Но он и не думал уходить, начал меня лапать и пытался поцеловать. У меня началась паника. Я понимала, что нужно было позвать на помощь, но горло сковал ужас. Я остервенело лупила его кулаками, но он словно и не чувствовал ничего. Он задрал лапишами подол моего халата и пытался стянуть с меня трусы, одновременно затаскивая в дом.

Когда моя паника достигла апогея, наконец-то пришла мама.

— Коля, добрый вечер. Что ты тут делаешь?

— К Настасье в гости пришёл.

— А тебе не кажется, что для гостей как-то поздновато?

— Так она меня пригласила.

— Ничего я тебя не приглашала!

Я аж задохнулась от возмущения!

— Ну раз Настя говорит, что не приглашала, то до свидания, Коля. Передавай маме привет.

Он не рискнул спорить с мамой и ушёл. А я долго ещё рыдала от страха, отчаяния и чувства беззащитности.

После этого инцидента молоко у меня совсем пропало, пришлось полностью перевести Витю на прикорм и коровье молоко. И начались проблемы. Он стал очень беспокойным, у него явно болел животик, мучали газики, стул участился. Семейный врач и медсестра в амбулатории только плечами пожимали: странно, обычно после введения прикорма стул, наоборот, оформляется.

По ночам малыш часто просыпался и плакал. Все хором списывали это на зубы. Но я уже измоталась совершенно и была уверена, что проблема не только в зубах.

Когда за месяц малыш ничего не набрал, а в следующем месяце даже потерял в весе, медсестра наконец дала нам направление в районную больницу. Там меня начали пугать страшными терминами и назначили лечение.

На лекарства ушли почти все мои сбережения, но результата не было. Спустя короткое время после выписки Вите стало совсем плохо — он плакал, не переставая почти сутки напролёт, диарея усилилась, живот вздулся. Мы снова поехали в районную больницу, откуда нас направили в областную.

В больнице было холодно, окна законопачены, заклеены на зиму и не открывались. Палаты не проветривались, дышать было нечем. Свежий воздух шёл только из коридора. Вместе с нами лежали ещё ещё два ребёнка с мамами. Дети постоянно плакали. Уснуть ни на минуту было невозможно. В первый же день мне дали список препаратов, которые нужно было купить, и перечень анализов и обследований, которые мы срочно должны были пройти, причём часть из них были коммерческими.

Диагноз пока озвучили под вопросом, но он был страшным. Почитав о нём в интернете, я долго рыдала, обхватив моего малыша. Мне отчаянно не хотелось верить, что всё это происходило с нами наяву. Медсестра, увидев моё состояние, пыталась меня успокоить.

— Ну и зачем ты ревёшь? Малому твоему и так несладко, так ты ещё добавляешь. А ну подбери сопли. Твоя задача завтра же все анализы сдать и лекарства купить. Чем быстрее поставят окончательный диагноз, тем быстрее лечить начнёшь. А там, гляди, может и обойдётся.

Я открыла список, зашла на сайт лаборатории, в которую нас направили, и стала прикидывать, на что из анализов мне хватит денег. А ещё нужно было купить лекарства. Выписав всё аккуратно и просуммировав, пришла к выводу, что мне не хватало больше четырёх тысяч. Если я найду их сегодня, то уже завтра мы сдадим анализы, пройдём обследование и начнём лечение. Впереди были выходные, откладывать до следующей недели было нельзя. Вите становилось всё хуже и хуже.

Было очень страшно. Наверное, никогда раньше я не испытывала такого ужаса и отчаяния. На кону стояло здоровье, а может и жизнь моего любимого малыша.

Глава 24

Александр

Ещё пока Алёнка была в роддоме, я принял решение пересмотреть свой рабочий график. Я должен был больше времени проводить со своей семьёй, с сыном. Я стал папой! Я настолько гордился своим новым статусом, что, казалось, готов был свернуть горы ради Илюши и Алёнки.

Мы столько пережили с ней, прошли через пекло, но судьба оказалась благосклонна к нам — мы снова были счастливы и теперь нас было трое!

Я беспокоился за здоровье малыша, всё-таки он родился на целых полтора месяца раньше срока. Поэтому в помощь жене нанял медсестру. Полина Львовна была пожилой дамой, всю жизнь проработавшей в отделении неонатологии в детской больнице. Недоношенные детки и младенцы до года были её основной специализацией.

