— Да, пожалуйста, — попросил Хэйтем. — Если нам сегодня больше не удастся переговорить, то я буду ждать от вас записки в Кенуэй-холл.

Рутледж кивнул и отошел, на ходу кому-то улыбаясь, и принялся придирчиво выбирать закуски. К нему тотчас выдвинулся кто-то из соратников Вашингтона — видно, прощупать почву, а сам Вашингтон решительно направился в облюбованный Шэем угол.

— Как вам вечер, господа? — поинтересовался он, едва подошел.

— Весьма мило, — холодно отозвался Хэйтем.

И больше ничего не добавил. Когда мистер Кенуэй не желал, с ним было крайне трудно беседовать, это Шэй знал по себе.

— Мистер ла Люзерн, — старательно выговорил главнокомандующий, — писал, что на встречу с его стороны прибудут двое друзей. Признаться, это стало для меня неожиданностью. У вас потрясающие связи, мистер Кенуэй. Мне иногда кажется, что вы — глава какой-нибудь тайной организации вроде масонов.

Шэй замер, а Хэйтем насмешливо фыркнул:

— Если она столь же тайная, как организация вольных каменщиков, то ее главу знали бы все.

— Верно, но такие мысли все равно появляются, — Вашингтон явно приободрился, добившись более распространенного и эмоционального ответа. — О чем я? А! Мистер Кенуэй, мистер Кормак… Мы с вами имели в прошлом некоторые разногласия, но…

Шэй аж вздрогнул. Некоторые разногласия?!

Но Вашингтон продолжил разливаться соловьем, хотя и его речь стала несколько откровеннее:

— Вы лишили меня ценного союзника — вашего сына, мистер Кенуэй. Впрочем, и я был непозволительно груб с вами… Но, вместе с тем, я не устроил преследования за своих убитых людей, а вы не стали действовать против меня. Наверное, это что-то да значит?

Хэйтем дождался логической точки в речи главнокомандующего и неожиданно спросил в лоб:

— Вы хотите, чтобы я укрыл вас от гнева Коннора после того, как вы руками генерала Салливана сожгли десятки индейских деревень?

Энергичная улыбка сползла с лица главнокомандующего, как платье с плеч гулящей девки — так же быстро и уныло. Но удар мистер Вашингтон выдержал:

— Если вы желаете назвать это так — ваша воля. Меня публично обвиняли в бездействии, и у меня просто не было иного выхода. Вы, конечно, можете возразить, что ответ на действия в Черри-Вэлли неравнозначен, но — по отчету генерала Салливана — из мирного населения погибло не больше людей, чем в Черри-Вэлли и остальных местах, где устраивали погромы индейцы. Что же до масштабности… акции, то мне было просто необходимо продемонстрировать возможности. Чтобы избежать дальнейших смертей среди колонистов. И, как видите, помогло. С сентября ни одного нападения не было.

Шэй с трудом сдерживался. Понимал, что ответить так, как привык, нельзя. Нельзя просто взять этого типа с бокальчиком хорошего вина за грудки и свернуть челюсть хорошим ударом. Нельзя назвать вещи своими именами. Нельзя даже развернуться и уйти. Вашингтон нужен Ордену, а значит, придется и дальше стоять и рассматривать собеседника, словно экзотическое насекомое. Неприятное, но опасное.

— Больше, — уронил Хэйтем.

— Что — больше? — Вашингтону пришлось спрашивать.

— Погибло больше, — конкретизировал мистер Кенуэй. — Генерал Салливан, видимо, скромно преуменьшил свои заслуги. Но, даже учитывая, что он милостиво дозволял индейцам убежать, я невольно думаю над тем, что сейчас — вот прямо сейчас, когда мы с вами беседуем под крышей, у теплого камина, с отличным вином… Кстати, позвольте выразить восхищение, херес очень хорош! Так вот, именно сейчас где-то на севере умирают люди, которых вы оставили без крова. Люди, которые никогда в жизни не имели отношения к этой войне.

Мистер Вашингтон нервно отпил из своего бокала:

— Спасибо. Так вот я хотел сказать, что люди умирают не только на севере. Здесь, совсем рядом, в Морристауне, умирают солдаты. Пока еще не от голода. Пока еще от цинги, диареи и отсутствия лекарств. И эти люди как раз имеют прямое отношение к этой войне! Они — те, кто пойдет на смерть ради свободы Америки. Или вы уже отказались от идеи независимости?

