Габриэлю было неудобно, стыдно расспрашивать Итана о таинственном миркле, который якобы утащил его мать и держал в страхе село много лет. Трое суток мэйт отчаянно терпел, прогоняя мысли о миркле – возможно, последнем в Грэйтлэнде. Но любопытство лишь разгоралось, и при этом боль, жажда и голод ослабевали, растворялись в глубине сознания, уступая место фантазии и грезам.

Постепенно ему становилось легче. В голове больше не звонил колокол от каждого звука, боль в боку стихла; раны почти затянулись. Остались только синяки да мелкие ссадины. Они должны были зажить сами собой и убедить Итана в том, что его спутник – самый обычный бездарь из далекого города с труднопроизносимым названием. Лесные дары, пусть и скромные, и постоянные заговоры сделали свое дело.

Габриэль посмотрел на Итана и улыбнулся, понимая, что поступал правильно, расчетливо. Произносил заговоры по ночам, когда мальчишка спал. Прикинулся, да простят его боги Элементоса, литуистом, чтобы расположить к себе. Не сводил синяки и шишки, выставляя их напоказ. Забыл про магию, запер ее в собственном изнуренном теле. Обдумывал каждый вопрос, перед тем как его задать. И если бы не свойственное ему любопытство, на Семи островах заводившее его в древние опасные шахты или в логово шипохвоста, он никогда не спросил бы Итана о сельском миркле.

– Расскажи мне о Погорельце, – с равнодушным видом попросил Габриэль, трогая большим пальцем острие палки. – Ты сам его видел?

– Нет, – ответил мальчишка, продолжая спокойно идти.

Ответ поразил Габриэля. Он ожидал, что сейчас-то ему нарисуют злобного миркля. С бараньими рогами на башке, красным пламенем в глазах и мохнатым хвостом на заднице. Но Итан ответил совершенно честно, хотя мог бы и наврать, описав свой героический побег от свирепого чудища.

Потрясенный Габриэль растерялся, задумался и не заметил, как нос сапога влез под торчащий из земли корень. Последствия были предсказуемы. Мэйт, взмахнув руками, шлепнулся на землю. Но тут же поднялся, чтобы не казаться ловкому и тихому спутнику совершеннейшим растяпой.

Итан не проронил ни слова осуждения, хотя имел полное право упрекнуть спутника и даже обругать. Только на мгновение глянул в небеса, очевидно, интересуясь, зачем ему подсунули эдакую обузу. После чего вновь зашагал как ни в чем не бывало.

Габриэль опять поравнялся с Итаном, на сей раз внимательно глядя под ноги, чтобы не грохнуться снова. Солнце слабело; желтые ленты света, свешивающиеся с неба, путались, застревали в плотной паутине пушистых ветвей и блекли. На бескрайний лес медленно опускалась серая пелена.

– А его кто-нибудь вообще видел?

– Видели, – уверенно ответил Итан. – Многие. Только издали.

– И какой он – миркль? – сгорал от любопытства Габриэль.

– Стро-о-ошный, – спокойно сказал сын охотника. – С волчьей башкой. Лохматый, точно пес, вместо рук – лапы с когтями. А при ходьбе костями гремит, что у него на шее висят.

Габриэль еле сдержал смех, прикусив до боли нижнюю губу. Нет, он вполне допускал, что чересчур набожные сельчане что-то или кого-то видели. Возможно, медведя, пришедшего ночью к селу на запах мясной похлебки. Но существо, описываемое Итаном, никак не походило на миркля. Потому что он сам, мэйт Семи островов, был самым настоящим мирклем, и все его предки, и все его друзья, и все его слуги, и все его сциники тоже были самыми настоящими мирклями. И ни один из них точно не имел ни волчьей головы, ни мохнатых лап. С другой стороны, если все бездари представляли мирклей так, как их представлял Итан, то это только на руку любому чародею.

– А почему вы называете его Погорельцем?

– Известно почему, – с видом всезнающего мудреца ответил Итан. – Он из старого рыбацкого поселка приходит. Там его логово.

– Поселок горел? – предположил Габриэль.

– Ога. Говорят, там довно миркли жили.

– А теперь там кто-нибудь живет?

– Нет. Дурное место, проклятое. Много крови, много смерти.

– Ты в нем бывал?

– Я ж не дурак.

