Его взгляд властно охватил всю ее фигуру, как будто опутал с ног до головы паутиной:

– Где Роман? – спросил, пропустив мимо ушей ее слова.

Ева отступила на шаг, стараясь разорвать эту паутину, но она удерживала ее, сдавливала со всех сторон своими нитями, парализовала:

– Почему ты меня об этом спрашиваешь? – тихо спросила девушка вдруг осипшим голосом.

Олег расставил ноги, не отрывая от нее глаз, второй раз хлестко стеганул тем же вопросом:

– Повторяю! Где Роман?

Нарлинская сжималась под его взглядом, словно еще больше запутывалась в паутине. Испуганно выставила вперед маленькую ладонь, как бы защищаясь, пролепетала:

– Я давно не видела его.

– Врешь! – решительно и холодно отрубил Рисемский. Шагнул вперед и захлопнул за собой дверь. – Что тебе от него надо?

Ее ладонь уперлась Олегу в грудь, хотя это была довольно слабая защита.

Он легко отвел ее руку от своей груди, сдавил так, что Ева вскрикнула от боли.

– Я тебя предупреждал, никогда не ври мне! – сказал он. – Это ты наняла Блямбу и Кума? Зачем ты это сделала?

– Кто это? – спросила она после того, как он отпустил ее руку. Ева старалась убедить Рисемского, что не понимает, о ком тот говорит.

Но его слова, как тяжелые чугунные болванки придавили ее:

– Я придушу тебя прямо здесь, если еще услышу твое вранье!

Девушка, пытаясь остановить дрожь в теле, попробовала перестать мямлить и начала защищаться более агрессивно, выкрикнув фистулой:

– Ты сошел с ума! Никого я не нанимала! И не знаю, где Роман! Он непредсказуем, от него можно ждать, чего угодно! Он такой же, как его отец! Он весь в тебя!

Олег тряханул ее за плечи так, что ее голова замоталась из стороны в сторону:

– Впредь не смей к нему приближаться! Иначе для тебя это плохо закончится! Я раздавлю тебя, как букашку!

Голос Нарлинской задрожал, и эту дрожь вызывал не страх, а упрямство, злость и непокорство. Она глянула прямо в яростные глаза Олегу:

– Я люблю его!

Тот в ответ взорвался, схватил ее за горло и сдавил, отчего она засипела, и глаза вылезли из орбит. Но он не слышал ее сипа, он сам дико хрипел:

– Ты поняла меня? – спрашивал он, исказив лицо. – Ты поняла, что я тебе сказал? Не смей, не смей! Я вырву твою глотку за Романа! Забудь о нем! – он отпустил ее горло, оттолкнул от себя, с удовлетворением наблюдая, как она ошалело хватала ртом воздух.

Его пальцы Еве показались железными обручами, которые в одно мгновение перехватили не только ее горло, но всю ее жизнь, перед глазами пролетело многое из того, что было у нее связано с этим человеком, и о чем знали только они двое.

Нарлинская разумела, как сильно он должен ее ненавидеть и он, уверена была, ненавидел ее по-настоящему. Это была ненависть, связанная с прошлой любовью. Ева когда-то была его любовницей, он любил ее страстно. Но она обманула его, бросила, ничего не объясняя, скрылась.

Это происходило в самом начале ее взлета. Ей было необходимо бросить его. Он тогда уже сильно мешал ей. Не хотел, чтобы она занималась актерским мастерством. Смеялся над этим. Однако после того как она покинула его, он не искал ее. Хотя Ева не сомневалась, что он затаил в себе зло.

Когда Ева стала звездой губернского масштаба, вдруг ниоткуда возник молодой человек, ее обожатель, Роман, который оказался сыном Рисемского. Она поздно узнала об этом.

И вот тогда, первый раз после их разрыва, Олег вновь возник перед нею, потребовал, чтобы она немедленно прекратила все контакты с Романом. Но это было уже не так просто сделать, хотя понимала, что должна выполнить требование Рисемского. А теперь отец Романа снова появился с прежним своим требованием.

Ева потерла пальцами горло и шею, несколько раз глубоко вздохнула, приходя в себя, сказала:

– Тебе нравится пугать меня, тебе всегда это нравилось. Пройди в комнату и растолкуй, в чем дело? Налетел, как бешеный! Ничего не объяснил!

