Постепенно газеты растрезвонили основные черты его прошлого: что Нильсен гомосексуален, что по вечерам его видели в компании молодых мужчин, что он был сторонником радикально-левого профсоюзного движения и служил в армии и что он был слишком уж хладнокровен во время допроса. Рассерженный этими упрощениями, Нильсен написал собственную пародию на все эти таблоидные заголовки через неделю после своего ареста:
МОНСТР-КОММУНИСТ ЗАМАНИВАЕТ МОЛОДЫХ МУЖЧИН НА СМЕРТЬ В ГОМОСЕКСУАЛЬНОМ ДОМЕ УЖАСОВ
Деннис Эндрю Нильсен, 37 лет, однажды замеченный в тесных связях с милитаристским движением и Социалистической партией рабочих (а также личный сподвижник Кена Ливингстона), появился сегодня в Олд-Бейли, чтобы предстать перед судом по подозрению в пятнадцати убийствах и девяти покушениях на убийство.
Нильсен, бывавший в Восточном Берлине, пришел в суд в темном костюме и галстуке. Он казался совершенно безразличным и не выказывал ни капли эмоций, пока зачитывали обвинения. Как оказалось, Нильсен, неудачник и экстремист, агитатор профсоюза, жестоко расчленял своих беспомощных жертв прямо у себя на кухне и затем сжигал их тела на глазах у соседских детей.
Считается, что в процессе конфликта с рестораном «Гарнерс Стейк-Хаус» он «заставил» весь рабочий персонал кадрового агентства занести в черный список вполне законные вакансии. «Он всегда держал нас в страхе», – сказал сотрудник кадрового агентства. Притворяясь внешне уважаемым человеком и борцом за гражданские права, ночами он рыскал по улицам Лондона в поисках будущих жертв.
Юмор его, пусть даже неуместный, по крайней мере облегчал для полицейских составление каталога его убийств всю следующую неделю. Полицейских порой, как и всех нас, точно так же шокируют подобные истории, особенно если излагать их таким сухим и безразличным тоном. Чемберс, Джей и Нильсен безостановочно курили втроем на протяжении всех допросов, из-за чего некурящий Рональд Мосс еле дышал в их дыму. Мосса услышанное заметно расстраивало. Нильсен рассказал о том, как разрезал тело в ванной на маленькие кусочки не больше нескольких дюймов в длину и смывал потом эти кусочки в унитаз. Когда он спросил, что ему следует делать с сигаретными бычками в камере, поскольку пепельницы у него там не имелось, ему посоветовали смывать их в унитаз. Он ответил, что когда он делал так в последний раз, его за это арестовали. Можно простить полицейским нервный смех, принесший им в этот момент некоторое облегчение. Им это было необходимо. Они не понимали, что за человек перед ними, и радовались любой передышке, лишь бы отвлечься хоть ненадолго от этого абсурда. Кто он? Как он мог? Какой у него мотив? Как он сумел избегать подозрений так долго? Почему он так много им рассказал? Почему его долгое и живописное объяснение вызывало у полицейских приступы тошноты, в то время как сам он относился к этому так спокойно? И, наконец, почему, несмотря на его очевидную самоуверенность, заносчивость и раздражающее упрямство, он не был им неприятен? Как-то невольно детективы Чемберс и Джей начали по-дружески называть его «Дес».
Бесспорно, одной из главных причин такого полного сотрудничества Нильсена было то, что в компании Чемберса и Джея он чувствовал себя совершенно комфортно. До начала допроса детективы обсудили друг с другом, какой подход им следует применить. Стоит ли им быть с ним потверже, настаивать на своем авторитете и напирать на него, пока он не сдастся, или же, напротив, следует стремиться к более расслабляющей атмосфере? Мистер Чемберс инстинктивно чувствовал, что второй подход сработает здесь лучше, и мистер Джей с этим согласился. Позже они поняли, что оказались правы: долгий опыт армейской службы[4] вызывал у Нильсена уважение к старшим по званию, но в то же время заставлял его сопротивляться любому давлению. Профессионализм и многолетний опыт позволили им принять единственно верное решение. Если бы они заняли позицию нападающего, Нильсен бы, скорее всего, просто замкнулся в себе.