Но мистера Кенуэя такими приемами захватить врасплох было нельзя. Он поморщился и процедил:

— Смотря кто защищает этих людей. А у индейцев есть заступник.

Шэй видел, насколько побледнел Вашингтон. В комнате было натоплено, почти душно, и мертвенная бледность контрастировала с румяными лицами остальных. Немного странно было, что в стороне от «потайного» угла вовсю смеется и рассыпается в комплиментах порозовевший мистер Рутледж; что французы, распробовав портвейн, активно поедают предложенные закуски — судя по лицам, вкус им не слишком знаком; что мило беседуют дамы и ведут громогласные разговоры о войне их кавалеры. Для мистера Вашингтона война сейчас явно отошла на задний план.

— И как раз об этом… заступнике речь, — проговорил он с улыбкой, но та вышла жалкой. — Надеюсь, мистер Кенуэй-младший еще верит в независимость?

Шэй вдруг подумал, что это шанс взять главнокомандующего на крючок, но быстро сообразил, что не выйдет. Даже если сейчас шантажировать его Коннором, то он, возможно, и послушается — до поры до времени, но потом точно нет. А если война завершится победой, то такой шантаж может Коннору и боком выйти. Если Коннора объявят врагом Вашингтона, Конгресса и свободы, то ему потом жизни не будет. Особенно учитывая, что по внешности видно — индеец. С Вашингтоном придется дружить.

— В независимость от Британии? Вполне вероятно, что верит, — тем временем откликнулся Хэйтем.

И опять заткнулся. Шэя уже самого немного раздражала эта манера, а уж зеленому Вашингтону, наверное, совсем не по себе.

— Я думаю, — беспокойно произнес собеседник, — что нам всем стоит дружить. Не могли бы вы донести до мистера Коннора…

Хэйтем перебил:

— Я тоже считаю, что нам нужно дружить. Но я вряд ли могу повлиять на решения Коннора, особенно в таком вопросе. К тому же, я не одобряю ваши действия, и думаю, что это не нуждается в пояснениях. Но, в конце концов, для меня это значит меньше, чем для него.

— А каковы… его настроения? — совсем уж удрученно спросил мистер Вашингтон.

— Последний раз я видел Коннора, когда он как раз об этом узнал, — ровно отозвался Хэйтем — и не соврал, Коннора с тех пор было не видно и не слышно. Он собирался отправиться в Дэвенпорт, чтобы оттуда выслать помощь пострадавшим от действий генерала Салливана племенам — и с тех пор не появлялся в Кенуэй-холле. — Каковы настроения? Что я могу сказать вам с определенностью — так это то, что он был недоволен вашими действиями. А потом мистер Коннор в одиночку набрался до той степени, что разговор пришлось прервать.

— Мне жаль, что так получилось, — вздохнул Вашингтон. — Но надеюсь, что эта жертва была не напрасной и что монстр Брант прекратит свои… зверства.

Шэй с трудом удержался, чтобы не уточнить, существуют ли градации зверства, раз уж у мистера Вашингтона и жертв больше, и отягчающих обстоятельств вроде сожженных полей хватает.

— На это я тоже надеюсь… — Хэйтем отсалютовал ему почти опустевшим бокалом. — Но не рассчитываю.

— Отдыхайте, господа, — мистер Вашингтон даже нашел в себе силы улыбнуться. — Херес и впрямь хорош. Рекомендую также копченый лосось в виноградных листьях. Надеюсь на вашу лояльность, господа. Мистер Кормак, если не нравится херес, то виски тоже неплох. Хотя я лично не проверял, все претензии к мистеру Штойбену.

Шэй проводил главнокомандующего взглядом и безотчетно ляпнул:

— Значит, это были виноградные листья.

— И этот человек вещает и вдохновляет с трибун, — вздохнул мистер Кенуэй. — Пора бы начинать? Всех, кого могли, мы опросили. Даже если есть какие-то дополнительные факторы, больше информации на сегодня не будет, так что не вижу смысла затягивать… И без того наверняка возвращаться за полночь будем.

Шэй уныло кивнул. Мысль о возвращении — в темноте, по сугробам, по крепчающему морозу — не грела. Во всех смыслах.

Хэйтем выдвинулся из своего угла, раскланялся с мистером Штойбеном, сдержанно побеседовал с компанией леди — те единственные, кроме гостей-французов, сидели на кушеточках — и при этом непрямым путем все ближе подбирался к посольству. Наконец, контрольная точка была достигнута — его заметили.