Хосни Мубарак сильно удивился бы, если бы узнал, что мысли Анвара Садата, оставшегося в президентской резиденции в полном одиночестве, были созвучны его мыслям. Они тоже крутились вокруг Советского Союза и лично Леонида Ильича Брежнева.

В самом начале своего правления Садат стремился действовать как и его предшественник. Он ездил в Москву с официальными визитами, налаживал мосты и даже подписал Договор о дружбе и сотрудничестве. Это было в 1971 году. Но он остро чувствовал недоверие со стороны лично Брежнева, который гордился своим военным прошлым и к Садату, служившему когда-то фашистской Германии, относился практически как к предателю Родины.

В противовес недоверию советских политических деятелей шло лояльное отношение правителей Соединенных Штатов, с которыми у Садата установились тайные связи. Садат отвечал Штатам той же симпатией, какую, как он считал, американские представители питают к нему лично и к его стране в целом. В 1972 году чаша весов окончательно склонилась в пользу США. Визит в Москву, когда Садат обратился к Советскому правительству с просьбой увеличить военную помощь, оказался последней каплей.

Садат уже не верил, что арабо-израильский конфликт стоит в приоритете внешней политики СССР. Москва не собирается идти на жертвы ради восстановления справедливости в том виде, в каком ее видит Садат. Американцы же, напротив, предложили всеобъемлющую помощь в обмен на полный разрыв Садата с русскими. «Убирайте русских из страны, и мы дадим вам все для поднятия экономики и укрепления обороны», – примерно так звучало их предложение.

И Садат принял решение. Когда в июле в Каир прибыл советский посол, беседа закончилась совершенно неожиданно. По крайней мере для посла. Посол долго разглагольствовал о результатах встречи Брежнева с американским президентом Никсоном, а затем, когда в докладе образовалась пауза, Садат выдал следующее:

– У меня для вас есть сообщение. Я решил отказаться от военной помощи СССР. Даю вам две недели, чтобы все ваши специалисты выехали из страны. Решение окончательное и обсуждению не подлежит. Всего хорошего.

Президент прошествовал мимо стоящего с открытым ртом посла и покинул апартаменты. Какова была реакция правительства СССР, Садат так и не узнал, но его требование исполнили в срок. К середине июля пятнадцать тысяч советских специалистов оказались за пределами страны.

Садат слишком поздно осознал, к чему приведут его действия. По сути, он сам, своими руками убрал камень преткновения между США и СССР. В странах Ближнего Востока несколько месяцев царила неопределенность, а Израиль и США так и не отреагировали на выходку Садата. Вот тогда Садат понял: единственное, что спасет его от политической смерти, – это война с Израилем. А для этого ему нужно продолжать сотрудничать с Советским Союзом. По крайней мере пока.

Он дотянул до декабря и продлил Союзу «военно-политические льготы» сроком на пять лет. Это был верный ход. Правильный и спасительный. Советский Союз возобновил поставки оружия, в распределении которого активное участие принимали военные советники из СССР. Благодаря предоставленным льготам Садат за полгода получил оружия больше, чем за предшествующие два с половиной. И все же он чувствовал недовольство.

Почему? Да потому что заигрывать с двумя сверхдержавами одновременно оказалось сложно и наверняка опасно. К чему приведут его действия, сказать сейчас никто не мог. Впрочем, и сам Садат не мог предположить, как и что изменить. Все, что ему оставалось, это ждать дня «икс», когда его армия получит возможность показать, на что она способна.

Группа специального назначения «Дон» в полном составе собралась в кабинете. Настроение у всех – хуже не придумаешь. После провальной операции в Чили прошло двенадцать дней. Позади остался перелет из Гаваны, визит в Комитет, прием у генерал-лейтенанта Мортина, начальника Первого главного управления КГБ, благодарность за провальную операцию и встреча с семьей. Целая неделя отдыха, глубокий выдох облегчения, когда пришло осознание, что гроза миновала и линчевать за провал операции «Бриз» бойцов никто не намерен. А потом это…

Звонок от начальника спецотдела Управления нелегальной разведки полковника Старцева поступил в ноль часов сорок пять минут по Москве в ночь с 21 на 22 сентября. Богданов только-только задремал. До половины двенадцатого принимал с женой гостей, потом вместе разгребали последствия застолья: мыли посуду, собирали бутылки, складывали по кастрюлям остатки ужина. Прием удался на славу, Богданов позволил себе расслабиться и выпить лишнего, чтобы напрочь выкинуть из головы мысли о Чили.

