Тагека снова стал серьезным.

- Возможно, последующие методичные исследования просветят нас и на этот счет. Для начала, скажем, эксперименты с пятью сотнями желтых мышей при таком же объеме контрольного материала. То же самое с тысячью золотых рыбок. То же с другими организмами, желтыми от природы, например с нарциссами, попугаями, тыквой, кукурузой. Высшие позвоночные, собаки, желтогрудые павианы, которые водятся в лесах Новой Гвинеи, к сожалению весьма немногочисленные, пара лошадей, соловых...

- Как же я протащу пару лошадей в детергенты и растворители? - спросил Мэнникон. У него уже голова кругом пошла. - Да еще не поднимая при этом шума?

- Эта лаборатория, - Тагека учтивым жестом обвел все это сверкание вокруг них, - к услугам моих досточтимых друзей. К тому же не мешает проявить некоторую изобретательность и провести кой-какие опыты в других местах. Мне нужны всего лишь грамотно сделанные тканевые срезы, окрашенные в соответствии с моими указаниями.

- Но я не могу затребовать в лаборатории павианов и лошадей, - сказал Мэнникон, снова обливаясь потом.

- Я полагал, что все это будет предпринято в частном порядке, - ледяным тоном процедил Тагека, глядя на Крокетта.

- Разумеется, - подтвердил тот.

- Но где мы возьмем деньги? Господи помилуй, желтогрудые павианы! воскликнул Мэнникон.

- Я всего лишь патолог, - сказал Тагека, прихлебывая херес.

- Это я беру на себя, - сказал Крокетт.

- Вам легко брать это на себя, - сказал Мэнникон, чуть не плача. - У вас фирмы по всему земному шару разбросаны. Лихтенштейн, Искья... А я получаю семь тысяч восемьсот долларов...

- Мы знаем, сколько ты получаешь, коллега, - перебил Тагека. - Я покрою твою долю предварительных расходов вместе со своей.

Мэнникон едва не задохнулся от благодарности. Теперь он не сомневался, что имеет дело со стоящими людьми.

- Просто не знаю, что и сказать... - начал он.

- Тебе и не надо ничего говорить, - успокоил его Тагека. - В счет частичного возмещения вложенных средств я возьму себе исключительные права распоряжаться твоей долей по всей Северной Европе выше линии, соединяющей Лондон с Берлином.

- Да, сэр, - сказал Мэнникон. Он хотел сказать что-то еще, но вышло только "Да, сэр".

- Полагаю, на сегодня достаточно, коллеги, - заключил Тагека. - Я вас не тороплю, но мне надо немного поработать перед сном.

Он вежливо выставил Крокетта и Мэнникона из лаборатории. Они услышали, как за ними замкнулась дверь.

- Восточная натура, - сказал Крокетт. - Вечно что-то подозревает.

Девица в розовато-лиловых брюках по-прежнему лежала на диване. Глаза ее были широко раскрыты, но уже ничего не видели.

"Несомненно, - подумал Мэнникон, бросая последний алчный взгляд на девицу, - мы живем в век специализации".

Недели помчались как в кошмаре. Мэнникон проводил дни в детергентах и растворителях, строча отчеты о мифических экспериментах в доказательство того, что он оправдывает свое жалованье и верно служит интересам Фогеля Паульсона. Ночи же проходили в лаборатории Тагеки Ки. Мэнникон сократил время сна до трех часов. Эксперименты шли своим чередом. Было закуплено пятьсот желтых мышей. Желтая афганская борзая с великолепной родословной, купленная за большие деньги, продержалась не более часа, приняв несколько капель раствора Мэнникона вместе с миской молока, тогда как черно-белая дворняжка, за три доллара избавленная от гибели на живодерне, бодро тявкала и через два дня после того, как разделила трапезу с борзой. Уснувшие золотые рыбки сотнями валялись в холодильниках Тагеки, а желтогрудый павиан, продемонстрировав глубокую привязанность к Тагеке, терпимость к Крокетту и безудержное стремление загрызть Мэнникона, упокоился через десять минут после соприкосновения с предварительно разбавленным для этой цели раствором.

Между тем дома у Мэнникона сложилась ситуация весьма неожиданная. Его ночные отлучки стали раздражать миссис Мэнникон. Он ничего не мог сказать ей о своих делах, только сообщил, что работает с Крокеттом и Тагекой. Из-за этих законов о разделе имущества Мэнникон собирался потребовать развода до того, как фирма начнет приносить доход.

- Что вы там ищете каждую ночь? - допытывалась миссис Мэнникон. - Конец радуги, что ли?

"Еще и этот крест нести, - подумал Мэнникон. - Но теперь уже недолго".

На цветы и овощи раствор не действовал, а до лошадей они пока не добрались. Несмотря на все хитроумные манипуляции, которые проделывал с раствором Крокетт (он сумел вычленить две углеводородные молекулы из "Флоксо" и бомбардировал диоксотетрамеркфеноферроген-14 огромным числом радиоактивных изотопов), остаточные кольца все равно не исчезали, какой бы они материал ни испытывали, даже после самой тщательной промывки. Пока двое исследователей невозмутимо трудились, дотошно проверяя ночами одну догадку за другой и ежедневно выдавая Фогелю - Паульсону дутые результаты для камуфляжа, одуревший от недосыпа Мэнникон мало-помалу терял надежду найти какое-нибудь практическое применение своему раствору. Ну напишет он маленькую статейку, которую, может, опубликуют, а может, и нет, попадется она во всей стране на глаза двум-трем биохимикам, пролистают они ее небрежно - и еще один забавный тупичок в науке будет прикрыт и забыт навеки. А он до конца своей жизни будет ездить на "плимуте" 1959 года и мучиться с миссис Мэнникон.

Он не делился своими страхами с Крокеттом и Тагекой Ки. С ними вообще было трудно чем-нибудь поделиться. Они и сначала едва прислушивались к его словам, а недели через две и вовсе перестали обращать на него внимание. Теперь он работал молча. Работа его состояла в мытье посуды, печатании под диктовку и оформлении слайдов. С Фогелем - Паульсоном у него тоже пошли неприятности. Еженедельные отчеты о якобы проведенных экспериментах принимались без особого энтузиазма, и вот в нежно-голубом конверте пришла зловещая записка от самого мистера Паульсона. "Ну и что?" - нацарапал мистер Паульсон на листе бумаги. И ничего больше. Это не предвещало Мэнникону добра.

Он решил выйти из игры. Он должен выйти из игры. Ему необходимо выспаться, хотя бы один раз. Он хотел заявить об этом своим коллегам, но все никак не мог улучить минуту. Он знал, что перед Тагекой рта не раскроет, слишком тот далек от него, но если бы удалось застать одного Крокетта на минуту-другую, то ему он бы сказал. Крокетт по крайней мере был белым.