— И куда же направится наша «прогулка»? У меня не больше трех четвертей часа, иначе будет неприлично.

Хэйтем проявил легкую обеспокоенность — он явно оценил крайне ограниченное время и возможности разбитых ног старика.

— Я надеялся, что у вас есть поблизости достаточно укромное место для приватной беседы.

— Увы, мой друг, — Франклин развел руками. — Я много лет не был в Филадельфии, а времена нынче такие, что меняется все — и притом очень быстро. Но, думаю, если мы просто пройдемся по улицам, наш разговор вряд ли кто-то услышит.

— Это не подходит, — отрицательно покачал головой мистер Кенуэй. — Здесь поблизости есть гостиница. Минут за… десять мы туда дойдем. Еще минут десять — обратно. У нас будет около двадцати минут на разговор… И надеюсь, что этого хватит.

Мистер Франклин тяжело вздохнул, но согласился:

— Мой доктор говорит мне о пользе физических упражнений. До этого я его слушался больше теоретически. Что ж, давайте не будем терять времени, ведите.

Когда все трое удалились достаточно от дома мистера Франклина, тот с живейшим любопытством спросил:

— А что здесь теперь делается? Мне хочется узнать все и сразу.

— Все сразу не получится, — скупо улыбнулся ему Хэйтем. — Лучше постепенно, это даст более широкую картину. Уж лучше вы расскажите, что происходило во Франции после того, как был подписан мирный договор?

— Чего только не было, — Франклин усмехнулся. — Но все это вряд ли вас интересует. Признаться, мне было неловко там оставаться после подписания договора. У мсье де Верженна полно хлопот, а казна день за днем худеет.

— Худеет? — Хэйтем даже вздернул бровь. — По моим данным, она давно протерлась до дыр.

— Ох, — совсем по-старчески вздохнул мистер Франклин. — А ведь я имел беседу с Его Величеством Людовиком. Применил все свое ораторское мастерство и всю возможную деликатность… Пытался на нашем с вами печальном примере показать, что бывает, когда законы становятся «невыносимыми». На правах ученого пытался объяснять… Да что там! Я даже имел дерзость заметить, что теперь, когда Америка станет недоступной для притязаний Британии, англичане вполне могут захотеть отыграться на вероломных соседях… Все впустую! Мы с Его Величеством говорили на разных языках. Но печально не это. Печально то, что сам Его Величество давно не говорит на одном языке с народом. Возможно, вы не знаете, но на чистом французском во Франции говорят не больше трети жителей*. Догадываетесь, к каким сословиям они принадлежат? А в провинциях даже языки другие: бретонский, бакский, фламандский, корсиканский… Что толку от газет, когда в них напечатана неправда на непонятном языке?

— Все настолько плохо? — Шэй все-таки не удержался, влез. — Черт с ним, с Людовиком, но должны же быть люди, которые… — он запнулся.

— Которые понимают, что деньги — не самоцель, — легко поймал его мысль мистер Кенуэй. — Деньги — это всего лишь средство, которое позволяет иметь доступные блага и добиваться целей. Когда нечего покупать — и деньги не нужны, не так ли?

— Вы правы, мистер Кенуэй, — Франклин кивнул и посмотрел на него снизу вверх. — Вы сто раз правы. И, конечно, Шэй, такие люди есть. Признаться, меня больше заботили интересы Америки — и как официального представителя, и как истинного американца. Но я отметил нескольких французов, которых можно назвать французскими патриотами, Сынами Свободы. Это мистер Лафайет — он очень смел, но его речи пришлись не по вкусу королю. Это мсье Мирабо… В высшей степени интересный человек! Он таков, что мне хотелось бросить все и вести с ним беседы круглыми сутками! Сильная личность, цельный характер, оригинальные воззрения… Увы, он имеет слишком сильную слабость, прошу прощения за невольный каламбур, к прекрасному полу, что позволяет его недоброжелателям… Гм… Французы говорят, «ловить на горячем». Но это не помешало мсье Мирабо опубликовать в высшей степени провокационный труд о махинациях в государственном аппарате, за что он немедленно попал в опалу. Правда, при этом его связи столь хороши, что Его Величество был вынужден скрепя сердце просить его об устроении займа у Пруссии. И мсье Мирабо, конечно, этим занялся. Правда, и тут его подстерегала незадача. В процессе… дипломатических переговоров… он познакомился с прелестнейшей дамой, мадам де Нера. И это уже обещает, что даже блестящий успех его будет подпорчен скандалом.

