Савва писал на «горячем выдохе», бегло, не редактируя ни смыслы, ни стиль, писал, сочинял «с листа». Как музыку… И он очень устал от этого занятия-откровения… А откровения ли? А мы точно понимаем свои собственные мысли? Чувства? Нет, конечно! Слово произнесённое самоё себя способно выразить? Свой же смысл… Замысловатый! Истончающийся в Ничто!
«Что почитать на ночь? А, вот! «Алису»! Он «скачал» книгу и ещё час читал. Наслаждаясь и удивляясь, насколько эта книга была созвучна его теперешнему настроению. Строю его «мыслеобразов», неведомым «пастухом» направленным в «кроличью нору», в желанное Зазеркалье! Великолепие, изящное, лёгкое парение мысли и стиля! Пиршество мудрости, ласкаемой иронией! Прелесть абсурда и ясность, сочность парадокса! Да хоть эта… строчка… А эта!»
И сновидения музыканта были сказочными.
Вот ему приснилось, что он бродит с Алисой по «кроличьей норе». Она весело рассуждает о планах Хирона в отношении прадеда Саввы:
– План, что и говорить, был превосходный: простой и ясный, лучше не придумать. Недостаток у него был только один: было совершенно неизвестно, как привести его в исполнении.
Но тут откуда-то сбоку подкралась Улыбка Чеширского Кота и заговорила… Важно так, проникновенно и наставительно:
– Ты ошибаешься милая! Нет ничего на свете, из чего нельзя было бы сделать вывод. Надо только знать, как взяться за дело.
Эти фразы отпечатались в бессознательной, сонливой памяти Черского и, когда утром он заглянул в книгу, он их нашёл. В точности! Но он точно знал, что вечером их не прочёл! Это откуда? Из другой жизни? Из детства? Или другим способом это попало в голову его? Прозревание, интуиция второго рода… Месмеризм, визионерство, контакт с… тонким миром…
«Фу, ты, чёр…! Выпил вчера… лишнюю «производную»… Так, ладно… Душ…, завтрак… Нет, перечитывать написанное не буду… Возьмусь за автобиографию… Люблю, оказывается, писать! Интересные дела…»
И через час он писал:
«Я родился… »
Поток сознания стал быстро натыкаться на перекаты, пороги непоследовательности и нарушения хронологии. Удержать мыслемешалку, проконтролировать «дрожь» пальцев, привыкших извлекать звуки более из ассоциаций, чем из памяти и логики оказалось непростым делом… «Слова, мемуаристика… Но ведь тоже нужен лад и строй… Из головы в пальцы,… и чтобы не «растерять» на этом пути.. Бережней… Нет, главное, поточнее и по порядку… Алексу нужна точность… А ассоциации, аллюзии и реминисценции… потом, в беседах, на ответах на вопросы… Ах, как пойдёт! Доверится потоку сознания… Да… да…».
И все же Савва Арсеньевич решил, что если в поток сознания будут пробиваться «ключики» бессознательного, то эти струйки деталей, психоэмоционального фона семьи и его, в частности, настроя, не размоют содержание и не «сломают» плавности изложения. И ещё он решил взять (для начала) более мужскую кровную ветвь генеалогического древа.
«Мои пращуры из прадедова «колена» рождались и питались живительными соками благословенных земель Богемии, Моравии, Силезии, Галиции и Трансильвании. Знаю, что мой прапрадед Стефан жил в Кракове, занимался микробиологией и физиологией, был профессором и имел врачебную практику. Это был успешный, степенный, небедный человек, по венам которого струилась смесь польской, украинской и сербской кровей. А в венах его жены, о которой мы мало знаем (то ли она умерла рано от туберкулеза, то ли сбежала от Стефана с каким-то бравым кавалеристом… То ли гусар, то ли румынский князь, то ли всё вместе…) жизнерадостно пульсировала кровь её чешских и австрийских предков. А что же не веселиться в таком чудесном климате, среди живописнейших, благоухающих ландшафтов и размеренного течения обеспеченной жизни! Да ведь и люди были совсем иные тогда! Романтизм и просвещённость! И даже высокородная праздность была наполнена идеалами, мечтаниями и занятием искусствами. И всё это безыскусно, необременительно и «возвышенно». Просто и без суеты!
