— Не о чем беспокоиться, Коннор. Редко, но бывает. Должно быть, я переохладился; или продуло… Лихорадка прошла, но хрипы в груди еще остались.

— Вряд ли это заразно, — озабоченно глянул на любовника Шэй. — В доме больше никто не заболел, но все-таки лучше поберечься. Коннор, ты что, за все то время, что съехал отсюда, ни разу не болел?

Коннор скинул лук и плюхнулся в кресло.

— Да, маялся пару раз, — с явным облегчением выдохнул он.

— Тогда что тебя так удивляет?

— Не удивляет, — Коннор запнулся и отвел взгляд. — Просто… Я видел, как Раксота так же сидит в кресле под пледом, а потом доктор Лайл сказал мне, что у него отказали ноги. Я… я не успел ничего подумать.

— И на том спасибо, — буркнул Хэйтем и снова закашлялся. — Может быть, объяснишь, как твое ассасинское послание оказалось среди вечерней почты?

— Это не секрет, — Коннор окончательно успокоился и расселся свободнее. — Поймал почтальона за пару домов от вашего, дал денег.

— А ведь я ему доплачиваю, чтобы внимательнее относился к моей корреспонденции, — нахмурился мистер Кенуэй.

— Так я же не просил отдать мне твои письма, — возразил Коннор.

— Можно подумать, ты бы в принципе стал просить, — поморщился Хэйтем.

— Стал бы! — возмутился Коннор. — Поначалу — точно.

— Пожалуй, стоит отправлять на почту солдат. Во избежание, — сделал вывод Хэйтем.

Шэй не стал дожидаться, пока эти двое поругаются из-за ерунды, и предложил:

— Коннор, хочешь выпить?

Сын немного смутился:

— Я бы не отказался, но, боюсь, отец не позволит после прошлого раза.

— Когда-то я тебе говорил, что если хочется набраться, то лучше дома, — не терпящим возражений тоном заметил мистер Кенуэй и повернулся к мистеру Кормаку. — Кстати, я бы тоже не отказался.

Шэй не смягчился:

— Пару ложек в чай, не больше, Хэйтем. Помнится, когда я тут валялся переломанный, это был тот максимум, что ты мне предлагал.

Коннор, услышав такие речи, озорно сверкнул глазами, но высказаться не посмел, справедливо опасаясь отцовской отповеди. Шэй поднялся и пощупал бок оловянного чайника пальцем. Тот уже не был обжигающим, но сильно остыть не успел, а потому мистер Кормак счел, что можно обойтись без горничных. Он налил чай в опустевшую чашку любовника — не до конца — и поднялся, чтобы достать бренди. Первая же попавшаяся бутылка была початой, открывать ее с треском не пришлось, и Шэй щедрой рукой плеснул аж три ложки в чашку. Принимая чайную пару в руки, Хэйтем бросил на него такой взгляд, что мелькнула мысль положить под подушку нож — на всякий случай.

Когда все расселись, мистер Кенуэй-старший уныло заглянул в чашку и поинтересовался самым светским тоном, только сипло и хрипло:

— Что же послужило вам причиной для сегодняшнего визита, мистер Коннор?

— Всякое… — сын пожал плечами. — Много чего обсудить хотел, да и не виделись давно.

Хэйтем кивнул:

— Мне докладывали, что ты не появлялся ни в Нью-Йорке, ни в Бостоне. Таинственные ассасинские дела?

Коннор вздохнул:

— В целом, нет. Все, что смогли собрать в Дэвенпорте в помощь пострадавшим племенам, я отправил на север. Я искал наемников, которые бы согласились сопровождать груз в те земли, но большинство отказывались. Или просили такие деньги!.. И я подумал договориться с племенем онейда об охране обоза. Точнее, обозов, потому что я решил, что лучше доставлять небольшими партиями. Если груз пропадет, то хотя бы не весь сразу. Но обошлось. Позже мне передавали благодарности, когда грузы дошли. Но я понимаю, что это ни в коей мере не искупило того, что натворил Салливан.

Хэйтем пошевелился в кресле, отпил чая, скривился и произнес успокаивающе:

— Коннор, возможно, тебе будет приятно услышать, что мистер Вашингтон искал моего общества, чтобы обезопасить себя от тебя. Я отказал.