— Однако, — пробормотал Шэй, потому что прекрасно знал, кто такой Мирабо. И связям его ни капельки не удивлялся.

Но тут мистеру Франклину удалось его удивить:

— И еще, пожалуй, мсье де ла Серр. Своеобразный человек… Чем-то похож на вас, мистер Кенуэй, но только частично. Он монархист, человек крайне сдержанных взглядов. Но при этом он умеет смотреть широко, видеть то, что другим недоступно. Он настолько же сдержан, настолько заметен опытному взгляду. Не удивлюсь, если окажется, что в его руках серьезные силы. Знаете, мистер Кенуэй, чем отличается истинный аристократ от разбогатевшего разбойника? Тем, что аристократу не нужно демонстрировать свой кошелек. А у мсье де ла Серра вместо кошелька — дипломатический опыт. И его тоже вовсе не обязательно демонстрировать, чтобы применять.

— Любопытная характеристика, — усмехнулся Хэйтем. — Я немного знаком с мистером де ла Серром и склонен согласиться с вашими наблюдениями. Но — опять же, по тем скромным данным, что есть у меня — всей дипломатии мира может не хватить, чтобы показать Его Величеству Людовику, что враг себе — он сам. И, возможно, немного Ее Величество. Никакие ресурсы не бесконечны — ни финансовые, ни человеческие, ни исконно-традиционные.

Франклин снова кивнул:

— Его Величество в разговоре об Англии упомянул, что король Георг, вполне вероятно, безумен. И я тоже слышал об этом, когда был в Лондоне… Но безумие бывает разного сорта. Разве не безумие — слышать только то, что хочется слышать?

— Для многих это единственная возможность не спятить, — добродушно заметил Шэй.

— Король может иметь любую роскошь, — отрезал старик. — А такой роскоши — не имеет.

Неторопливым шагом за неторопливым разговором все трое достигли Моррис Хотел, и Шэй огляделся. Надеялся, что Коннор догадался проследить за ними, иначе все это зря. Вокруг, впрочем, не было ничего подозрительного. На улицах царило обычное для предвечернего времени оживление, и вряд ли кто-то из всех: мужчин, торопящихся по делам или пьющих в подворотнях; женщин, продающих разные безделицы или покупающих их; детей, с гиканьем носившихся по мостовой, — мог даже предположить, что согбенный старик в окружении двоих не юных мужчин — тот самый, почти легендарный Бенджамин Франклин. Стереотипы обманчивы.

В гостинице, впрочем, все было иначе. Уже знакомая Шэю молодая женщина — миссис Моррис — радушно поприветствовала щедрых постояльцев белозубой улыбкой и затараторила:

— Вам ваш обычный номер, господа? Ой… — она вгляделась в лицо старика — и немедленно вышла из-за конторки. — Вы же… То есть… Извините, сэр, но я, кажется, видела ваш портрет…

Мистер Франклин немедленно распрямился и сверкнул выцветшими глазами:

— Прелестное дитя, — глубоким голосом обратился он к девушке, — я еще слишком жив, чтобы вызывать такой пиетет.

— Проходите, пожалуйста, — лицо хозяйки гостиницы стало растерянным. — Ой, я даже не знаю, что вам предложить… Позволите, я позову мужа?

— Зачем же ваш муж? — мистер Франклин поглядел укоризненно. — Вы и сами отлично справляетесь с делами, раз он доверяет вам. Да и мы, — он огляделся на провожатых, — совсем ненадолго. Но, — тут он знакомо лукаво улыбнулся. — Если вдруг у меня возникнет нужда, я буду знать, какой отель лучше всех в Филадельфии принимает гостей. Скажем… для друга.

— Конечно, — миссис Моррис поклонилась и протянула Хэйтему ключ. — Возьмите, пожалуйста. Нет-нет, никаких денег я не возьму. Тем более если вы ненадолго. Просто… Пусть это будет не услуга, а… расположение. Мы — я и мой муж — всегда поддерживали независимость от Британии, и… Ой, что я говорю, вам, это, конечно, неинтересно… Простите.