Многие в отделении считали, что капитану Лебедкину незаслуженно повезло, и пытались Дусю сманить. Но Дуся, кроме всего прочего, была еще и верной.

С Лебедкиным они работали уже несколько лет, помогая и дополняя друг друга.

Как уже говорилось, мужчины Дусю обожали, женщины, как ни странно, тоже относились неплохо. Потому что Дуся никогда не говорила гадости за спиной и не отбивала чужих мужиков.

В работе со свидетелями ей не было равных, поскольку люди сами рассказывали Дусе все, что видели, и вспоминали все, что позабыли. Слушать Дуся умела.

Капитан Лебедкин поглядел на пустой Дусин стул и загрустил. Его напарница сегодня отсутствовала по причине… нет, Лебедкин такую причину принять не мог. И понять тоже.

Как уже говорилось, Дуся имела огромный успех у мужчин, которые просто не давали ей прохода. Спасало иногда удостоверение капитана полиции, отпугивало самых робких. Но далеко не всех. К тому же и сама Дуся вовсе не собиралась ограничивать свою жизнь работой. Нужно же и развлечься хоть иногда. И вот как раз напало на Дусю очередное увлечение, и она уехала с этим увлечением на выходные куда-то за город, да еще и отгулы прихватила, которые ей полагались за переработку в очередном удачно законченном деле[1].

Не то чтобы Петр ревновал Дусю к посторонним мужчинам, но за столько лет он так привык к ее оптимизму, к ее буйной энергии, к ее толковым советам, к ее бесценной помощи в делах, что был сегодня очень недоволен ее отсутствием.

Надо же, какой-то хмырь посмел ее куда-то увезти!

И вот теперь он, Лебедкин, сидит один как перст в этом кабинете, похожем на стенной шкаф, и некому пожаловаться на интригана Еропкина и зловредную посетительницу.

В том, что от этой визитерши у него будут большие проблемы, Лебедкин почти не сомневался.

Итак, в дверь кабинета постучали, и капитан Лебедкин мрачно проговорил:

– Войдите!

Дверь открылась. На пороге возникла особа раннего пенсионного возраста, с короткой стрижкой ярко-рыжих волос, немного отдающих в малиновый оттенок. Щеки особы тоже были малиновыми. Вообще, малиновый, судя по всему, был ее любимым цветом. Во всяком случае, на ней были вязаная кофта того же возбуждающего оттенка да еще такой же шарфик.

«Фенолфталеиновый от щелочи малиновый», – вспомнил капитан школьную присказку и поежился. У него по химии никогда не было больше тройки.

В руках особа сжимала объемистую сумку из чего-то такого, что в прошлой жизни, безо всяких на то оснований, воображало себя крокодилом. Небольшие глаза особы пылали, в них горело чувство собственной значительности и непременной правоты.

Войдя в кабинет Лебедкина, особа уселась на стул напротив капитана, положила сумку на колени, руки сложила на сумке и строго не терпящим возражений тоном отчеканила:

– Вот что хотите мне говорите, а только он ее убил!

– Кто убил? – спросил Лебедкин с безграничным, буквально ангельским терпением. – Кто убил и кого? И для начала – кто вы такая и зачем пришли в мой кабинет?

– Опять двадцать пять! – недовольно проворчала особа. – Я уже тому все сказала, и теперь снова повторять?

– Придется повторить. Ему вы, может быть, и говорили, но я пока что не в курсе.

– Значит, я – Рыжикова. Рыжикова Татьяна Степановна. Гриб такой есть – рыжик…

– При чем тут гриб? – усталым голосом переспросил Лебедкин. – Вы что, пришли о грибах говорить?

– Нет, не о грибах! – возмутилась Рыжикова. – Грибы тут ни при чем. Это я на всякий случай, если вы такой непонятливый. А пришла я заявить об убийстве…

– Об убийстве? – оживился Лебедкин. – Теперь давайте по порядку. Кого убили? Кто убил?

– Убили ее. Марианну. А убил, само собой, он… Олег, значит. Она его за мужа держала, только меня на мякине не проведешь. Не были они женаты. Вот что хотите делайте – а не были. Так, сожительствовали. Как сейчас называют – гражданский брак…

– Постойте! – Лебедкин почувствовал, как где-то в затылке от слов Рыжиковой сгущается боль, и поднял руку. – Постойте! Не торопитесь! Вы сказали, что убитую зовут… звали Марианной. Так и запишем. А фамилия у нее имеется?

– А как же! Фамилия у всех имеется. Вот я, к примеру, Рыжикова, а она, значит, Марианна – Ромашкина. А он, Олег – совсем наоборот, Барсуков. Так что ясно же – не были они женаты! Если бы были, у них бы одна фамилия была!

От слов Рыжиковой голова болела все сильнее. Есть такие люди – от самого их присутствия окружающим плохо становится. Их еще называют энергетическими вампирами.