– Ясно, – с пониманием покивал Габриэль. – А что же волисты?

– Папка говорит, что приезжали. Ходили в поселок, но ничего, кроме пепелища, не нашли.

– Видать, хитер миркль, – с уважением сказал Габриэль и резко остановился. – Стой! – беспокойно произнес он, хватая Итана за плечо.

– Что? – Сын охотника почуял тревогу, поглядел по сторонам и, подняв белобрысую голову, вопросительно и требовательно уставился на мэйта, не видя опасности.

– Ты разве не чувствуешь? – Габриэль втянул носом воздух, через силу вбивая в легкие омерзительный запах угрозы и смерти.

Роскошный букет, собранный из свежих лесных запахов, завял, почернел, рассыпался прахом, уступая место резкому, всесокрушающему смраду. Итан, шмыгая носом, принюхался. После чего расслабился, сбросив плащ тревоги.

– Обычное дело, – пожал Итан плечами. – Тухлятина. Зверь какой-нибудь помер. Вот и лежит, мух кормит, пока до костей не сгниет.

Габриэль отпустил мальчишеское плечо, дабы не выглядеть паникером. Но остался на месте, стараясь прочесть запах. Для носа бездаря – это действительно был просто запах тухлятины. Для чуткого носа мага – нет. За непробиваемой стеной вони таилась угроза. Мэйт это чувствовал, продолжая нюхать, видеть тошнотворный запах, обступающий со всех сторон.

Итан подергал его за ладонь. Габриэль даже не взглянул на него, не покидая облако смрада. Плевать, что подумает мальчишка. Главное сейчас – понять запах, найти его источник. Потому что совсем не запах гниющего зверя почуял нос мага. Было что-то еще. Что-то злое. И именно это заставило остановиться.

Вонь обжигала ноздри, путала следы, скрывая угрозу. И поддалась, пусть и на миг! Новый запах вспыхнул и тут же растаял, как снежинка на горячей руке. Но Габриэлю хватило и этого мига, чтобы прочесть и запомнить жгучий запах неведомого зверя. Страшный запах псины.

Внезапно запах стал гуще, основательно пробил преграду вони, исходящей от тлеющей плоти. И покатился с запада волной прямо на Габриэля. Рука мэйта крепко сжала заостренную палку; ладони взмокли.

– Итан, прячься! Скорее! – в испуге произнес Габриэль, ожидая неведомого противника.

Сын охотника в панике заметался от дерева к дереву, не зная, что делать. Взгляд мэйта забегал, отыскивая место для напуганного мальчишки.

– Колючки! Кусты! К ним! За них! – Габриэль сорвался на крик.

Волна угрожающего запаха докатилась до мэйта. Обрушилась на него, предвещая скорое появление зверя. Послышались глухой топот, фырканье, шипение, похожее на кошачье, но громче и злее; земля начала сотрясаться.

Габриэль оцепенел при виде врага. При виде свера, который был больше и страшнее тварей, изображенных на картинах. Холод страха пробил мэйта с головы до ног, а следом по всему телу разлилась горячая магия, требуя немедленного выхода.

Полсотни шагов. Мохнатая серая тварь размером с медведя оголила клыки и издала боевой рев. А мэйт остался на месте. Ему казалось, что ноги приросли к земле. Бежать, поворачиваться спиной к смертельной опасности нельзя – увы, это было единственное, что понимал мэйт, завороженный несущейся тварью.

Сорок шагов. Хруст веток. Можно разглядеть голову, похожую на волчью: в отличие от тела и лап, она не покрыта густой серой шерстью, а лысая и светлая, будто с нее содрали кожу до костей; на морде темнеет огромный нос. Земля содрогается от тяжелого, глухого топанья. Видно, как из-под лап свера летят комья земли и травы; он подбрасывает листву высоко, словно ураган. Решения по-прежнему нет. Магия, искушая и разгораясь, искорками катается по ладоням. Но ей нельзя подчиняться. Если Итан увидит волшебство, то в спасении не будет никакого смысла.

Тридцать шагов. С ног падают оковы, в них появляется сила. Свер как будто все время щурится, но это не так. Просто у него такие глаза. Тонкие, черные и блестящие полоски глаз на лысой морде качаются из стороны в сторону, в такт бегу.

Близко. Очень близко. Тварь, распахнув пасть в предвкушении добычи, прыгает…