Ему почти удалось, если не избавиться от неприятных мыслей, то хотя бы загнать их в потаенный уголок сознания. И тут звонок. Ночные звонки всегда сулят неприятности, по радостному поводу предпочитают звонить на свежую голову. Еще не подняв трубку, Богданов знал, кто на проводе. Вылез из постели, босыми ногами протопал в коридор, не забыв прикрыть дверь в спальню. Уселся на тумбочку возле телефона.

– Слушаю, – бросил он в трубку. В конце концов, он дома и представляться по форме не обязан.

– Богданов? Полковник Старцев, – голос звучал сухо, официально. – Завтра в восемь утра группа в полном составе должна прибыть на базу. Штабной автобус будет ждать у подъезда. Остальных подберете сами.

– Что за спешка? – задал вопрос Богданов, но в трубке уже звучали короткие гудки.

Вот так вот, без приветствия, без привычных приветов жене Елене, даже подтверждения, что приказ принят, и то не дождался. Десять минут Богданов переваривал короткий разговор, пытаясь понять, что изменилось за прошедшую неделю. Так и не придя к какому-то выводу, сел обзванивать членов группы.

Номер Дубко набрал первым, как-никак он его заместитель.

– Саш, привет. Богданов беспокоит, – произнес он, услышав сонное «алло».

– Чего колобродишь? Водки перебрал, на «поговорить» разморило? – в голосе Дубко звучало плохо скрытое недовольство.

– Если бы, – вздохнул Богданов. – Старцев звонил.

– Сейчас?

– Десять минут назад. Велено завтра к восьми утра всем составом прибыть на базу.

– Что за спешка? – эхом повторил вопрос командира Дубко. – Новое задание?

– Не имею ни малейшего представления, – ответил Богданов и передал помощнику содержание разговора.

На какое-то время в трубке повисла тишина. Затем осторожный вопрос:

– Думаешь, началось?

– Хрен его знает, – честно признался Богданов. – Похоже на то. Мне автобус прямо к подъезду подгонят, и за вами за каждым персонально заехать велено.

– Странно. Всегда место назначали, а тут с доставкой на дом?

– Вот и я о том же, – Богданов помолчал, потом продолжил: – Короче, к шести всем нужно быть готовыми. На КПП прибыть ровно в восемь, чтобы хоть к этому не придрались.

– Ребятам будешь говорить?

Богданов понял, о чем идет речь, поэтому переспрашивать не стал. По телефону – чем меньше говоришь, тем лучше для тебя. При их профессии поневоле параноиком станешь, будешь за каждым углом шпионов видеть и каждый разговор как под запись вести.

– На месте объясню. А так – новое задание, этого будет достаточно.

– Со своими хитрить – последнее дело, – высказался Дубко.

– Знаю, – коротко ответил Богданов и положил трубку.

С Казанцом разговор прошел гладко. Вопросов он не задавал, гукнул в трубку «принято» и отключился. С Дорохиным получилось сложнее. Богданов еще говорить не начал, а Дорохин уже давай вопросами сыпать.

– Сам Старцев звонил, в час ночи? Это не к добру, – зачастил он. – И сбор экстренный назначил? А задачу совсем никак не обозначил? Совсем скверные дела. Да чего ты молчишь-то?

– Ты мне слова вставить не даешь, – Богданов вынужден был перейти к обороне. – Сто вопросов в секунду, непонятно, на какой отвечать.

– А ты собирался отвечать? Мне так не показалось, – Дорохин безошибочно определил намерения командира.

– Так раз сам все понял, зачем вопросы задавать? – резонно заметил Богданов.