У Петра Лебедкина возникло ощущение, что в комнате – не воздух, а какой-то густой, безвкусный и бесцветный кисель, от которого замедляются все движения и даже мысли.

С трудом сбросив это наваждение, он проговорил:

– А вы им кем приходитесь?

– А я им конкретно соседкой прихожусь. В соседней с ними квартире проживаю. Вот так их дверь, а вот так, значит, моя… прямо дверь в дверь, значит…

– Так вы заявляете, что конкретно видели, как гражданин Барсуков убил гражданку Ромашкину?

– Нет, чтобы видеть – нет, врать не буду. Что же он, совсем дурной – у меня на глазах ее убивать?

– Тогда вы видели ее труп?

– Чего нет – того нет!

– А тогда какие у вас основания утверждать, что он ее убил? – протянул Лебедкин и подумал, что непременно убьет Еропкина. Стукнет по голове электрическим чайником или лампой. Если, конечно, останется жив после этого разговора.

– А основания у меня самые основательные! – отчеканила Рыжикова. – Во вторник… то есть конкретно позавчера я слышала, как они ругались. Так ругались, что не приведи господь. Буквально самыми последними словами. А в среду ее дома не было. И сегодня ее нет. Вот скажите – куда она подевалась?

– Ну, мало ли куда… – протянул Лебедкин с плохо скрытой ненавистью. – Может, в гости уехала. Или по делам каким-нибудь. Мало ли дел у человека!

При этом он очень выразительно взглянул на часы, чтобы показать, что у него как раз много дел.

– Ага, в гости, как же! – передразнила его Рыжикова, не заметив его намека или не придав ему значения. – Не видела я, чтобы она из квартиры выходила.

– Ну, мало ли что не видели! Вы что же, всегда видите, кто входит или выходит?

Рыжикова ответила ему таким выразительным взглядом, который не нуждался в пояснении. Мол, а как же? Конечно, вижу! А потом она добавила, таинственно понизив голос:

– Чтобы она выходила – это я не видела. А зато видела, как он выходил. Прошлой ночью. И тащил здоровенный черный мешок для мусора. Как раз труп в нем мог бы поместиться.

– Вы фильмы детективные любите смотреть? – спросил Лебедкин усталым голосом.

– Ну, допустим, люблю, – осторожно ответила его собеседница. – Но только я не понимаю, при чем здесь это?

– Ладно, проехали, ни при чем.

– В общем, запишите ее приметы!

Лебедкин встряхнул головой, пытаясь сбросить тяжелое, мутное оцепенение, в которое вгонял его голос Рыжиковой, открыл блокнот и начал записывать.

– Лет ей примерно тридцать пять, волосы светлые, вот такие… – Рыжикова показала рукой чуть ниже плеча.

– Вот такие… – послушно записал Лебедкин и вздрогнул, увидев написанное. – Что значит – вот такие? До плеч?

– Немножко ниже. Глаза, значит, серые, рост средний. И еще непременно запишите, что татушка у нее вот здесь… – Рыжикова показала на ногу чуть выше колена.

– Тату, расположенное в нижней части бедра… – послушно записал Лебедкин.

– Ага, тату! – в восторге повторила Рыжикова. – Роза, значит, обвитая ленточкой, и на ленточке написано не по-нашему…

– Что написано?

– Ту би ор нот ту би! Это из Шекспира! – гордо заявила Рыжикова, весьма довольная, что может блеснуть эрудицией.

– Постойте, а как же вы это разглядели? – Лебедкин поднял на Рыжикову измученный взгляд. – Это же на закрытой части тела! На невидимой посторонним!

– А чего тут разглядывать? – фыркнула свидетельница. – Это у кого закрыто, а она, Марьянка, вечно в таком коротком халате ходила, что не только тату, а нижнее белье, извиняюсь, видать! На лестницу выскочит – мусор там вынести или ко мне за солью, к примеру, – и халат вечно не застегнут, так что даже Роза Викторовна с верхнего этажа и то ей сказала: «Не простудитесь ли, Марьяночка, в такой холод полуголой на лестницу выскакивать?» Ну, это она потому сказала, что муж ее, Павел Яковлевич, как раз тут оказался и на Марьянины ноги загляделся. Ой, говорит, какая у вас татуировка интересная, только по-английски с ошибкой написано… «ор» неправильно. Марьяна тогда изогнулась – где, как… так что вообще все до самой попы видно стало. Никак не может быть, говорит, чтобы неправильно… Тут еще внук их, Данька, спустился, чтобы сумки тяжелые взять, потому что лифт не работал, вот все пешком и ходили по лестнице. Так Данька тоже на эту татушку уставился: «Точно, говорит, напарили тебя, Марьяна, в салоне этом, неправильно написали… они там все поголовно неграмотные». Тут как раз Роза Викторовна и вмешалась…