Шэй видел, что эти слова определенно пролили бальзам на душу сына, и тот почти улыбнулся — впервые за время разговоров об индейцах:

— Спасибо, отец. Я не собираюсь… его убивать. Я вообще не хочу даже разговаривать с ним. Но мне немножко легче от того, что он опасается меня. Возможно, это убережет Вашингтона от новых «экспедиций», потому что мистер Брант успокаиваться не желает. В январе и феврале он разорил несколько поселений колонистов, но погибли только ополченцы. Хотя бы смертей среди мирного населения удалось избежать. Хотя это сомнительное утешение.

— Может быть, большим утешением тебе послужит то, что отчет Салливана об экспедиции крайне холодно приняли в Конгрессе? — предположил Хэйтем. — Такие меры поборникам свободы не по нутру, а потому они сделали вид, что категорически не одобряют методы генерала Салливана. Хотя нам прекрасно известно, что приказ Вашингтона был ясен и четок.

Коннор отпил бренди и даже рукой махнул:

— Это значит только то, что Вашингтон разменял Салливана, как карту в раскладе. Если это дело опять всплывет, то окажется, что Салливан вольно воспринял приказ главнокомандующего. Или недопонял, или еще что-нибудь, а руки в крови только у него, но никак не у Вашингтона. Это может обмануть Конгресс, но не меня. И… — тут Коннор запнулся.

Шэй нутром почувствовал, что сын скрывает что-то, и потребовал:

— И?.. Не говори загадками.

Коннор недовольно пошевелился и в этот момент стал ужасно похож на Хэйтема:

— Не уверен, что это стоит говорить, но… Но может быть, вы что-то знаете? У меня с Конгрессом не складывается. Мистер Адамс, который Сэмюэль, охотно мне помогает, но его сейчас больше занимает Конвент Массачусетса, а остальным…

— Остальным ты не можешь доверять? — насмешливо приподнял бровь Хэйтем.

Голос его несколько смягчился от горячего чая, а может, и от бренди, и уже не звучал так надсадно и хрипло.

Коннор насупился:

— Дело не в том, могу доверять или нет. Меня, конечно, видели в Конгрессе, с некоторыми я даже знакомился, но я не могу прийти к ним и потребовать отчетов. Моя деятельность не на виду, у меня не так много публичных знакомств. И вот как раз эта деятельность… Моя организация, «Кольцо Калпера», докладывала, что среди колониальной армии, по всей видимости, есть предатель. Это видно по мелочам: о чем-то британцы слишком хорошо ознакомлены; пару раз пропадали люди…

Хэйтем покачал головой:

— Ты должен понимать, сын, что в Америке смешались десятки народов. При этом кто-то за колонистов, кто-то за Корону, а кому-то наплевать, кто у руля, лишь бы были деньги. Есть и более неочевидные случаи.

— Нет, — с достоинством возразил Коннор. — Те люди, о которых ты говоришь, не могут действовать масштабно или долго. Либо одно, либо другое. Это должен быть человек, который много знает, а это означает принадлежность к высшим кругам. Кто-то из тех, кто близок Вашингтону или Конгрессу. Мы думали… предполагали… что это может быть генерал Салливан. Тогда я не знал, что ему пришлось понести ответственность за приказ главнокомандующего перед Конгрессом, тогда я думал, что его подкосил сам факт того, что ему пришлось сделать.

— Одно другому не мешает, — бросил Шэй.

— Ну да, — Коннор благодарно ему кивнул. — Но мы следили за Салливаном — и убедились, что он ни при чем. Он действительно выглядит плохо и явно разочарован, но мы буквально были свидетелями, как один из британских офицеров предлагал ему отличные условия — и Салливан отказал. Я лично читал эту переписку! Правда, о том, что ему предлагали, Салливан тоже ни слова не передал командованию. Но он не тот человек, которого мы ищем.

Шэй проницательно посмотрел на сына и горько улыбнулся:

— Тебе хочется его убить, но не за что?

Коннор посмотрел прямо в глаза, остро и почти болезненно:

— Он военный, он получил приказ. Нет, я не хочу его убивать. Я хочу узнать, кто предатель, но у нас в руках нет ни одной нити. Это ведь и в ваших интересах — выявить, кто это. Вы что-то знаете?

Шэй молчал, предоставив право говорить Хэйтему, а тот свел брови и медленно проговорил:

— О том, что кто-то обязательно продаст своих — с любой стороны, я, конечно, знаю. Такова человеческая натура, большинство людей слабы. Но из сведений у меня сейчас только то, что Вашингтон обнаружил колоссальную растрату. Вполне возможно, что это звенья одной цепи.