Мой прадед Елисей Стефанович родился третьего декабря одна тысяча восемьсот восемьдесят первого года, то есть он – Стрелец и его планета Юпитер… (кстати, а почему вы, Хирон и знак Стрельца – кентавры?, хм)… Имя Елисей популярно на Руси, но оно еврейского происхождения (не популярное у евреев?!). Значения: «богоспасённый», ещё… у римлян,… древних он – Улисс («гневный, яростный»), а у греков (тоже древних и нет) это – Одиссей… Да что я? Вы знаете… Елисей родился во Львове и долго жил там в детстве и юности (у родителей матери, то есть у бабушки и дедушки по материнской линии…). Позже он переехал в Одессу и до самого его… «исчезновения» в девятнадцатом жил там… Поясню здесь… В декабре восемнадцатого года, подготовив к дню своего рождения новый скрипичный концерт, (а он был великолепный скрипач и композитор с абсолютным слухом!), он отправился на гастроли в свой родной Львов… А тут, вы знаете, эти революционные передряги,… война… Львов в девятнадцатом отходит Польше… Вся эта «каша» на Украине, особенно Западной… Елисей Стефанович видит в этом своём «изменении подданства», что ли перст Божий… Прадед горячо не любил…, не принимал идеи Советов… Но он горячо любил свою жену, детей… Он упорно завёт жену Хлою с детьми быстрее отплыть из Одессы на Запад! Убеждал, что «вся эта пьяная, злобная рвань», дорвавшаяся до власти, устроит бесчинства и насилия… Что руководят этим сатанинские силы зависти, жлобства и гордыни… А она, Хлоя, наоборот. Свято верила в «свежие ветра» Революции, в светлое преобразование общества… Она, хоть была дворянкой, очень была увлечена идеями модернизма, футуризма и… всей новой культурой, новой героикой. И она призывала, молила Елисея вернуться… Она родом из Крыма, из крымских греков… Они ведь, я знаю, очень любили друг друга… Есть у нас и фото, и письма… Всё оборвалось в тридцать девятом… Ещё вернусь к ним… Так…»
Савва что-то безжалостно вычёркивал, вымарывал какие-то фразы, слова и торопливо писал снова… он брёл по полутёмному коридору, лунной дорожке времени… Он ступал осторожно, но с надеждой… На свет в конце тоннеля… Если возвращался – втискивал новую запись между строк… Например, он счёл нужным вставить здесь фразу, что Хлоя в сорок шестом году (выйдя на пенсию,… тогда была главврачом известной одесской горбольницы), вернулась к своей родне в Евпаторию… И ещё лет пять работала простой медсестрой в водогрязелечебнице города Саки. «Ах, да (забыл…), что в период с тридцать девятого по сорок первый тоже проживала в Евпатории. Да, перемены, переезды… Умерла в пятьдесят девятом…». Ещё он счёл нужным дописать, что считает и себя, и «прадедово колено» западнорусскими славянинами.