И все же дело с каждым часом становилось все загадочнее, тайн становилось все больше. Чемберс и Джей цеплялись за центральные нити мотива и метода, но не видели никакого единообразия. Старший интендант Чемберс, проводивший допрос, в какой-то момент решил сказать прямо, что Нильсен просто расчетливый, хладнокровный убийца:
– Похоже, ты специально выходил искать всех этих людей, чтобы заманить к себе домой, усыпить их бдительность выпивкой и убить.
По крайней мере, в этом имелся определенный смысл. Если это так, убийства явно совершались им осознанно. На это Нильсен ответил без колебаний:
– Частично я с вами согласен. Я выходил в поисках компании. Когда я иду выпить в бар, я ни о чем таком не думаю. Все случается как-то само по себе, когда я пьян, но непреднамеренно. Во всяком случае, сознательно я этого не планирую. Я просто ищу компанию и поначалу всегда надеюсь, что на этот раз все будет в порядке.
В ходе дальнейших расспросов выяснилось, что людей, посетивших его квартиру и ушедших оттуда живыми, было гораздо больше, чем тех, кто пришел к нему и встретил свою смерть.
– Я убивал людей, но я не понимаю, почему именно их, – говорил Нильсен. – Между ними нет ничего общего.
Именно в этом-то и заключалась основная проблема: ни постоянной цели, ни повторяющихся ритуалов, ни какой-либо конкретной схемы. Этот человек, по его собственному признанию, совершал чудовищные поступки, и все же не хотел называться «чудовищем» – его не называли так даже те, кто его арестовал. Одни заплатили за его компанию ужасную цену, в то время как другие много раз пересекались с ним без всякого для себя вреда, а третьих он даже спасал от смерти. Вплоть до 1978 года этот человек был образцовым гражданином и до сих пор во всех прочих аспектах оставался обычным лондонским жителем, который будто рассказывал о своей будничной рутине. Его деятельность на общественности никак не отразилась, даже наоборот: исчезновения большинства его жертв никто даже не заметил, что удивляло его самого не меньше, чем полицейских. Иначе его бы, вероятно, поймали гораздо раньше, и он – опять же, насколько можно было по нему судить, – даже был бы рад аресту (хотя старший интендант Чемберс подозревал, что Нильсен все равно никогда бы не пошел сдаваться в полицию сам, и, вероятно, это тоже было правдой). Если бы они прочли стихотворение, написанное Нильсеном в последний день перед арестом в честь расчлененного тела Стивена Синклера, оно привело бы их в еще большее замешательство. Стихотворение это, под названием «Милый», демонстрировало мягкость и чуткость, наличие которых в нем сложно было заподозрить. В нем убийца и жертва словно объединялись вместе против представителей закона, что указывало на пугающе искаженное мировосприятие Нильсена:
Больше нет ничего в этом зале достатка.
Только ты Под моими руками лежишь,
Пока тени подходят ближе
С пустыми формальностями,
Чтоб забрать в их «систему» тебя
И меня.
Подумай
О своей одинокой жизни.
Завтра, уже совсем скоро
Они вмешаются в наши дела.
Частная жизнь не имеет границ,
Которые не пересекли бы
Требования закона.
После этого Нильсен пишет: «Я одеваюсь и готовлюсь встретить свой последний день свободы. Отвожу Блип в сад за домом. Кладу обратно потрескавшийся канализационный люк, отказавшись в итоге от идеи с прикрытием. Я знал, что случится вечером, но старался вести себя как обычно. Я надел его сине-белый шарф, закурил «Мальборо» и вышел на путь своей последней легенды».
Деннис Нильсен писал еще много о своем состоянии после убийства Стивена Синклера, и его саморефлексия тоже найдет позднее в истории свое место.