Олег прошел через прихожую в комнату, молчком без всякого интереса провел по ней глазами, обронил раздраженно:

– Роман пропал.

Девушка прореагировала на это известие спокойно, как будто ничего особенного не услышала:

– Я не удивляюсь, – сказала тихо. – Ведь это не первый раз, – попыталась успокоить Олега, – он всегда куда-нибудь исчезает, а потом вдруг возвращается. В тебя пошел.

Рисемский отрицательно крутнул головой, тяжеловесно сказал:

– На этот раз все не так. Его похитили. Есть свидетели его похищения. На него напали, насильно посадили в машину и увезли.

Ева показала ему на диван, предлагая сесть, и спросила:

– Что тебе приготовить, кофе либо чай?

– Чай, – отозвался он, направляясь к дивану.

– Хорошо, чай, – она вышла на кухню, наполнила электрочайник водой, включила, и через некоторое время из кухни раздался ее голос. – Он давно не появлялся у меня. Я звонила, но он не отвечал и сам не звонил мне. Тебе крепкий чай сделать? – спросила и прислушалась.

Из комнаты послышалось шуршание кожи дивана, а потом раздался недовольное ворчание Олега:

– Ты должна помнить, что я любил пить только очень крепкий чай, очень крепкий. И незачем об этом спрашивать лишний раз. У меня вкусы не меняются. Это ты, как кукушка прыгаешь из гнезда в гнездо.

Нарлинская вынесла чай. Рисемский сидел на диване и смотрел на нее все тем же недружелюбным отталкивающим взглядом. У нее снова побежал холодок между лопатками:

– Даже не знаю, что тебе сказать. Ума не приложить, кто бы мог такое сотворить, – сказала она. – Я никогда не слышала от Романа, что у него есть враги. Он ничего не говорил. Да ты же его знаешь, он никогда ничего не рассказывает. – Она попыталась сделать шаг к сближению. – В этом он похож на тебя.

Но Рисемский не принял ее попытку к примирению. Сердитый голос не стал мягче. Она поставила чай на стол и вышла в кухню за своей чашкой, а оттуда снова подала голос:

– Я несколько раз пыталась порвать с Романом, – оправдывалась Ева, – но Роман не давал мне прохода, ходил на все спектакли, забрасывал цветами.

– Тебе всегда это нравилось.

Ева вышла из кухни с чашкой чая, вздохнула, мол, какому артисту это не понравится? Олег пересел с дивана на стул к столу, придвинул к себе чай, и пренебрежительно хмыкнул, дескать, знаю я, какая ты артистка, хорошо представляю. Она опустилась на стул по другую сторону стола, поставила бокал перед собой и раздосадовано сказала:

– А ты так и не побывал на моих спектаклях. Увидал бы, какими аплодисментами меня встречают и провожают.

По лицу Олега пробежало отторжение:

– Знаю я, что это за аплодисменты и что это за цветы! – покривился с отвращением. – Кто теперь у тебя спонсор? Что-то он жмотничает последнее время! Мало рекламы на щитах висит, столбы не все обклеены, по телевизору стали редко твою физиономию показывать. Смотришь, так скоро о тебе и забудут. Только Роман, дурачок, не понимает этого.

Рисемский не намерен был идти с нею на примирение. А она никак не могла пробить защитную стену, которую он поставил между ними. Упрекнула его, стараясь, как можно сильнее уязвить:

– Ты слишком приземлен! Нет в тебе полета. Скучно с тобой.

Он брезгливо выпятил губы, как будто учуял неприятный запах:

– А тебя ветром высоко задуло. Смотри, ветер может скоро кончиться или подуть в другую сторону. Не упусти момент, не рухни вниз, падать будет больно, не сверни шею, можешь так удариться, что уже не поднимешься! Кто тебя тогда подберет? – он взял чашку с чаем и сделал первый глоток. – Или ты думаешь, что это может случиться с кем угодно только не с тобой? Заблуждаешься. Все так думали, когда были на пике славы, а кончали зачастую, как никому не нужные бомжи. Мельпомена непостоянна. Муза не только приходит, но и уходит. Не забывай об этом. Не думай, что ты избранница богов на все времена. Боги изменчивы. Все гораздо прозаичнее. Опустись на землю.

Нарлинская также отпила из своей чашки чай и недоверчиво улыбнулась:

– Не переживай за меня, не сомневайся, я сумею спланировать.