Безымянный материк, королевство Варагас, что считается самым распутным, непростительно богатым и самым вкусным кусочком из всей долины Марохта. Однако никто из злых языков даже не желает знать, как такое королевство выросло на столь скудных землях – ведь засушливая долина Марохта никогда не славилась мягким и приятным климатом. Особенно здесь, где она медленно переходит в пустыню. Тут, так называемое Сероземье – место, где земля загрубела, потрескались, и стала медленно отступать перед песками.

Варагас был единственным асрианским королевством, что разделяло цивилизацию от дикой земли с юга. И, вместе тем, принимал на свои земли всякого, кто окажется доброжелательным или хотя бы попытается забыть о своем прошлом.

Впрочем, не смотря на внешнюю скудность Сероземья, эти земли все еще богаты подземными водами и теми полудрагоценными камнями, что иногда вымывает из пещер под поверхностью. Так что Варагас притягивает и тех, кто надеется в один день стать самым богатым. Сложно сказать, насколько успешны попытки подобных людей.

Таарруна Сатрита привело в эти земли не жажда богатства, хотя ему пришлось навсегда отказаться от своего прошлого. Он – один из детей песчаной долины, проследовал исключительно свои цели, чтобы добраться до Варагаса. И до города Танапеш, что располагался у самой границы Сероземья и королевства. Этот город уже покинули многие жители. Может через месяц или несколько лет про него забудут и перестанут рисовать на картах. Он превратится в еще один город-призрак – полностью заброшенный, в еще одно напоминание о былых временах.

Сатрита с тех пор, как тааррун покинул свою кровь, стал интересовать этот вопрос – о былых временах. На старых картах он не видел расположение пустыни. Сейчас практически каждый его родич убежден, что подобного не может быть. Однако есть упоминание о неком первом городе людей. Месте, где первые люди начали свой род, после катастрофы, уничтожавший старый мир.

Сатрит многое знал о старом культе, его легендах и многих других вещах. Его род любил передавать историю через слова. И пусть это не самый достоверный источник, но так таарруны смогли запомнить многое, что уже забыли асири.

Например, о том, что было до нового культа, как Великая Чистка продвигалась на юг. Сатрит это помнил. Так же, как и все его родичи по крови. Но никто из них не мог сказать, почему на тех землях, где жили они, где они проливали свою кровь, выросла пустыня. Многие считают, что это их особенность – что кровь их рода подобна пламени, и потому подобное породило подобное. От того их кожа совершенно черна. Черна как смола, как самое темное небо, как перья самой черной птицы. В их глазах нет других оттенков, кроме черного и серого. Их огромные тела, на голову выше асирианского роста, оказались достаточно крепкими и выносливыми как раз для песков. Так же как и лапы с пятью крупными подвижными пальцами, меду которых есть едва заметная пленка.

Многие так думают, но не Сатрит. Он почти уверен, что истинна находится недалеко от этого города – где-то в глубине этих песков, где старый город. Однако, за все это время, что он пытался его найти, ему так и не улыбнулась удача.

Тааррун лишь выдохнул, отвернувшись от окна. Скользнув лысым хвостом по полу хибары, он приблизился к низкой тахте. Медленно сел на нее, сняв с пояса огромный кинжал и положив его рядом.

Все необходимое для нового похода он уже подготовил. По своей обыкновенной привычке, среди его вещей не нашлось место палатке или теплому одеялу. Привычка обходиться без этих вещей пошла еще с того времени, когда он жил со своей кочевой кровью. Запас засушенного хлеба, катышков из семян и орехов, несколько ломтей высушенных фруктов и вяленого мяса. Все это лежало в завязанном мешке. Его верх Сатрит привязал к копью. Останется только наполнить кожаные подсумки свежей водой. Но это будет уже завтра.

Мешок, как и копье, лежали в это время на полу. Теперь же рядом был еще и клинок из зуба огромного пустынного зверя. Сатрит даже не опасался, что кто-то посмеет похить его вещи. Некому. Да и если такой найдется, он почти наверняка будет меньше и слабее его. Тааррун не сомневался, что расправиться с асири или полукровкой голыми руками. Других тааррунов тут почти нет – это Варагас – королевство асири, а не его родичей. Его кровь бродит где-то там – в пустыне.

