Шэй мельком поглядел на Хэйтема. Сейчас тот был бледен, но собран и сосредоточен — ровно до тех пор, пока откуда-то позади двое солдат с мушкетами не вывели Коннора со связанными за спиной руками.

Шэй изумленно поднял брови. Когда неделю назад с Коннором в тюрьме удалось переговорить, тот был в исподнем и грязен, но цел. Сейчас Шэй видел, что рубаха на груди Коннора залита засохшей кровью, а когда процессия немного приблизилась, разглядел и рассеченную скулу, и впечатляющие синяки, и разбитые, опухшие губы. Коннор ступал с трудом, его босые ноги были в ссадинах, волосы распущены и растрепаны — привычная косичка сбоку была заплетена небрежно, бусин на ней не было.

Коннор поднял опущенную голову, невидящим взглядом посмотрел на зловещий силуэт виселицы и замедлил шаги. Его подтолкнули сзади в плечо, и он зашагал вперед.

В душе Шэя мгновенно взметнулась ярость, неконтролируемая и безрассудная — даже не на того или тех, кто истязал сына, а на то, что заставляло Коннора, обычного такого уверенного в себе, глядеть в землю и болезненно щуриться на дневной свет.

Толпа образовала живой коридор, выкрикивая обвинения, оскорбления и проклятия. Тут Шэй заметил и мистера Хики — тот жался немного позади солдат, но его никто не отгонял, хотя вообще-то солдаты прикладами успокаивали особо разошедшихся горожан. Хэйтем, несомненно, тоже заметил соратника — и произнес:

— Интересно, это Хики его так?… Впрочем, я выясню.

— Заживет, — жестко произнес Шэй. — А Хики я из рожи такое месиво устрою, что на посмертную маску не сгодится.

— До этого еще надо дожить, — мистер Кенуэй взял себя в руки.

Какой-то ретивый мужик из простых работяг рванулся вперед и с силой ударил Коннора в лицо — и тот то ли не успел, то ли не захотел увернуться. Упал на колени и даже не попытался подняться. Солдаты подняли Коннора за стянутые за спиной руки, и Шэй успел увидеть его взгляд — усталый и обреченный. Хотелось ободрить Коннора, показать, что он не один, но сделать этого без риска сорвать операцию было нельзя.

Один из солдат пихнул Коннора в спину, и тот поплелся к виселице.

— Пора, — вполголоса произнес мистер Кенуэй. — Иди, Шэй. Здесь я справлюсь и сам. Если Ахиллес и его подручные будут делать что-то толковое — помоги им. Если нет — ты знаешь, как действовать.

Шэй отвечать не стал. Тихо отступил в сторону, проскользнул мимо «везунчиков» в первых рядах, что заняли места еще с утра, и скрылся за лестницей, почти не вызвав подозрений солдат. Те отвлеклись совсем ненадолго, но тут Коннор сделал первый шаг на эшафот — и это, конечно, было куда интереснее.

С другой стороны на помост шагнул мистер Ли — Шэй со своего места видел знакомый профиль, воротник и кусок обшлага рукава. Чарльз с кем-то ругался, но тихо. Хики попытался было влезть вслед за Коннором, но мрачный солдат перекрыл ему дорогу мушкетом. Видно, находиться на эшафоте никому, кроме Коннора, мистера Ли и палача, не полагалось.

Тут Шэй нахмурился. А где же палач?

Но стало не до размышлений, потому как Чарльз шагнул вперед и привлек внимание толпы громкой и прочувствованной речью. Долго вещал что-то трогательное про главнокомандующего Вашингтона — по крайней мере, женщин в толпе явно проняло, потому что послышались восторженные ахи и возгласы. Шэй особенно не вслушивался, смотрел на Коннора — тот стоял, глядя в доски помоста, и хмурился, как в детстве. Уголки губ опустились, а лицо отражало одновременно отрешенность и готовность принять свою участь. Чарльз тем временем расхаживал по помосту, заложив руки за спину. С Вашингтона он перешел на самого приговоренного заговорщика, расписывал его в самых черных красках, особо подчеркивал, что тот не только злоумышлял убийство, но и совершил самое страшное перед Богом и людьми — не пожелал раскаяться, не пожелал облегчить душу.

Речь была зубодробильно скучной, толпа уже вдоволь наслушалась и уже потихоньку начинала взывать к немедленному свершению правосудия, а Чарльз все не успокаивался. Шэй понимал, что тот добросовестно выполняет приказ магистра, но напряжение и страх становились невыносимыми, и тут Шэй услышал голос самого Коннора — безжизненный и тусклый:

— Мистер Ли, нельзя ли побыстрее?