Жена Стаса, которая знала всё о детских врачах, посоветовала нам проверенного педиатра. И я немного успокоился: Илюша был под надёжным контролем.

Молока Алёне хватало, вес малыш набирал хорошо. Никаких осложнений, которые могли бы возникнуть у недоношенного младенца, у него не было. Развивался чётко по срокам для доношенных детей. Узнавал нас и улыбался, интересовался яркими игрушками, хватал их обеими ручками. Как-то Полина Львовна даже бросила мне фразу:

— Никогда бы не сказала, что Илюша родился раньше срока. Абсолютно все показатели, как у доношенных детей. Может быть, срок неверно поставили?

— В том-то и дело, что срок правильный, так что ошибки быть не может.

— Врачам виднее, — она неопределённо пожала плечами.

Конечно, меня не могло не радовать, что у сына было всё в порядке. Но вместе с тем где-то в глубине души давно поселился нехороший червячок. Дело было не только в том, что дети, родившиеся на полтора месяца раньше срока, такими крупными обычно не бывают. И даже не в том, что развивался он по графику, как доношенный ребёнок.

Больше всего меня беспокоило то, что он совсем не был похож на нас с Алёной. Она была блондинкой, я — тоже далеко не брюнет. У нас обоих глаза были светлые. Илюша родился смуглым, с чёрными волосами и голубыми глазами. Моя мама сразу высказала удивление, но Алёнка объяснила, что смуглый он из-за желтушки новорожденных, так бывает. А с чёрными волосиками рождаются многие младенцы, они со временем выкатаются и начнут расти другие.

Больше эту тему мы деликатно не поднимали. А я подсознательно ждал, когда сойдёт желтушка и вырастут новые волосики. Время шло, но малыш оставался всё таким же смуглым и не менее черноволосым. А теперь и глазки начали темнеть.

Я не допускал мысли, что Алёнка могла меня обмануть. Но и закрывать глаза на очевидные странности мне становилось всё труднее.

Я не решался высказать свои сомнения жене, боялся обидеть её подозрениями и недоверием. Я по-прежнему дорожил нашей семьёй. Но была и другая причина, почему я держал всё в себе и никак не отваживался обсудить их с Алёной. После родов она отдалилась от меня, отношения между нами охладели и разладились. Поначалу я списывал это на послеродовую депрессию и усталость. Но со временем ничего не менялось.

В полгода глаза у Илюши стали выраженно карими. Я созрел на анализ ДНК — хотел знать, мой ли это сын. Для себя решил: даже если не мой, воспитаю, как родного. Делать анализ тайком посчитал неправильным, нужно было решиться и поговорить с женой.

— Алёна, тебе не кажется, что Илюша совсем не похож ни на меня, ни на тебя?

— Не похож. Но мой дедушка был кареглазым и темноволосым — возможно, он пошёл в него.

— Давай сделаем анализ. Я хочу быть уверен, что он — мой сын. Не то, что я не доверяю тебе. Но ты сама говорила, что до меня у тебя был мужчина. Может быть, ты не знаешь, кто именно его отец, и боишься мне признаться? Я не брошу ни тебя, ни Илюшу. Я просто хочу знать.

— Алекс, я знаю, кто его отец.

— И?

Она молчала. Боролась с собой, боясь озвучить правду?

— Не ты.

— И когда ты собиралась мне об этом сказать?

— Не знаю, я об этом не думала пока.

— А его отец знает, что ты родила ребёнка от него?

— Да.

— Он отказался от него?

— Нет.

— Алёна, ты можешь мне объяснить, какого чёрта происходит? А если он предъявит на него права и отнимет Илюшу у нас? Ты вообще понимаешь, насколько это серьёзно?

Она молчала. Молчала! Меня разрывало от ярости и отчаяния! А она молчала!

— Алёна! Скажи что-нибудь!

— У меня он сына не отнимет.

— У тебя не отнимет? А у меня, у нас? Как это понимать?

Она закрыла лицо руками и заплакала.

— Прости меня, Алекс. Мне не нужно было тебя во всё это впутывать. Но я так боялась остаться с ребёнком одна!