Предавшись старым воспоминаниям, Сатрит провел когтистыми пальцами по рубцам на лице. Это были не просто шрамы, которых и так полно на его теле. Это были метки – зажитые, высеченные на коже узоры. Вся левая рука, его плечи и торс были в таких узорах. Но тот, что исполосовал его лицо – был меткой. Обычно – эти узоры свидетельствовали о силе воина, однако лицо "скрывали" в ритуальных узорах-шрамах только изгои. И Сатрит был одним из них.

Отстранив руку от лица, тааррун лег на спину и почти моментально уснул.

…

Утро застало его спящим. Проснулся Сатрит внезапно. Его не развлекали пением птицы. Да и шум с городских улиц не доносился. Танапеш встретил жителя пустыни молчанием, и только слепящее солнце неистово светило в мелкое окошко.

Тааррун поднялся. Подобрав свой кинжал, снова закрепив его на поясе, он намотал на свою голову длинный платок, частично прикрыв им часть лица. Увы, не из желания скрыть свои позорные метки. Как бы ни был тааррун хорошо приспособлен к пескам и солнцу, дышать через тряпку оказалось куда приятней, чем постоянно сплевывать песок.

Поднять мешок, копье и кинжал не стоило больших усилий – всего несколько движений, чтобы нагнуться и поднять их с пола хибары. Намотав на руку за ремешки пустые кожаные подсумки, Сатрит направился к выходу.

Осторожно толкнув хлипкую дверцу из прутьев, тааррун вышел на улицу. Ярчайший свет ослепил его на несколько мгновений. Даже сейчас в воздухе витала жара. Необычайно тяжелый и горячий воздух обжигал бы кожу и грудь любого другого существа, но не таарруна. Одежда не покрывала все тело Сатрита: он запросто оставил оголенными руки и плечи, его штаны были лишь немногим ниже колена, плотно зашнурованные внизу и на талии. Любое другое существо сочло бы подобное дикостью и безумием, однако, как гласила шутка, услышанная на днях Сатритом – таарруну хоть голым по пустыни расхаживать – все равно ничего не случиться. Отчасти – в этой насмешке было много правды. К тому же сам Сатрит был рад каждый раз демонстрировать ритуальные рисунки на руках. Может, для асириан они не так важны, однако он – тааррун. В этих метках записаны самые опасные его схватки. Его сила. И его гордость.

Ступив босыми ногами на песчаную землю, Сатрит направился к колодцу. Он чувствовал каждую песчинку, разломанные плиты старинной улочки. Вокруг него располагалось множество домов, выстроенных из глины и обожженного песка – таких же небольших хибар, где недавно спал он сам. Многие из них уже заброшены: с выбитыми дверями, разломанными ставнями окон и вынесенной утварью. На улицах солнечного Танапеша тааррун не встретил практически никого. Только одну асирианкую женщину, полностью укутанную в одеждах, что вела с собой ребенка полу тааррунской крови. Сатрит даже не сомневался в этом. Он чувствовал свою кровь – кровь своего рода в этом мальчишке, хотя чистокровного таарруна он не напоминал даже наполовину.

Несколько раз закидывая ведро в колодец, Сатрит вытаскивал его и наполнял водой подсумки. Вопреки жаре и пескам снаружи, вода с подземных ручьев казалось кристально прозрачной. Такой прохладной и манящей. Сатрит, наверное, никогда не будет понимать, почему асири символом своего нового культа назвали солнце. Вода на роль символа жизни подходила, по его мнению, гораздо больше. Однако он мог чего-то не знать об асири или их видении мира.

Когда же тааррун завязал последний подсумок, приготовления были закончены. Ему предстоял долгий путь – в самое сердце песков. Наверное, такой путь под палящим солнцем убил бы любого другого, но не таарруна.