Каждое из существ было около четырёх футов высотой без чёткого разделения на голову и туловище. Они выглядели невероятно плоскими, едва ли не двумерными. Казалось, что они не стояли на ногах, а парили, будто плывя по воздуху. Сэр-кис, привычный к земным формам и посчитавший верхнюю часть этих существ головой, отметил, что она была намного больше, чем нижняя часть, и выглядела более округлой. Голова походила на безликий диск рыбы-луны и была окаймлена бесчисленными, ветвящимися усиками или щупальцами, похожими на цветочные арабески. Нижняя часть напоминала китайского воздушного змея. В ней присутствовали какие-то непонятные гоблинские черты, некоторые элементы, возможно, были глазами необычно вытянутого и косого типа. Туловище заканчивалось тремя широкими членами, похожими на ленты, а те, в свою очередь, делились на множество кисточек, которые волочились по земле, но казались совершенно неподходящими, чтобы служить в качестве ног.
Окраска этих существ сбивала Сэркиса с толку. Ему казалось, что она быстро менялась от опалово-пульсирующей черноты до неуловимой сероватости и ярких кроваво-фиолетовых оттенков.
Невозможные, выше всякого понимания, существа висели перед ним среди скал, покачиваясь вперёд-назад с призрачной медлительностью, как будто их нижние ленты с кисточками прикрепились к камням. Бахрома их переплетающихся усиков казалось, тянулась к Сэркису, живо и беспокойно подрагивая, а некоторые из органов, похожих на глаза – казалось, существа обратили на человека свой гипнотически сверкающий, кристаллический взор – постепенно становились ярче.
Сэркиса охватило ощущение расщепления реальности. Казалось, что сейчас он слышит тихий, настойчивый напев, источник которого невозможно было определить. Напеву смутно соответствовали медленные ритмичные колебания бахромы у существ. Сэркис слышал звуки в окружающем воздухе, точно охваченный некоей звучащей сетью, и вместе с тем они словно раздавались в его собственной голове, будто неиспользуемые клетки мозга задрожали от телепатического шума из неизвестных человечеству миров.
Напев становился всё громче, он приобретал определённую последовательность и артикуляцию – как будто некоторые полуфонетические звуки повторялись снова и снова в продолжительной, правильно составленной последовательности. Чем отчётливей становился этот напев, тем больше он делался похожим на протяжный голос. Сэркис вдруг с удивлением осознал, что голос пытается произнести английскую фразу «Пойдём с нами», и он понял, что существа искренне пытались донести до него это приглашение с помощью неземных органов речи.
Словно загипнотизированный, без страха или удивления, Сэркис отдался впечатлениям, которые осаждали его органы чувств. На плоских пустых дисках, похожих на туловище рыбы-луны, постепенно проступали тусклые, замысловатые линии и множества точек, которые собирались в группы, становились ярче и отчётливее, пока не начали складываться в определённую картину.
Сэркис мало понимал из того, что видел, но всё же сумел отметить ощущение огромного расстояния и чуждую, искажённую перспективу. В сиянии необычного света, заливающего всё потоком насыщенного цвета морской волны, возвышались странные угловатые механизмы, а наклонные структуры непонятных размеров, которые могли быть либо жилыми зданиями, либо оранжереями, вздымались над землёй под невозможными углами. По этой барочной сцене проплывали формы, которые имели едва уловимо, скорее угадываемое сходство с существами, которые находились сейчас перед ним: сходство, выглядящее как искажённый намёк на естественные формы, представленные в виде предельно искажённой картины художника-кубиста. Вместе с этими формами, словно сопровождаемая ими, двигалась другая фигура, имеющая такое же отдалённое и сомнительное сходство с человеком.
Каким-то образом Сэркис догадался, что эта последняя фигура символизировала его самого. Сцена представляла собой картину какого-то чужого мира или измерения, которое эти фантастические существа приглашали его посетить! Эта картина во всех деталях повторялась на дисках лиц обоих существ.