Черский полистал фотографии на ноутбуке, посмотрел копии кое-каких документов, бумаг, писем… Снова сел к столу писать…
«Каким был Елисей Стефанович? Ну…, всё ведь со слов Хлои и сына Игоря, который помнит его, отца Елисея до четырнадцатилетнего возраста… И с его же, Игоря, слов характеристика матери – уже обиженной, «брошенной». Да, жена Хлоя, человек сильного характера, коммунистка, считала мужа балованным, безответственным, невнимательным и легкомысленным человеком… Правда, талантливым, весёлым, искренним и не жадным. Да, он был честен, справедлив. Он никогда не льстил, не завидовал, хоть и был высокомерен! Чурался рабочих и крестьян… Белая кость! Голубая кровь! Сын давал характеристику значительно более лестную… Но трудно было сыну, воспитанному матерью и ставшему тоже коммунистом, да ещё и чекистом-разведчиком, понять отца, принять его позицию. Оппозицию, яростную, безоговорочную! Игорь Елисеевич, хоть и редко, но получал от отца тайные письма. Этих писем, с девятнадцатого по тридцать девятый год, было и написано-то не более трёх-четырёх десятков, а сохранить в семье удалось меньше половины. Умных, глубоких писем, наполненных человеческой болью. Болью потерь, болью непонимания… Отец каждый раз убеждал сына, что необразованные, алчные, лживые люди в глубине души жаждут лишь воспользоваться революционной идеей и борьбой. Чтобы награбить, чтобы удовлетворить свои мелкие личные цели. И сын понимал, что отец искренен в своей оценке событий. Он ведь был величайшим оптимистом, человеком лёгким в общении, склонным к юмору и конформистским, либеральным решениям споров. Тем более он исповедовал обновительные идеи в культуре и искусстве начала двадцатого века. Все эти «измы» в музыке, живописи, поэзии. Но он остро чувствовал фальшь, боялся предательства и обмана. Рефлексирующий, встревоженный эмоциональной общей экзальтацией творческий человек, он был бы чаще всего во власти самообмана и оказался бы игрушкой в жёстких руках власть предержащих. Елисей Черский был лично знаком со многими деятелями «нового» искусства. И с теми, кто по очевидной ему глупости и недальновидности хотели отринуть, сбросить с «поезда революции» «старую» культуру. Он говорил об этом и Есенину, и Маяковскому и даже предсказывал их горькие, странные смерти… Да-а-а… Заблуждения и пламенные сердца, огонь и лёд отрезвления… Понял ли дед-генерал в старшем своём возрасте, в старшем возрасте «неразвитого»-таки социализма, постепенного его развенчивания, своего отца… Что-то, наверное, понял, но как человек, искренне и честно отдавший силы, сердце, жизнь высокой идее Свободы, Равенства и Братства, списывал неудачи на «недостатки и перегибы»… Защищал «человеческое лицо» коммунистической светлой идеи! А разве многим людям понятно сразу, на берегу, «что такое хорошо, и что такое плохо»? Что нет в Природе ни Свободы, ни Равенства, ни Братства. Один успешнее, другой талантливее, третий никакой… Порядочных, благородных, тех, широко образованных и интеллектуальных, кто способен внимательно выслушать, понять, добрых и сердечных – мало! А таким ведь был прадед! И как мог такой «шагать в строю»? Дед Игорь вспоминал, что ему мальчику и потом отроку, никогда не было скучно с отцом, как умел Елисей увлечь, научить, ободрить. Дед Игорь вспоминал (и я помню пару таких тягостных писем прадеда), как в тридцатые Елисея Стефановича, «тонувшего» в одиночестве, начала – «прикусывать» депрессия, как «зацепила» его подагра, как подселился к нему «чёрный пёс» разочарования. Во всём! Он стал нуждаться в помощи, он не мог обходиться без постоянной няни-подруги, женщины-жены. Он в сомнениях, смятении, (а, видимо, какая-то уже была на примете!) ему трудно решиться…! Он ещё на что-то надеется… Так дорога ему Хлоя, так больно… без детей… Трудно без Родины… Но он ждёт их уже более пятнадцати лет… Позже он написал (это уже в последнем письме), что болеет серьёзно, что ухаживает за ним молодая женщина, что она наполовину сербка, наполовину немка. Что её родители убежали от нацизма в Швейцарию, устроились там, живут уже два года ждут-не дождутся доченьку… Что она зовёт его, и он собирается с ней в Швейцарию, но что ему нужен морской тёплый климат…