Чарльз, разумеется, не ответил, но слегка запнулся, и выкрики на площади стали громче. Наконец Чарльз принял из рук солдата на помосте мешок и, слегка помедлив, надел его Коннору на голову. Шэй почувствовал между лопаток холодок. Получается… Получается, палачом будет… сам Чарльз?!

— … и пусть Господь примет его душу.

Доски эшафота дрогнули, помост заскрипел, и Шэй увидел, как Коннор, лишившись опоры под ногами, бьется в петле.

Шэй рванулся вперед, не раздумывая. Наплевал на приказ, на то, что еще миг — и его увидят солдаты, на то, что он сам превратится в мишень. Но тут поверх головы Коннора, накрытой мешком, мелькнул небольшой метательный нож, веревка разошлась, и Коннор тяжело рухнул вниз.

Шэй метнулся вперед, отчаянно закрутил головой, положив ладонь на рукоять пистолета, пытаясь охватить взглядом всю площадь. Если сейчас сюда кто-то сунется… Он не мог себе позволить оставить пост, хотя душа взывала к иному — посмотреть, что с Коннором, убедиться, что он жив. Но тут сам Коннор, уже без мешка на голове, вооруженный томагавком и еще более помятый, своими силами выбрался из дыры под помостом и осоловело мотнул головой:

— Шэй!

— Я его спас, а он — «Шэй», — сварливо раздалось из недр помоста. — Уноси ноги, пока никто не спохватился!

Голос Коннора хрипел и прерывался, но он все-таки возразил:

— Шэй, мы не можем оставить Раксота тут. Он не сможет бежать. Ему надо помочь.

— Вот еще! — неожиданно возмутился Ахиллес и выкарабкался, ловко орудуя тростью. — Никуда я бежать не собираюсь. Я вообще немощный старик, куда мне. А уж помост разобрать мне тем более не под силу. И опять же, чем?

Шэй слышал нарастающий гул и ропот толпы, и понимал, что времени мало — Коннора нужно уводить отсюда. И хорошо, что Ахиллес с этим согласен — еще только не хватало разбираться сейчас с ним.

— Идем, Коннор, — скомандовал Шэй. — На соседней улице ждет экипаж.

— Никуда я не пойду! — прохрипел Коннор и пошатнулся, крепче вцепляясь в рукоять томагавка. — Здесь этот!

Шэй еще не понял, о ком речь, но это было не так уж и важно. Кем бы ни был «этот», с ним можно разобраться и потом, а сейчас куда важнее было покинуть площадь. Но Коннор опять уперся в самый неподходящий момент.

— Нам надо уйти! — отчаянно воззвал Шэй в надежде, что сын внемлет голосу разума. — В нашем доме тебя не будут искать!

Однако Коннор явно никуда не собирался. Он сделал несколько шагов к лестнице, с каждым мигом все увереннее держась на ногах, но стоило мистеру Кормаку отправиться следом, чтобы хотя бы встретиться с Хэйтемом, как на площадь, подпрыгивая на камнях, с грохотом ворвалась карета с флагом колонистов. Кучер едва успел придержать коней, а толпа с криками рассыпалась в стороны. Коннор сразу дернулся:

— Вашингтон! Хики может его убить! Он сам мне это говорил!

Шэй пытался было остановить сына, но где там! Коннор — босой и полураздетый, с разбитыми ногами — несся по площади на хорошей скорости, и толпа, собравшаяся на его казнь, уступала ему дорогу. Впрочем, попробуй не уступи, когда на тебя, не слишком разбирая дорогу, несется индеец с томагавком…

Все случилось слишком быстро, Шэй едва успел добежать до места, где развернулось действие. Хики рванулся к карете Вашингтона, Хэйтем появился рядом буквально из ниоткуда — наверное, просто в гущу заварухи бросился. Шэй знал, он это любит… И сбил Хики с ног.

Оба повалились на землю, Шэй уловил почти неслышный звук выдвигающегося скрытого клинка — и понял, что Хики уже ничто не спасет.

— Какого черта?! — прошипел Хэйтем, прижимая противника за плечо. — Что ты натворил?!

Глаза Хики распахнулись, и он сдавленно прошептал:

— Это был твой приказ, Кенуэй! Даже два приказа! И они оба у меня с собой… Ты… велел убить Вашингтона… и ассасина. На Вашингтона мне было плевать, а вот твоему… щенку я бы с радостью перерезал глотку. Всё… из-за него. Из-за него ты… почти не платил мне. Из-за него, сучьего сына, ты посылал меня в самую грязь. Я хотел… показать тебе, что… полезен. Если бы ты мне… платил, я бы и не подумал… ничего выполнять. Больно надо… И это ты еще мне… говорил, что я… недостоин! А сам продался… этим, стоило твоему сыночку перебежать на ту сторону!