С необычайной ясностью и хладнокровием Сэркис задумался над этим приглашением. Должен ли он принять его? И что произойдёт, если он согласится? Разумеется, всё это было сном, а сны – это такие хитрые вещи, которые имеют привычку исчезать, если кто-то сознательно пытается постичь их неуловимый смысл. Но предположим, что это был не сон. В таком случае возникает вопрос – из какого мира явились сюда эти существа, и каким образом они попали на Землю? Безусловно они не могли прибыть сюда ни с одной из планет нашей солнечной системы. Их крайняя странность словно утверждала, что они были уроженцами другой галактики или, по крайней мере, другой звезды, не похожей на наше Солнце.
Существа, казалось, чувствовали его нерешительность. Картинки на лицах пришельцев исчезли, медленно сменяясь другими изображениями, будто они стремились привлечь Сэркиса различными пейзажами своего родного мира. В то же время напевный шум возобновился; и через некоторое время в его неопределённом, гипнотически монотонном звучании начали прорезываться какие-то знакомые слова, смысл большинства которых продолжал ускользать от Сэр-киса. Он как будто расслышал в них пугающие, невообразимо долго тянущиеся слова «предложение» и «бежать», словно эти вокабулы произносились какими-то огромными, гудящими насекомыми.
Затем, сквозь странный гипнотический звук, он услышал живой смех девушки и весёлую болтовню человеческих голосов. Несколько человек поднялись на гору, направляясь к Сэркису по склону, хотя он ещё не видел их.
Обаяние сна рассеялось, и он почувствовал шок истинного страха, а также глубочайшее изумление, когда увидел, что неизвестные пришельцы всё ещё находились перед ним. Появление человеческих голосов убедило Сэркиса, что это был не сон. Он ощутил, как монструозные и необъяснимые существа непроизвольно отпрянули от земного разума.
Голоса за скалами приближались, и Сэркису показалось, что он узнал речь одного или двух своих товарищей по лагерю. Затем, когда он вновь обернулся к пришельцам, то увидел над их гротескными плавающими формами внезапно появившийся непонятно откуда металлический объект, блестящий медью, закрывший собою небо, словно какой-то механический мираж. Лабиринт из наклонных стержней и изогнутых сетей, казалось, парил в воздухе, опускаясь на двух существ. Через мгновение он исчез, а вместе с ним пропали и визитёры!
Сэркис едва ли понимал, что к нему приближаются женщина и двое мужчин – все члены группы, от которых он хотел уйти. К замешательству, подобному тому, что охватывает внезапно проснувшегося человека, добавился леденящий ужас от понимания того, что он встретился с чем-то сверхъестественным.
Через неделю Сэркис вернулся к себе домой в Сан-Франциско, где возобновил свою утомительную деятельность коммерческого художника, которая являлась его единственным надёжным источником средств к существованию. Эта совершенно чуждая ему работа приводила к беспощадному удушению более высоких стремлений. Он хотел рисовать нереальные картины, мечтая воплощать свои фантазии в пышных цветах, примерно так же, как Бердслей выражал их в витиеватых орнаментальных линиях. Однако, было похоже, что такие картины не пользуются большим спросом.
Происшествие на Испанской Горе крепко взбудоражило его воображение, хотя он всё ещё сомневался в реальности произошедшего. Он беспрерывно размышлял об этой встрече и часто проклинал несвоевременное вторжение своих спутников, из-за которых пришельцам пришлось исчезнуть.
Ему казалось, что эти существа (если только они не были простой галлюцинацией) появились в ответ на его собственные смутные, не имеющие чёткого направления стремления к чему-то неземному. Словно посланники из чужой Вселенной, они нашли его, одарив своим приглашением. Их попытка словесного общения доказывала знание языка землян; и было ясно, что они могут приходить и уходить по своему желанию, несомненно, с помощью какого-то таинственного аппарата.
