудь случилось?
- Ничего, - Кристина помотала головой. - Просто хочу чаю.
- Тоже мне напиток! Разве так встречают путешественника, вернувшегося в родные пенаты?
- И пожалуйста, с лимоном.
Беддоуз пожал плечами и попросил официанта принести чай.
- Ну, как там в Египте? - спросила Кристина.
- А я разве был в Египте? - Беддоуз смотрел Кристине в лицо, и у него было радостно на душе.
- Так по крайней мере писали газеты.
- Ах, да... - Беддоуз заговорил серьезно и деловито. - Новый мир жаждет родиться, борется за это, для феодализма - слишком поздно, для демократии - слишком рано...
Кристина состроила гримасу.
- Очаровательное изложение, как будто специально для архивов госдепартамента. Ну, а если так, между двумя рюмками, то как там в Египте?
- Солнечно и печально, - сказал Беддоуз. - После двух недель в Каире проникаешься сочувствием ко всем окружающим. А что тут в Париже?
- Для демократии слишком поздно, для феодализма слишком рано, - сказала Кристина.
Беддоуз засмеялся, наклонился через стол и поцеловал ее.
- Ну, а если между двумя поцелуями? - спросив он. - Как тут в Париже?
- Так же, - сказала Кристина и помедлила. - Почти так же.
- Кто есть на горизонте?
- Вся компания, - ответила Кристина небрежно. - Все те же счастливые изгнанники: Чарльз, Борис, Энн, Тедди...
Тедди был тот самый вольнопрактикующий фотограф.
- Часто его видишь? - спросил Беддоуз как можно легкомысленней.
- О-о-о! - Кристина чуть-чуть улыбнулась.
- Проверка документов, - ухмыльнулся Беддоуз.
- Нет, не часто, - сказала Кристина. - Его гречанка в городе.
- Все еще гречанка?
- Все еще гречанка.
Подошел официант и принес чай. Она налила чай в чашку и выжала туда лимон. У нее были длинные ловкие пальцы, Беддоуз заметил, что она перестала пользоваться ярким лаком.
- Что ты сделала с волосами? - спросил Беддоуз.
Кристина рассеянно провела по ним рукой.
- А ты заметил?
- О, где вы, кудри золотые, мы видели вас так недавно!
- Решила вернуть свой цвет. - Кристина помешала сахар в чашке. - Хочу поглядеть, что из этого выйдет. Правится?
- Я еще не понял. И потом они стали длиннее.
- Угу. Это на зиму. А то шея мерзнет. Говорят, такая прическа меня молодит.
- Правильно говорят, - сказал Беддоуз. - Тебе теперь больше одиннадцати не дашь.
Кристина улыбнулась и потянулась к нему чашкой с чаем.
- За тех, кто возвращается, - сказала она.
- Чай и тост - вещи для меня несовместимые, - сказал Беддоуз.
- Ты просто придира и фанатик спиртных напитков, - сказала Кристина и невозмутимо отхлебнула из своей чашки.
- А теперь насчет планов на вечер, - сказал Беддоуз. - Я думаю, мы можем удрать от наших милых Друзей и отправиться обедать в тот ресторанчик на рынке, потому что я умираю - хочу мяса, а после этого... - Он запнулся. - Что случилось? Мы что, не сможем даже вместе поужинать?
- Дело обстоит не совсем так, - Кристина медленно помешивала чай, не поднимая глаз от чашки. - У меня свидание...
- Отмени этого типа, - выпалил Беддоуз. - Гони нахала в шею!
- Не могу, - Кристина спокойно посмотрела ему в глаза. - Мы должны с ним встретиться здесь, он должен прийти с минуты на минуту.
- Ах, вот оно что! - Беддоуз понимающе кивнул. - Это несколько меняет дело.
- Да.
- А мы не можем его куда-нибудь сплавить?
- Нет, - сказала Кристина. - Мы его не можем сплавить.
- Еще не родился такой человек, от которого нельзя было бы избавиться, - сказал Беддоуз. - Ты ему объясняешь, что твой старый друг только что вернулся из пустыни, что он едва не умер там от дизентерии и едва не погиб в религиозных войнах, что он нуждается в утешении, что ты должна привести в порядок его расшатавшиеся нервы и т.д. и т.п.
Кристина, улыбаясь, покачала головой.
- Прости, но из этого ничего не получится.
- Хочешь, я это сделаю? - спросил Беддоуз. - Как мужчина с мужчиной. Слушайте, старина, мы все люди взрослые, публика цивилизованная... Ну, в таком духе.
- Нет, - сказала Кристина.
- Почему нет? - спросил Беддоуз, понимая, что нарушает свое собственное, давно и ревностно соблюдаемое правило ни о чем не просить. Почему мы не можем этого сделать?
- Потому что я не хочу, - сказала Кристина.
- Вот оно что, - сказал Беддоуз. - Стало быть, ветер переменился.
- Да, - мягко ответила Кристина. - В какой-то степени переменился. А пообедать мы можем все вместе. Втроем. Он очень хороший человек. Он тебе понравится.
- Когда я возвращаюсь в Париж, - сказал Беддоуз, - мне в первый вечер мужчины вообще не нравятся.
Они помолчали, и Беддоуз вспомнил, сколько раз, бывало, Кристина отвечала по телефону: "О'кэй, это, конечно, грешно, но я его спроважу. Значит, встретимся в восемь". И, сидя напротив нее, трудно было поверить, что она не скажет этого ни сейчас, ни через минуту, потому что она так же, как и раньше, смотрела на него, так же, как и раньше, дотрагивалась до его руки, потому что, кажется, ничего не переменилось.
- Два месяца - долгий срок, а? - спросил Беддоуз. - Особенно в Париже.
- Нет, - сказала Кристина. - Это совсем не долгий срок, ни в Париже, нигде.
- Хелло, Кристина. - Высокий, светловолосый, плотного сложения молодой человек стоял возле стола, держа шляпу в руках, и улыбался. - Видишь, я нашел это кафе. - Он наклонился и поцеловал ее в лоб.
Беддоуз встал.
- Джек, - сказала Кристина, - это Уолтер Беддоуз. А это Джон Хейслип. Доктор Хейслип.
Мужчины пожали друг другу руки.
- Он хирург, - сказала Кристина, пока Хейслип отдавал пальто и шляпу служителю и усаживался рядом с ней. - Его в прошлом году чуть не сфотографировали для "Лайфа", он что-то такое там придумал с почками. Через тридцать лет он будет жутко знаменит.
Хейслип хмыкнул. Он был большой, спокойный, уверенный в себе, в нем было что-то от спортсмена, и, вероятно, он выглядел моложе, чем был на самом деле. Беддоуз с первого взгляда понял, как этот человек относится к Кристине. Тут Хейслип и не пытался ничего утаить.
- Что будете пить, доктор? - спросил Беддоуз.
